- Но мы не можем это так оставить! Мой отчим Ефраим говорил, чтобы Зло восторжествовало, добрым людям достаточно просто ничего не делать! - Иуда солил чашу с вином собственными слезами.
- Мудрый человек, твой отчим, а ты совершил глупость, связавшись с этим мальчишкой! - Понтий Пилат крутил между пальцев метательный нож, чтобы успокоить нервы, звенящие в ушах Прокуратора повышенным от недосыпания давлением.
- Я могу украсть много денег, и мы подкупим нужных людей. - в голосе Иуды дрогнула Надежда тонкой скрипичной струной.
- Нужные люди уже давно куплены! - Афраний расчёсывал Бангу, взъерошенного после принудительного купания.
- Пёс Пилата должен быть чистюлей, даже когда гаdит на крыльцо префектуры. - пошутил Крысобой, чтобы отвлечь друзей-заговорщиков от тревожных мыслей.
- Слышал я про одного Пилата... Говорят, что он очень злой человек, им иудейские мамаши пугают своих детей. Как хорошо, что ты - другой Пилат!.. - Иуда не понял, почему все засмеялись.
- Мы не можем подкупить Каиафу, потому что он боится Ханнана. - Пилат усилием воли вырвался из когтистых лап отчаяния.
- Мы не можем подкупить Ханнана, потому что Иоанн на глазах у Иегошуа дал ему пощёчину. А ещё они считают мальчика предателем: из саддукейской общины никто никогда не уходит живым. - продолжал Афраний.
- Но следуя учению Сократа о логической индукции мы подкупим как можно больше фарисеев и людей из толпы, чтобы они надавили на Каиафу перед судом. - Пилат страстно мечтал вернуть любовь и уважение Клавдии, а для этого нужно было спасти жизнь Иисусу, которого они нежно называли Лунатиком.
- Мария, Лука и Андреас уже пытались обходить дома, улицы и площади, призывая люд заступиться за Иисуса, но их прогоняли палками и спускали на них собак. А в Марию даже камнями кидались и ругали её грязными словами... - Иуда лихорадочно искал выход для спасения Равви и даже мечтал, что сам Господь спустится на своей Небесной Колеснице и заберёт Иисуса прямо на Небеса...
Но Прокуратор Иудеи уже давно не верил Богам: они слишком часто его предавали. Отягощение Злом не прошло бесследно для старого воина. Он слушал холодный ветер, который по-прежнему над ним издевался, визгливо распевая противный мотивчик: «Фьюить-фью-уить-фью-уть, Фьюить-фью-уить-фью-уть!» Что на ветряном языке означало: «Ты ничего не изменишь!» Банга залаял на ветер, защищая душу своего хозяина.
Пилат достал из кованого сундука три кошеля с серебром римской чеканки, которые имели равное хождение с местными динариями.
- Я тут копил на поместье и апельсиновый сад. Клавдия любит апельсины. Да гунн их дери! Мальчику нужнее... Афраний, займись фарисеями и знатью из гоев. - Пилат кинул другу самый тяжёлый мешочек. - Марк-Крысобой! Я знаю о твоих связях с номадами. Пусть приведут как можно больше кликуш, плакальщиц, всякого разного сброда, лишь бы погромче шумели... - А ты, сынок... Я не расслышал твоего имени.
- Иуда из Кариота, щедрый господин. - профессиональный вор был впервые приятно удивлён и обескуражен. Ведь в его представлении все знатные люди являлись жадными и служили лишь одному демону — Мамоне. А этот вельможа жертвовал для Иисуса всем, что отложил себе на старость. Неужели воистину камни превратятся в хлеба? И горы сойдут с мест своих? И люди, как реки, обратятся вспять, к чистым истокам?..
***
Наместник Кесаря Тиверия в Иудее, Понтий Пилат Золотое Копье устал смертельно, но не мог уснуть. От тревоги его знобило, как много лет назад под Карфагеном, когда ветер принёс на лагерь с поля боя тропическую лихорадку, своего рода месть и проклятие павших воинов.
И тогда Банга понял, что нужно делать. Он нервно скрёбся в дверь Клавдии и жалобно скулил. Супруга Прокуратора Клавдия Прокула в последнее время завела вредную привычку подслушивать ночные совещания мужа и теперь безудержно плакала. Её плечи тряслись, как пламя свеч под сквозняком. Банга вломился в её опочивальню, бесцеремонно схватил зубами за подол ночной тоги и потащил наружу. У входа в покои Пилата Банга остановился, отпустил свою жертву и толкнул носом вперёд. «Ну до чего же умный пёс!» - подумала Клавдия, вытирая слёзы и ложась рядом с мужем. Этой ночью они оба поняли, что их Любовь вовсе не погасла, просто Время из зависти засыпало Её пеплом... А ведь каждому из нас жизненно необходим такой друг, Банга, чтобы в нужный момент толкнул влажным носом в правильном направлении. А в свободное время, так тому и быть, пусть гадит в своё удовольствие на крыльце префектуры...
***
К клетке из толстых деревянных брусьев бесшумно подошёл высокий человек в чёрном плаще с капюшоном. Двое стражников одновременно свалились с ног и захрапели. Узник, назвавшийся Варравой, отчаянно бился головой об угловую балку клетки, останавливаясь лишь на миг, чтобы отдышаться и вытереть холодный пот, перемешанный с капельками крови. Но он тоже от одного взгляда чужака лишился чувств. Иегошуа проснулся и часто заморгал, прогоняя сумбурные сновидения.
- Ты знаешь, кто я? - заговорил первым незнакомец.
- Я ждал тебя! Ты демон, которого моя Матушка почитает, как Бога. Ты Садок Светлый по прозвищу Яхве. Власть твоя крепка, но настанут времена, когда люди прозреют, уверуют в себя и растопчут капища лживых Богов, а твоё в первую очередь! Иегошуа исподлобья смотрел на чёрное пятно, заменившее Яхве лицо.
- Проповедник! Уж лучше служи мне словом мудрым: получишь богатства несметные, власть несокрушимую да славу вечную... - Яхве бравировал мощью, чтобы произвести приятное впечатление. - Я Бог Сынов Израилевых, Я Альфа и Омега, начало и конец всего сущего. Покорись мне и будешь щедро награждён от всего, что имею!
- Злато твоё ржавое, слова твои лживы, как плоды червивые. И вообще: братоубийца мне не Бог! - Иисус демонстративно отвернулся, желая прекратить никчёмный разговор с идолом своей матери, но Яхве притворился, что не понял намёка...
- И кто тогда твой бог, дерзкий галилеянин?! - закричал Яхве на Иисуса.
- Я не знаю Его Имени. Мой отчим Иосиф веровал в Ахурамазда. Я только понимаю, что если есть ты, значит должен быть и Он, или Они: те, кто не учат лгать и убивать своих братьев ради власти. - Иисус рисовал щепкой на земле полузабытые картины и узоры из прерванного сна. «Интересно, Отцу понравился мой стол? Скоро встречу Его и сам спрошу. И мы вместе за этим столом будем ждать Маму и братьев...» - Иисус сильно затосковал по родным: по отчиму, матушке, и даже по сводным братьям-задирам. Они так и не приняли Его Пути. А Мария ещё не знает, что он ушёл от саддукеев вслед за Иоанном. А впрочем, хорошо, что семьи нет рядом: утром их присутствие стало бы чудовищной пыткой. Ведь истинный Ад - это когда близкие мучаются, переживая за тебя... «Уж лучше я за всех пострадаю!» - непрошеные слёзы капнули на Иисусовы художества. Только бы Яхве не заметил!
- Отворачиваясь от меня, ты ступаешь тропою смертной тени, навстречу своей гибели. - Кукловод всё ещё надеялся запугать мальчишку и обратить в свои ряды.
Иисус поднял голову, чтобы слёзы не капали на землю и не выдавали его смятение. Иосиф, плотник и кровельщик, учил своих сыновей смотреть на небо, чтобы не бояться высоты...
***
- Отец мой! А вдруг каждая звезда — это целый чудный мир, как наш, или ещё краше? А что, если в этих мирах живут добрые люди и зовут нас в гости, чтобы починить их крыши? - братья Иисуса захихикали, но Иосиф грозно топнул ногой, чтобы они замолчали.
- Вот именно поэтому тебе нужно обучиться нашему ремеслу. А когда ты вырастешь, у тебя будет полно работы в иных мирах. Мой отец учил меня, что дом, как Человек. И если крыша прохудилась, то и в душе заведётся чёрная плесень... - Иосиф тогда удивился мудрости мальчика. Идея обучать Иисуса грамоте созревала в мыслях Иосифа, ожидая подходящего момента, как благодатной почвы...
***
- И каков твой окончательный ответ? - Яхве вырвал Иисуса Христа из тёплых объятий прошлого: от запаха маминого хлеба и звука отцовского голоса.
- А ступай себе с миром! Ты от меня ничего нового не услышишь! - Иегошуа Га-Ноцри, истинный сын Иосифа-Плотника, повернулся с улыбкой к своему искусителю. Иисус укрепился духом и больше не плакал. Яхве медленно растворился в воздухе, в очередной раз с горечью признавая своё поражение...
***
Апрель в Сан-Франциско так же прекрасен, как и в большинстве других уголков земного шара. Ильмы наклоняют мокрые ветви, как чистые руки, пытаясь здороваться с прохожими. Но люди в своей повседневной спешке не замечают их добродушия и проносятся мимо, уступая по скорости лишь своим железным тотемам с откидными крышами и литыми дисками, с прожорливыми двигателями внутреннего сгорания вместо сердца. Зелёная жизнь, проспавшая всю зиму, сквозь асфальт, бетон и тротуарную плитку рвётся ввысь, из тьмы и забвения к свету, как лотосы индийских болот. Продавщицы магазинов дышат свежестью утра с чашкой горячего капучино и приветливо улыбаются, мечтая выманить наши деньги или даже затащить в церковь для брачной церемонии, которая превращает мой любимый свободный sекс в скучный супружеский долг... Порой из-за их спин выглядывают кудрявые сонные мордочки: чёрные, светлые и дерзко-рыжие, как весеннее солнце. Недостача молочных зубов выдаёт их тайное увлечение конфетами, а слишком взрослый взгляд говорит об отсутствии беспечных папаш, об их цинизме и предательстве. Грустные брошенные дети — это символ любого поколения всех времён и народов нашего мира.
Мы с Вулой гуляем по яркому тротуару Ломбард-стрит, принюхиваясь к подарку для Иосифа. Вула учит меня познавать мир носом, как медведь и пёс.
- Ты знаешь, Собака! Я очень боюсь своих снов и воспоминаний: там чем дальше, тем больнее! - пожаловался я другу.
- Боль — это старославянская аббревиатура. Означает «Бог лечит». Так что держись! Тебе ещё многое предстоит восстановить в своём потёртом скворечнике. - Вула рефлекторно метил тротуар через каждые десять метров: kобель, одним словом.
- А если я не желаю вспоминать? Его скоро убьют, казнят как вора и убийцу, а мы ничего не изменим. Если победа невозможна, то игра теряет всякий смысл. И тогда вся наша жизнь — это позор и ошибка! - мне хотелось сигарету, но Вула бросил курить: Элис Роджеровна настояла (вот sучка!).
- Когда идёшь тропою смертной тени, победить не главное! Гораздо важнее самому остаться непобеждённым.
И тут я подумал: а может и мне навещать в Чайна-тауне шахматно-философские семинары?..