Текст печатается по публикации в журнале «ИЗОБРЕТАТЕЛЬ И РАЦИОНАЛИЗАТОР» №11 за 2014 г. Фотографии из личного архива Алексея Баузе и с сайта ретро фото pastvu.com
Наверное, в душе каждого человека есть скрытое до поры до времени желание создать что-нибудь значительное, нетленное, оставить после себя след. Поэтому я с восторгом принял предложение Риты Вилуты Эрнестовны Баузе принять участие в разработке ни много ни мало проекта марсианской экспедиции, предпринимаемой в ЦНИИМАШ.
К тому времени я как специалист чувствовал себя вполне уверенно, ибо имел за плечами 4 года конструкторской школы КБ С.В. Ильюшина, год в проектном отделе КБ С.П. Королева, почти четыре года в 10-й лаборатории ЦАГИ под руководством В.М. Мясищева и около года работы в НИИХимМаше в СКБ, которое возглавлял Е.Н. Церерин, над проектом наземного экспериментального комплекса по имитации межпланетной экспедиции. Одна из газетных статей об этом, как сейчас помню, называлась «Год в земном звездолете».
Предложение было фантастичным, но Риту я знал по работе у С.П. Королева и доверял ей полностью.
К тому времени я уже был женат и имел полугодовалую дочь, хотя у нас и не было своей жилплощади и жили мы в незаконно занимаемой мной полуподвальной 8-метровой комнате, принадлежащей соседу бабки моей жены, в старом двухэтажном доме напротив Шуховской башни. Сосед же этот на неопределенный срок был упрятан в дом для умалишенных. Я прекрасно понимал, на что шел. К моей общей неустроенности теперь добавлялись ежедневные 3 часа дороги, из которых час приходился на электричку.
И вот в декабре 1966 г. я оказался в 12-м отделе Л.Г. Головина, в лаборатории А.Д. Коваля, в секторе А.Ф. Евича, в группе Ю.С. Пронина в должности старшего инженера, при своих все тех же 180 руб. оклада.
Теперь каждым утром, завидев в окне электрички темный силуэт водокачки, вздымавшейся над зимними Подлипками, как сказочный великан Голем, я в числе многих других вставал с теплого сиденья и бросался на штурм полосы препятствий. Для тех, кто боялся опоздать, необходимо было преодолеть бетонные перила платформы, железнодорожные пути, а также высокую ограду из металлических вертикально поставленных пик, то есть все, что отделяло нас от привокзальной площади. Ходили легенды, кто-то однажды даже накололся на этих пиках.
Следует отметить, что указанный отрезок дороги был в определенной степени вынужденным, особенно зимой, т.к. обледеневший лестничный переход над железнодорожными путями был просто опасен для спешащих. Мой начальник Ю.С. Пронин сломал на нем ногу как раз перед моим выходом на работу. Подземного же перехода в то время еще не было.
От привокзальной площади плотная толпа валила по улице, что правее универмага, разделяясь на два потока у фабрики-кухни — один на королевскую фирму, или ЦКБЭМ, как ее тогда называли, другой к ЦНИИМАШ. Автобус по нужному нам маршруту или не ходил в то время, или был большой редкостью. В этом пешем броске до проходной каждый рассчитывал свои силы и оптимизировал маршрут, где только можно срезая углы. Чем-то все это напоминало мне рывок золотоискателей через Чилкутский перевал во времена золотой лихорадки, описанный Джеком Лондоном. Помню, что мой личный рекорд на отрезке от платформы до проходной равнялся 9 мин.
Грустно сознавать, что вся эта спешка была следствием не столько необходимости или дисциплинированности, сколько наличия в институте коллективной ответственности, когда при опоздании кого-либо штрафные очки приписывались всему подразделению, а это влияло на размер премии каждого при подведении итогов соцсоревнования.
Большая часть лаборатории Александра Денисовича Коваля размещалась тогда на втором этаже корпуса, что напротив проходной, в комнате №52, а может быть, №252. Правая часть комнаты была поделена фанерными перегородками на несколько клетушек, в одной из которых сидела группа Юрия Сергеевича Пронина. Кроме него самого в ней были уже упомянутая Р.В.Э. Баузе, занимавшаяся траекторными вопросами, и Александр Васильевич Крылов, специализировавшийся на спускаемых аппаратах. Спустя неделю-другую нашу группу пополнила Ирина Семеновна Фролова, подруга Риты, которую та перетащила за собой из ЦКБЭМ, спасая от чрезмерной, или, как там говорили, «васильпалочной» дисциплины, установившейся после того, как место СП занял Василий Павлович Мишин. Для краткости, но без потери уважительности мы стали называть ее «ИР-7». В своем родном КБ ИР-7 участвовала в проектировании ТМК (тяжелого межпланетного корабля), который разрабатывался для пилотируемых дальних полетов, в том числе для облета Марса, с использованием носителя Н-1 (проект Н-1М).
Мне была поручена задача разработки концепции планетного исследовательского комплекса (ПИК), отделяемого от межпланетного корабля и десантируемого на поверхность Марса с целью его исследования.
Исходный вариант ПИК включал два отделяемых от корабля модуля. Первый — беспилотный, представлял собой баллистический спускаемый аппарат (СА), полезным грузом которого были: стационарная лаборатория (СЛАБ) для исследования Марса; подвижная лаборатория (ПОЛАБ); ракета возвращения (РВ) на межпланетный корабль, находящийся на околомарсианской орбите; и аварийное транспортное средство для достижения экипажем СЛАБ в случае поломки ПОЛАБ на маршруте исследования. Этот беспилотный модуль осуществлял прицельный спуск в заданный район с максимально возможной перегрузкой.
Второй модуль, десантируемый на маяк первого, также представлял собой СА с полезным грузом (ПГ), состоящим из капсулы с экипажем (4 человека) и аварийного транспортного средства для доставки членов экспедиции на спустившийся первый модуль.
Указанная схема десантирования на планету имела ряд недостатков. Малая надежность, для повышения которой использовалось 2 десантных аппарата и 2 аварийных транспортных средства. Частичное дублирование ПОЛАБом функций СЛАБа при увеличении его радиуса действия. Ограничение района исследования на поверхности Марса радиусом действия ПОЛАБа. Исходная схема не имела никакого научного обоснования. Кроме того, не был ясен технический облик элементов схемы. Какими должны быть подвижая и стационарная лаборатории, ракета возвращения, система торможения в атмосфере? Крылову было поручено определение основных проектных характеристик марсианского спускаемого аппарата. Рита занималась общей баллистикой экспедиции в целом и анализом опыта разработок зарубежных Марс-проектов. Так как ИР-7 недавно покинула стены соседнего КБ и участвовала в проекте ТМК, то она была привлечена к установлению контактов нашего сектора с проектантами из КБ и перевариванию их опыта.
В первую очередь мы все ознакомились с информацией по Марс-проектам, которую успела собрать Рита. Данные, касающиеся входа в атмосферу и пребывания на ее поверхности, требовали пересмотра, т.к. пролет американского автоматического космического аппарата (АКА) «Маринер-4» около Марса 15.07.65 г. перевернул имеющиеся представления о Красной планете. Самое главное — плотность марсианской атмосферы оказалась почти на 2 порядка меньше, чем по астрономическим измерениям. Так, например, давление у поверхности вместо ожидаемого 85—26 млб составляло всего 6 млб. Кроме того, в ней почти отсутствовал свободный кислород (меньше 0,1%).
Необходимо отметить, что о полете на Марс мечтал и С.П. Королев. Сейчас очень смутно припоминается плакат с изображением марсианского планетного комплекса, который мне посчастливилось увидеть в КБ Королева еще в 1962 г. На нем был изображен тягач, тащивший на прицепе шары спускаемых аппаратов, поставленные на колеса, и колесную же платформу, с которой взлетал вертолет. Для «нового» Марса все это теперь не годилось. И вертолет не полетит, и СА будет другим.
-------------------
продолжение в следующей части.