У нас в последнее время любят искать «врагов народа»

У нас в последнее время любят искать «врагов народа». Среди разного рода подрывной деятельности часто называют переписывание истории или ее подмену. Не хочется огорчать ревнителей правоты, но они разыскивают тех, кто изменяет прошлое, не там.

Не так давно в замечательном интернет издании «Батенька, да вы трансформер» вышла хорошая статья статья Петра Маняхина о неоязыческом движении Анастасиевцев. В ней было сказано, что в России насчитывается около трех сотен языческих поселений, именуемых также «родовыми поместьями».

Конечно, это число преувеличено. На природе постоянно живет небольшое количество семей, тесно связанных с городом. Для других анастасиевцев поселения являются неким аналогом дачи.

А еще не так давно патриарх Кирилл заявил, что он обеспокоен распространением язычества среди спецназовцев и спортсменов. Мне не дано знать какими данными пользовался глава церкви, но вряд ли он стал бы делать такие заявления на ровном месте. РПЦ давно взаимодействует и со спортивными организациями, и с вооруженными силами. Проникновение неоязычества означает затруднения с миссионерством у православия.

Конечно, мирные «анастасиевцы» и грозные неоязычники сильно различаются. Но они имеют общие черты. Например, веру в то, что «история» была переписана, скрыта или искажена.

Французский мыслитель Жан Бодрийар еще несколько десятилетий назад написал книгу «Симулякры и симуляции». Ее основные положения знают даже далекие от философии люди: мы живем в эпоху симуляций, симулякр – это копия без оригинала, реальность и смысл замещены символами и знаками. Но тот, кто читал работу, вспомнит, что досталось там в том числе и любителям народной культуры.

В главе Рамсес, или Воскрешение в розовом французский мыслитель пишет: «Этнология прикоснулась к своей парадоксальной смерти в тот день 1971 года, когда правительство Филиппин решило вернуть к первозданности, туда, где до них не доберутся колонизаторы, туристы и этнологи, несколько десятков тасадаев, которых незадолго до этого обнаружили в дебрях джунглей, где они прожили восемь столетий без каких-либо контактов с остальным человечеством. Это было сделано по инициативе самих антропологов, которые видели, как при контакте с ними туземцы сразу как бы "рассыпались", словно мумии на свежем воздухе. <…>

Конечно же, такие Дикари - это посмертные создания: замороженные, крионированные, стерилизованные, защищенные от смерти, они стали референтными симулякрами, и сама наука стала чистой симуляцией. То же самое происходит в Крезо, в пределах экологического музея, где на месте событий музеефицировали как "исторических" свидетелей своей эпохи целые рабочие кварталы, действующие металлургические зоны, сразу целую культуру, мужчин, женщин, детей - вместе с их жестами, манерой разговаривать, обычаями, - при жизни превращенных в окаменелости, как на старых фотографиях. Музей, перестав быть геометрически ограниченным местом, теперь повсюду - как еще одно жизненное измерение. Так и этнология, вместо того, чтобы ограничить себя как объективную науку, теперь, освободившись от своего объекта, будет распространяться на все живое, и будет становиться невидимой, как вездесущее четвертое измерение - измерение симулякра. Мы все тасадаи - индейцы, которые благодаря этнологии вновь стали тем, чем они были, - индейцы-симулякры, которые, наконец, провозглашают универсальную истину этнологии.»

А откуда пошло неоязычество? Из «ЛЮБИТЕЛЬСКОЙ» этнологии, направленной внутрь субъекта. Правда, в паре с ней действовала археология. Для многих неоязычество начиналось с интереса к очень древним пластам истории. И я в свое время конспектировал старательно труд Бориса Рыбакова «Язычество древних славян», листал энциклопедии, размышлял о значении Збручского идола.