Татьяна Толстая в одном из своих интервью удивлялась особенному историческому мироощущению русских. Сказала, что столько веков прошло, а для нас все еще актуальна битва с врагом, который стоит у ворот: горят пожары от монгольского ига, рвутся немецкие снаряды под Москвой, а наполеоновская армия уже совсем близко. Историческая память все время возвращается к травматическому опыту. Русское сознание до сих пор требует ментальной мести за разрушенное будущее. Откуда это в нас?
Есть в нас привычка постоянно ссылаться на то, что, для какого-то там прорыва нам все время мешает отсутствие развития естественным путем. Нам постоянно что-то мешает: то революция, то развал СССР, то нашествие монголов.
Кто из наций так же, как и мы, постоянно воспроизводит в дискуссиях свой травматический исторический опыт? Разве что арабы, которые видят причины своей отсталости в мировых закулисных играх и любят вспоминать войны с монголами и израильтянами.
Не является ли эта историческая невротизация последствием нашего воспитания, когда семья и в большей степени школа воспроизводит какие-то не те образцы мироощущения?
У Джеймса Холлиса есть хорошая цитата о наследственной невротизации. Я думаю, что она применима и к истории: «Травмы первого поколения причиняют боль второму, которое, в свою очередь, наносит травму третьему. И так происходит до тех пор, пока не найдется человек, который испытал достаточно страданий, чтобы прийти к осознанию этого и разорвать порочный круг того, что называется семейными традициями, а по сути является наследственной невротизацией, передающейся от родителей к детям».
Неужели те травмы, которые русским нанесла история, так сильны, что за века не успели переработаться ? Мы все еще недостаточно настрадались? Или нет в нас прощения? Или мы просто ищем оправдание своей несостоятельности? У меня больше вопросов, чем ответов.
Взять, к примеру, вторую мировую. Какой травматический опыт вынесли русские из нее и что передали другим поколениям?
Мы получили целое поколение, воспитанное исключительно женщинами: учителями, нянечками, мамами. Женщинами, травмированными гибелью близких. У них не было времени на полноценное воспитание детей. Они были обязаны работать и экономить на всем. И жить согласно девизу: «Лишь бы не было войны». Да. Плохо, бедно, холодно. Но лишь бы без войны. Я помню, как до самых 1990-х мы получали открытки от родственников со обязательно-неизменными словами: «Желаем вам мирного неба над головой». Не достатка, процветания, а мирного неба.
И какая там любовь, нежное воспитание и сексуальность, если нужно выполнять план пятилетки и строить БАМ. В этом смысле замечательным примером может стать отношение к женщине того времени на Западе и у нас. Если западные плакаты рисовали нам женщин, пьющих коктейль на пляже, то наши – ударниц труда за станком. Женщина надолго лишилась своих женских качеств, так долго выполняя роль мужчины в семье.
В этом смысле мужские качества мальчиков в семье подвергались трансформации в сторону их ослабления. Какое мужское поколение мы имеем в своем большинстве?
Самостоятельность, независимость, мужество, выносливость – все редуцировалось страхом за новое поколение, который держал мальчиков в женских оковах боязни новой войны. А потом был Афганистан и Чечня.
Я думаю, что об этом можно написать целую диссертацию. Но, не углубляясь в дальнейшие рассуждения, хотелось бы сказать следующее.
Невротизация исторического травматического опыта привела к тому, что мы воспроизводим модели поведения, основанные на ожидании и переживании катастрофы. В итоге имеем вечный поиск виноватого, утверждения о суровости жизни в которой нет места улыбкам, желание запастись впрок и терпеливое принятие плохих условий. Не может русский человек целостно наслаждаться жизнью. Неправильно это. Когда враг все еще стоит у ворот.