Профессор Леон Павлович покачивался в кожаном кресле, наблюдая за очередным пациентом.
– А у вас тут прикольно, – после минутного замешательства выпалил подросток.
– И вам, молодой человек, доброго дня. Мне тоже очень нравится мой кабинет. Не торопитесь, можете осмотреться.
Сутулый, стесняющийся своего высокого роста, подросток осторожно двинулся в сторону камина. Нервно подёргивая плечами, бросая косые презренные взгляды в сторону профессора, он походил на запуганного гончего пса.
На стеллаже в солнечных лучах отблёскивали литые грациозные статуэтки лошадей: гарцующие с наездниками, отдыхающие на лугу жеребята, благородные кони в колеснице, мустанги, несущиеся во весь апорт. Коллекция не оставляла равнодушным никого – дух свободы манил.
Лишь некоторые пациенты не проявляли интереса. На их карточку Леон Павлович наносит отметку СС – сложный случай.
Сколько времени нужно, чтобы составить первое впечатление о человеке? Тридцать секунд. Сколько раз профессор ошибался? Никогда. Многолетняя практика в узкой специализации обеспечила ему статус, авторитет и клиентов. Конечно, не на пустом месте и не за красивые глаза.
Вот и сейчас наблюдая за робкими движениями пациента, профессор подумал: "Отметки СС не будет. Пара сеансов и вылечим".
– Фу, сколько у вас тут пыли. Гадость какая. Что это за древний хлам? Это вот об этой ерунде столько восторгов? – плечи подростка расправились. Брезгливо фыркая он с вызовом посмотрел на Леона Павловича.
– Вы не переживайте, я у вас не надолго. Вы не первый доктор, никто больше двух сеансов не выдерживает, – по-хозяйски осмотрев весь кабинет, борзый плюхнулся в кресло напротив Леона Павловича.
"Вот это поворот" – не подав виду, профессор придвинулся к столу и открыл карточку. Он знал диагноз. У всех один и тот же – лицемериоз.
– Сами или родители о вас заботятся?
– Сам. Ни какую другую маску не могу надеть. Вернее эта не снимается, – презрительно ткнул парень себе в лицо. – С таким лицом далеко не уедешь.
– А на какую поменяли бы своё презрение? – начал стандартный опрос Леон Павлович, войдя в своё привычное состояние.
– Хочу весь набор родительский носить. Как отец крутой пост занимать и кучу денег иметь.
– Может всё же есть любимая. Все сразу маски мы не сможем надеть, – ласково улыбнулся профессор.
Он наблюдал как маска презрения начала стекать, обнажая истинное лицо пациента, но тут же вернулась обратно.
«Мать умерла при родах, – продолжил изучать карту профессор. – Из родных только отец».
– Как вас зовут, молодой человек?
– Пётр, – буркнул подросток.
– Пётр. В переводе с латинского "камень". Вам не кажется странным, что в карте не пишут имена, только номер? Ваш 26. Положите два пальца на левое запястье. Пульс ощущаете?
Мальчик не двинулся с места, на его лице застыл ужас.
– Статуя с бегающими глазами, – профессор встал из-за стол, не торопясь подошёл к подростку и постучал по голове. – Действительно, камень.
– Гадость какая. Что это за древний хлам? Это вот об этой ерунде столько восторгов? – передразнил пациента Леон Павлович. – Попылись тут немного, я пойду кофе выпью.
Сколько ни старался, Петя не мог пошевелиться. Он вообще не чувствовал тело, лишь леденящий ужас в душе. Взгляд скользил по бронзовым статуэткам, перемещаясь с полки на полку то вверх, то вниз. И вдруг сердце пронзила боль, разорвало сознание на мелкие осколки. Стало темно. Темно и жарко.
Мысли понеслись как табун лошадей, рождая бурю чувств и эмоций.
Бурная радость смеялась гневом. Петя презирал и ненавидел себя за эту минутную слабость.
– Чему ты радуешься? Чему? – звучал голос отца.
«Стыдно. Как стыдно. Почему я такой? Я должен повзрослеть. Опять расстроил отца.
Чувство вины. Нежелание жить. Снова презрение. Как омерзительно. Что омерзительно?»
– Конечно я люблю своего сына и горжусь им. В этот торжественный день желаю ему вырасти мужчиной и стать достойной заменой мне на посту компании. Двенадцать это очень значимый рубеж. И я уже сейчас вижу каким будет его будущее.
Гордость переполняла Петра. Гордость и боль. Боль. Боль. Что это? Почему?
– Няня, уберите от меня это ничтожество – заплетающимся языком произнёс презрительно отец.
– Что вы такое говорите, - запричитала няня. – Он же ваш сын.
– Он. Он – убийца. Если бы не он... Моя жена умерла. Понимаешь?
Павел ощутил биение сердца. Теплоту, радость и безмятежность.
– Скоро появится наш малыш, – нежный женский голос убаюкивал.
– Мой сын. Давай назовём его Пётр. Пётр Николаевич.
– Мне нравится, любимый.
Петю душили слезы, но он не мог заплакать. Забыл. Так долго презрение было единственной эмоцией, что путь к самому себе потерялся в глубинах сознания.
Он презирал себя. Презирал отца за его лицемерие. Лицемерие. Лицемерие.
Солнечный свет ослепил. Через прищур Пете показалось, что фигурки на стеллаже ожили.
И он чувствовал. Снова чувствовал: свободу, радость, грусть, нежность.
– Молодой человек. Положите два пальца на левое запястье. Пульс ощущаете? – повторил профессор.
Пациент вздрогнул и резко встал. Оглянулся, посмотрел на профессора и на «волшебную коллекцию».
– Какие у вас красивые статуэтки, словно живые – тихо произнес подросток.
– Да, я тоже их люблю и горжусь. И ещё я горжусь вами. Так, что у нас с пульсом?
Пётр заторопился выполнить просьбу профессора.
«Вот и славно. Так не хотелось, чтобы СС. Пару сеансов и здоров, – глядя на парнишку думал Леон Павлович. – Ещё одна маленькая победа. Мы за ценой не постоим».
© NayDi ANTum
Текст ранее публиковался в социальных сетях: ВК