Сегодня ночью ты мне снилась. Ты была такой красивой. Такой, какой я вижу тебя всегда. Я люблю тебя больше всех и очень по тебе скучаю, но никогда тебе в этом не признаюсь. Приеду в пятницу.
Только ради неё я возвращаюсь и буду возвращаться, по первому зову, в мой родной город. Мама. Она ждала меня с сухими цветами липы на столе, рядом с моей шахматной доской и с лилиями в вазе. Как легко ставит она мне мат несколькими простыми ходами по эмоциям, чистым и простым, когда я наведываюсь с плохо скрываемым ревизорским настроем.
Сегодня в поезде мне не хотелось ни читать, ни слушать музыку. Мне хотелось просто послушать себя. Напротив меня, наискосок, сидел старичок, вероятно переживший инсульт. Как и мой дедушка. Мне стоило немалого труда не пялиться на него постоянно. Даже чемоданчик его был мне знаком. Из него почти также торчал уголок рубашки. Его движения были автоматическими, когда он расстёгивал ровно две пуговицы кофты, чтобы извлечь оттуда потёртый бумажник. Когда он посмотрел на меня несколько секунд, мои глаза наполнились слезами.
О чем молчит один из тех, кого ты потерял, кто для тебя был дорог больше всех и был любим...
Мне захотелось увидеть в окне яркие маки до горизонта.
Спустя два месяца после смерти моего дедушки, умерла и бабушка. В конце первой зимы, последовавшей за их смертью, мне встретилась старушка, торгующая подснежниками. Я купила у неё все. И пока шла домой, не могла остановить слёзы. Я наверное растопила весь снег по пути.
Старик в поезде. Мой дедушка. Холодный воздух. Крылья голубой птицы из K-Pax. Если меня проткнуть в такие моменты, то из меня вероятно потечёт грусть. Поднимется уровень океана. Люди вздуются и повалятся на колени...
Я проследила за стариком когда он спускался из поезда. Его встретил мужчина, который обнял его и взял его чемодан. Я успокоилась и порадовалась за них обоих.
Я уже и забыла с каких пор я привыкла, что меня никто не ждёт на перроне.
Я уже и забыла с каких пор я привыкла не ждать никого на перроне.