- Понимаешь, когда за мной закрылись ворота тюрьмы, я думал – все, это мой жизненный финиш, не проживу тут и двух дней. Не выношу несвободы. Но видишь – жив. Привык. Впрочем, это я зря говорю, к тюрьме привыкнуть невозможно. «Химия» меня спасла, здесь все же наполовину свобода. А на зоне я бы три года не выдержал, сбежал бы, или еще чего сделал, - такое от Бориса услышал впервые, хотя был единственным в нашей бригаде, состоящей в большинстве из заключённых, с кем он порой разговаривал по душам. Был он молчуном, но даже отпетые урки, косясь, тем не менее не задевали его в повседневных колючих перебранках, - было в обличье Бориса такое, что не располагало к насмешкам над ним. Разговаривали мы в фойе липецкого драматического театра, где шли гастроли челябинского театра оперы и балета. В тот вечер давали заключительный сводный концерт.
- А за что тебя посадили, Борис? – вопрос вырвался помимо воли, раньше избегал его, от того смешался. Борис мельком взглянул на меня, улыбнулся чуть заметно.
- За длинный язык, - спокойно ответил он. И засмеялся, отчего его рубленое лицо будто заискрилось. – Эх, Володя, привычка называть вещи своими именами каралась всегда, и будет караться впредь… Третий звонок, пошли в зал. Я до антракта только посмотрю: у нас, сам знаешь, в одиннадцать часов проверка, а отсюда добираться еще минут сорок.
В антракте меня поразило лицо Бориса: он смотрел в упор, но было ощущение, что не видел меня.
- Понимаешь, это Фрези Грант, - как бы очнувшись, заговорил Борис, предупредив мой вопрос. – Та танцовщица, что перед перерывом была – это Фрези Грант. Помнишь «Бегущую по волнам»?: «Не скучно ли на темной дороге? Я тороплюсь, я спешу…». Это настоящая Фрези Грант. Она будет танцевать еще и во втором отделении, я посмотрю.
- Обожди, у вас же проверка в одиннадцать. Не успеешь.
- Не бери в голову, Володя.
- Послушай, Борис, у тебя могут быть большие неприятности, подумай.
- Фрези Грант стоит того…
Утром следующего дня Бориса не было на работе. Ясность внес Витька Немец, суетливый, прыщавый малый, отбывавший за грабеж – он жил по соседству с Борисом в общежитии зэков.
- А молчуна нашего забрали, - радостно затарахтел Немец. – Опоздал вчера на час. А мент, что дежурил, давно к нему цеплялся, сразу рапорт. Так что сегодня с утречка повезли молчуна обратно в зону, будет тянуть весь срок с начала. А ведь оставалось всего два месяца придурку…
- Заткни хайло, урод, - просипел Васька Цыган, один из четырех не зэков в нашей бригаде, добрейшая душа, пропойца и вор. – Боря, может, единственным человеком был в вашем хлеву, а ты гундосишь…
Немец дернулся было, но напоролся на жесткий, озлобленный похмельем взгляд Цыгана и отступился.
Через полтора года мне довелось быть в Ленинграде, и я зашел по оставленному как-то Борисом адресу. Открыла молодая женщина с открытым, чистым лицом, зачесанные назад светлые волосы открывали высокий лоб, серые глаза смотрели устало и настороженно.
- Я… по поводу Бориса…
- А его… нет, - лицо женщины заметно дрогнуло.
- Я знаю, что его срок еще не кончился, я хотел…
- Вы не поняли, - тихо, через силу выговорила женщина. – Бори… совсем нет. Его убили – там, в зоне. Еще в прошлом году убили. – И некоторое время смотрела на мое замешательство. – Так вы… зайдете?
- Нет, извините за беспокойство, - я медленно спустился к выходу. И, выйдя из подъезда типовой пятиэтажки, долго не мог понять, куда надо идти. На душе было пусто. Совсем.
***** ***** ******
Это просто эпизод из моей жизни, оставшийся в памяти. Странные люди, странные судьбы... Их есть у меня. Расскажу и далее.