Длительная осада и разрушение Карфагена даже по античным меркам были чудовищными, причем кровавые бесчинства были отмечены с обеих сторон. Побежденные были столь же демонстративно жестоки, как и победители. Известен эпизод, когда карфагеняне провели пленных римлян по городской стене, содрали заживо с них кожу и расчленили на глазах у товарищей.
Карфаген располагался на берегу Средиземного моря около современного Туниса, его защищало замкнутое кольцо крепостных стен, более 30 км в периметре (для сравнения- стены вокруг Рима, построенные после вторжения галлов, были вдвое короче).
Только когда Сципиону Эмилиану удалось отрезать город от моря, лишив его таким образом возможности снабжения, римляне после двухлетней осады, заморив голодом карфагенян, провели успешный штурм города.
Во время штурма римлянам приходилось вести бои в узких улочках, окруженных многоэтажными домами. Перепрыгивая с крыши на крышу, они сбрасывали сопротивлявшихся жителей на мостовую и на обломки домов, сжигая все на своем пути. Их останавливали только баррикады из разрушенных ими же зданий. Следом шли сборщики мусора, он расчищали путь для следующей атаки, растаскивая остатки зданий, перемешанных с останками людей. Над обломками были видны ноги, извивавшиеся в конвульсиях, при этом головы и тела были погребены в руинах. Кости, которые археологи находили в разных слоях развалин Карфагена, не говоря уже о каменных или керамических снарядах от пращи, свидетельствуют о том, что эти описания не так далеки от истины.
Затем началось традиционное разграбление города, не ограничивавшееся золотом и серебром. Эмилиан позаботился, чтобы знаменитое многотомное сочинение карфагенянина Магона о сельском хозяйстве было спасено из пожара. В Риме сенат поручил лингвистам перевести на латынь эти 28 томов обо всем на свете – от рецептов консервирования гранатов до рекомендаций при выборе вола.
Магон Великий - правитель Карфагена, живший во 2-й пол. 6 в. до н. э., реформировал армию, укрепил мощь государства, при нём Карфаген расширил свои границы и увеличил свою военную славу. Магон написал сочинение о сельском хозяйстве на пуническом языке в 28 томах — единственное произведение карфагенской литературы, которое пощадили римляне ви переведённое по приказу сената на латинский язык. Около 40 выдержек из труда Магона охватывают различные виды животноводства и земледелия: выращивание зерна, оливок, винограда, разведение скота и пчеловодство.
Конец Карфагена, как и его начало, должен был быть связан с человеком, предавшим свою любовь ради Рима. По одной из версий, во время разрушения города командующий городом Гасдрубал, перешел на сторону римлян, бросив жену и детей в осажденном храме.
Почти столь же разрушительным было разграбление несколькими месяцами позже самого богатого города Греции – Коринфа. Этот город расцвел благодаря своему очень выгодному положению на торговых путях, он обладал удобными гаванями с обеих сторон перешейка, отделяющего Пелопоннес от остальной части Греции.
Под командованием Луция Муммия Ахаика, римские легионы разнесли город в пух и прах, разграбили произведения искусства, взяли в рабство жителей и подожгли то, что осталось. Это был такой страшный пожар, что получившийся сплав металлов, как полагают, и стал знаменитой коринфской бронзой.
Муммий представлял собой типаж, противоположный Эмилиану. Он остался в истории этакой карикатурой на невежественного римского филистера. Полибия, оказавшегося в Коринфе вскоре после разгрома, поразили римские солдаты, использовавшие обратную сторону живописных полотен в качестве игральных досок. Заботясь о целости и сохранности следовавшего в Рим морского груза из шедевром греческого искусства, Муммий предупредил солдат, что если хоть одно произведение будет повреждено, им самим придется заменить потерю новым. Он был настолько гротескно необразован, что искренне верил в то, что сделка «новое взамен старого» здесь уместна. Но каких бы взглядов ни придерживался Муммий, распоряжался он коринфскими трофеями с осторожностью. Некоторая их часть была передана в греческие храмы – в этом повелении соединилось благочестие с тонким намеком остальным грекам. Немало шедевров было выставлено в Риме, часть подарена другим городам в Италии.
До сих пор неясно, что заставило римлян с разницей в несколько месяцев расправиться с двумя красивейшими и знаменитейшими городами.
После победы Сципиона Африканского в битве при Заме в 202 г. до н. э. в конце войны с участием Ганнибала, Карфаген согласился на все условия Рима. Пятьдесят лет спустя Карфаген выплатил последний взнос наложенной римлянами денежной контрибуции.
Самым громогласным врагом Карфагена был Катон. Он прославился нудной, навязчивой концовкой всех своих речей: «Карфаген должен быть разрушен!».
Одним из приемов оратора стал трюк с пригоршней спелых плодов карфагенского инжира, которые он выронил из тоги, сообщив, что растут они всего лишь в трех днях пути от Рима. Это было умышленной недооценкой расстояния от Рима до Карфагена (не менее пяти дней потребовалось бы плыть кратчайшим путем), но это сработало, напомнив об опасной близости и процветании потенциального соперника и пробудив недоверчивость к старому врагу.
Коринф, скорее всего, сыграл иную роль в римских выкладках. Он был одним из нескольких греческих городов, которые не выполняли вялые и невнятные инструкции, составленные Римом в середине II в. до н. э. для предотвращения альянсов в грекоязычном мире. На региональном уровне Коринф проводил свою собственную политику. В довершение всего коринфяне грубо выпроводили римское посольство. Такое поведение не практиковал ни один другой город Греции.
Каковы бы ни были движущие мотивы, но эти события обозначили поворотный момент в истории Рима. С одной стороны, это был пик успеха римской военной машины. Рим уничтожил своих давних самых богатых и могущественных соперников в Средиземноморье. Но с другой стороны, на эти события можно посмотреть, как на начало конца Республики и как на предвестие столетнего периода гражданских войн, кровавой резни и многочисленных убийств, которые привели к возврату автократического режима. Наличие сильного врага было для Рима благом.
Некоторых авторов, например, Веллея Патеркула, тревожили опасения, что с потерей страха перед внешней угрозой «они перешли от доблестей к порокам».