Так уж у нас заведено - на Пасху вся деревня ходит на кладбище. Знаю-знаю, неправильно, и вообще.
Не я эти традиции заводила, не мне их и менять. Да и человек я нерелигиозный. Про мои взаимоотношения с религией вообще и с церковью в частности - не сегодня точно.
С детства чувство радостного ожидания Пасхи осталось. Оно появлялось задолго до наступления самого праздника. Пост в семье не соблюдали, дед спокойно матерился, не глядя в календарь. Но бабушка начинала мыть и украшать дом. Надраивать окна, красить ставни. Собирали луковую шелуху, яйца красить. Покупали краску и выбирали погожий денек - убрать могилы предков, покрасить оградки. Могилы предков должны быть убраны. Никто не должен быть забыт. Деревенское кладбище не было местом горя. Скорее даже... Место силы, что ли. Тут находится весь мой род.
Юлия Либерио, хочу поблагодарить тебя за твой канал. После чтения твоих мистических и душевных историй на встречи со своими предками я теперь езжу как-то по-другому. Душой езжу. Не просто убрать траву, ограду обновить, искусственные цветы поменять. Я теперь с ними всеми разговариваю, подолгу и неспешно. Даже с теми, кого никогда не видела и видеть не могла. С прапарадедом, например...
Все предки, все родственники - неподалёку. Много родственников... Целый угол. Ну, чтоб представить: тут лежит дедушкин младший брат, Алексей Миронович, на момент случившегося ему было всего два годика... И это было еще до революции. Гремят войны, переворачивается мир, но есть для меня вот это незыблемое, вечное. Род мой. Люди, которых уже давно нет, но они для меня вроде бы - есть. Стоят за спиной, и этот род нельзя опозорить или подвести...
... Деревня моя родная, надо признать, богом забытое место. Это если смотреть глазами человека, живущего в городе-миллионнике. Газа в этой деревне нет до сих пор, хотя, казалось бы, от Волгограда - каких-то сто километров.
Заволжье. ЗА-Волжье... Волга как-то странно разрезала местность. По правому берегу Волги и холмики, и овраги-балки, и лесочки-рощицы. Речушки и ерики. А по левую сторону - степь. Степь, ровная, как стол. Бескрайняя степь - это оно самое. Кому-то такой пейзаж, пожалуй, покажется скучным. Но...
Но если бы вы только слышали, как звенит в синеве жаворонок. Как пахнет полынь... Полынь и свежая майская трава... Сколько всего в степи живого! Гнезда жаворонков прямо на земле. Поле тюльпанов весной.
И когда я вижу вот это бескрайнее, ровное до самого горизонта, на синем небе сами собой выписывается белыми буквами: "СВО-БО-ДА". Мираж...
Кстати, миражи у нас - дело обычное. особенно в жару. Кажется, что вон там, впереди - то ли море, то ли озеро. Приближаешься - тает... Сейчас такие миражи очень часто видны поперек асфальтовой дороги. Едешь, а впереди тебя - море разливанное. Как дальше-то ехать, если на асфальт что-то разлилось? Да ничего не разлилось, можно смело ехать. Ты подъезжаешь, разлитое удаляется.
Деревьев, можно сказать, нет. Если оно вдруг каким-то чудом выросло, то на нем непременно есть гнездо.
При Советском Союзе сажали лесозащитные полосы. Каким-то чудом без воды что-то даже умудрилось вырасти. Именно чудом. Помню, как и бабушка, и мама сокрушались: проехали, вдоль дороги навтыкали прутиков и уехали. Навтыкали саженцев на погибель. Потому что разве может молодое, неукоренившееся деревце вырасти без полива? А дождей у нас летом нет. Вот май пройдет, и до октября если раз в месяц что-то брызнет с неба, то это так, пыль прибить, а не землю напитать.
Но эти прутики кое-где сумели все-таки вырасти. Наверное, как в телепередаче "Сто к одному". Из ста посаженных прутиков один уцелел. Вдоль дороги временами появляются небольшие кучки деревьев, облепленные гнездами.
По этой бескрайней степи до сих пор разбросаны точки. Точками у нас называют домики, разбросанные по степи. Примерно километров десять от одной точки до другой. Жили люди преимущественно овцеводством. Овцам нужны пастбища. Поэтому и разбросаны жилища по степи далеко друг от друга, чтоб хватало овечьей отаре скудной травы, умудрившейся выжить под палящим летним солнцем. Когда-то на такой точке и поселился наш предок. Эта точка существует до сих пор. Неподалеку кладбище, и пожалуй, наши предки и были одними из первых, если можно так сказать, его обосновавших.
Прадед считался богатым человеком, само собой, был конь, да не один. Отара овец. Папка из своего детства помнит даже верблюжонка! Раз был верблюжонок, то непременно была и мама-верблюдица. И главное - свой колодец. Для наших степей хороший колодец - это богатство. Попасть на водяную жилу - это и скот напоить, и садик вокруг себя вырастить... Есть колодец, есть вода, есть жизнь. Ты - богатый человек, если у тебя есть свой колодец. Колодец на дядиной точке, так сказать, родовом гнезде, я помню. Он был вот такой:
А после революции свершилась коллективизация. И под флагом благих деяний стали всё и всех укрупнять и объединять в колхозы... И в степи появился поселок. К поселку очень долго была только грунтовая дорога, читаем - дороги не было. Асфальт проложили уже после того, как я закончила школу, в 80-е годы. Вот это меня как-то одновременно удивляет и удручает одновременно: какие-то сто километров, и крупнейшая в мире ГЭС, а чуть от этой стройки века отъехал - и люди печку топят и на печке кашу варят. И ездят на тракторе или на лошади, иначе - никак.
Вроде бы хорошо должно быть: всех поселили кучкой, построили больницу и школу, дети стали учиться. Если бы не одно "НО". Нельзя же всех овец, разбросанных по бескрайней степи, взять и согнать в одну кучу. Им просто будет нечего есть, в округе трава будет съедена и вытоптана за неделю, а до дальних пастбищ отары не дойдут... Травы накосить негде. То, что накосить успевают - это на корм зимой. А летом должно быть пастбище. Один колодец может в степи обеспечить водой одну семью и одну отару, а собранные воедино пятьсот семей и пятьсот отар - нет. Даже если в поселке пять колодцев. Воды попросту не хватит.
Строили крупный животноводческий комплекс. Очень крупный. Дед на него плевался. Овцам надо гулять по просторам и щипать свежую траву, тогда они здоровые, и ягнята у них здоровые. Дед знал толк в скотоводстве. Почти все овцы у него были "двойнёвые", то есть - овечка приносила сразу двух ягнят, а не одного, как это обычно происходит. На двух ягнят у одной овцы не всегда молока хватало, и мы всё лето их подпаивали коровьим, из бутылочки с соской. "Поёныши" их называли, и они вырастали совсем ручными. А крупный животноводческий комплекс на тысячи голов - ну да, наверх отрапортуют, галочку поставят, премию получат. Но овца - не для стойлового содержания, головой думать надо!
Надо признать, что этот животноводческий комплекс был построен, но дед оказался прав, ничего из этой затеи у "партейцев" не получилось. И снова ожили по степи эти точки. Правда, прежнего размаха у овцеводства нет. Зачем нам шерсть? Есть Китай с синтетическими тканями.
Не знаю, каким чудом прадед и дед мой (1904 года рождения, ему во время этой коллективизации уже лет двадцать было, взрослый мужчина по тем меркам), сумели сохранить свою точку. И свой колодец. Дом у деда в поселке был, на самом краю поселка. Из окна уже можно было рассмотреть вдали нашу точку, на которой долго жил младший брат деда. Я очень много помню из своего детства: как мы пешком на эту точку ходили, и как на Орлике туда ездили, и кошары, и кизяки, и клубнику, которую надо летом поливать, доставая воду из того самого колодца. Колодец-журавль... Даже ребенок мог с помощью такого колодца достать ведро холодной воды.
Подъезжаю. Вдали видна деревня моего детства. Газа нет до сих пор. Маршрутка три раза в неделю. Рейсового автобуса нет. В школе почти не осталось детей...
Если с дороги свернуть направо, через пару километров точка. Там до сих пор кто-то живет. Дома уже другие, и кошары для овец другие. Колодец, скорее всего, на старом месте. Конечно же, там теперь не деревянный журавль, а насос.
Сворачиваю налево. Туда, где сейчас находятся мои...
Еду в гости к своему роду. Каждому - по маленькому куличику, печенье-конфеты, крашеное яичко. Каждому. И маленькому Алешеньке, дедушкиному братику, и первой жене деда, умершей совсем молодой от чахотки, и матери деда, моей прабабушке, красивой и сильной женщине в черном платке. До сих пор от взгляда на портрете чувствую необъяснимую силу. И, само собой, всем своим близким... Дядям и тётям, бабушке и дедушке, двоюродному брату Вовке, с кем рядом прошло всё моё деревенское детство, маме и папе, сестре и племяннику... Очень рано утром еду. У меня целая корзина крашеных яиц и других угощений.
Бабушка говорила: "В день Пасхи души прилетают и садятся на крестики, каждая душа - на свой. И надо с ними успеть увидеться как можно раньше, позже пойдут разные люди, начнут шуметь, водку по стаканам разливать. Распугают душеньки, они и разлетятся. Надо успеть до этого."
И бабушка с дедом, а потом и отец, приходили на эти встречи с душами в шесть утра.
У меня не получается в шесть утра. Но все равно - раньше других. Нет еще никого, тихо... Несмотря на то, что до встречи со своими предками мне надо проехать пол-Волгограда, ГЭС, а потом еще по трассе, где с одной стороны - Волга вдали, а с другой стороны - степь, ровная, как стол. Всё равно я приезжаю (почему - я? Мы. Мы с Сашкой. А в прошлом году - мы с Сашкой, Максом и Женей.) тогда, когда еще никого нет. Еще рано.
И души сидят на своих крестиках. Нераспуганные ещё.