Что делать, когда хочется сказки?
- Привет, Пер, - она вскинула глаза на секунду и вернулась к своему делу. Может быть, если бы Хельга улыбнулась или задержала взгляд на пару секунд дольше, ничего бы и не было.
- Думаешь, ты слишком хороша для меня? – его ярость вскипела мгновенно, он даже не успел осознать, что так вывело его из себя – впрочем, в пьяном виде Пер никогда не был склонен к размышлениям.
Ее руки не дрогнули, она продолжила вращать ворот, и тяжелое ведро с водой не сорвалось назад в глубину колодца.
- Нет, я так не думаю.
Ее спокойствие привело его в ярость.
- Ах ты не думаешь! –он схватил ее за плечо и резко развернул лицом к себе. Пер ожидал увидеть на ее лице страх, но Хельга лишь сжала губы и зло сверкнула глазами, и это окончательно вывело его из себя. Он опрокинул ее на землю, прямо тут, рядом с колодцем, задрал юбку, и тут раздался женский визг. Пер отпрянул. Подхватив юбки, к ним бежала Христина (это на ней Пер женился этой весной после того, как Хельга ему отказала) и две ее подруги –одной из них тоже достался муж из полка отвергнутых ухажеров. Подбежав к колодцу, Христина на секунду оторопела. Зачем она так неслась? Что собиралась сделать? Но ее подруги не растерялись, особенно Анника, чей муж в свое время хотел жениться на Хельге.
- Ах ты шлюха! – отвесила она звонкую пощечину девушке.
Подлетевшая Гулла вцепилась Хельге в медные волосы, Христина вышла из своего оцепенения и бросилась на соперницу. На дороге, ведущей к колодцу показались несколько женщин – они шли за водой, но побросали все и бросились в гущу событий, едва поняв, что происходит.
- Вон отсюда! – вынырнув из драки, наконец, крикнула растрепанная Христина.
К этому моменту у колодца собралась вся деревня. Мужчины ухмылялись, дети грызли баранки и с любопытством наблюдали, женщины одобрительно покрикивали: «Так ее, так!»
- Вон из деревни! – подхватили несколько голосов.
- Вон! Вон отсюда! – взревела толпа, и они все разом стали теснить ее в сторону леса, прочь от жилья.
Сначала Хельга опешила. Она не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Но доказать свою невиновность разгоряченной толпе даже не пыталась.
Хельга знала: им неважно, виновна ли она – нужен был только повод, законное обоснование для своей ненависти.
Она повернулась к ним спиной и пошла вперед, то и дело ее кто-то толкал, в спину летели плевки, люди улюлюкали и свистели. Вдруг кто-то дотронулся до ее руки – прикосновение было крепким, но дружественным, это она почувствовала сразу. Ингрид быстро прошептала: «Остановись на третьей поляне, я приду ночью», и сразу после этого исчезла в толпе.
У края деревни они оставили ее в покое, и Хельга держа спину все так же прямо, пошла в сторону леса. Она зашла под свод деревьев, но только когда тропинка свернула, и деревня окончательно скрылась из глаз, Хельга позволила себе опуститься на землю у подножья сосны, прислониться спиной к смолистому теплому дереву и разрыдаться. Это были злые беспомощные слезы. У нее безо всякой вины отобрали ее дом, сладкие, самые лучшие в округе груши, терраску, на которой она любила сидеть вечерами, вышитые полотенца, бестолкового теленка на хрупких неустойчивых ногах, неугомонных кур, старые кряжистые яблони в глубине сада – всю ее жизнь растоптали грязным башмаком, и ей нечем было защититься от этой несправедливости.
Она медленно брела по лесу, пока не дошла до третьей поляны, привалилась к поваленной сосне, зажмурилась – солнце вовсю припекало – и сама не заметила, как заснула. Хельга проснулась уже в сумерках. Она не сразу поняла, где находится, и почему так затекло тело. Стало холодно. Первым пришло тревожащее ощущение предчувствия беды – и только потом разом, единой волной, пришли воспоминания о том, что случилось сегодня. Сердце рухнуло куда-то вниз. Холод заставил ее встать и начать ходить туда-сюда по поляне. Если Ингрид не придет, она пропала. Хельга знала, что подруга ее не предаст, но вдруг что-то ей помешает? Время тянулось бесконечно. Хельга не смогла бы сказать, сколько минут и часов прошло перед тем, как она услышала шепот Ингрид – та звала ее по имени.
- Ингрид! – Хельга бросилась к подруге и разрыдалась. Ингрид плакала вместе с ней. Наконец, отерла глаза, сняла с плеч котомку и снова стала резкой, собранной и слегка грубоватой – как и всегда.
- Так, вот это для тебя. Здесь еда на три дня, теплый плащ, огниво и нож. И вот еще – там связан узелок из разного отрепья, днем разбери, запихни камни и привяжи на спину под платье.
- Что?
- Хельга, с твоим лицом ты не пройдешь ни одной чужой деревни. Привяжи горб. Возьми палку. Собери волосы под платок (там есть), а передние пряди вымажи в грязи и закрой ими лицо. Испачкай одежду. Ты – убогая нищенка.
Хельга вздохнула.
- Уродство – плохая маскировка, - тихо продолжила Ингрид. – Тебя будут толкать и обзывать. Но вряд ли кто-то пойдет в своем зубоскальстве дальше. С уродством тебе будет тяжело, но безопаснее, чем с красотой. Я бы пошла с тобой, - ее грубый голос на несколько секунд стал тонким и высоким. – Ты знаешь, Хельга, я бы правда пошла с тобой, но я не могу оставить мать, просто не могу.
- Я знаю, я правда знаю, - ответила Хельга тихо и ласково. Она обняла подругу. Несколько минут они молча сидели в темноте, наконец, Ингрид поднялась и прежним резким голосом сказала:
- Мне пора. Поспи и уходи на рассвете.
Когда шаги Ингрид затихли, Хельга улеглась у корней сосны на опавшую сухую хвою, закутавшись в плащ. Смолистый запах дерева успокаивал.Ей представилось, как она ночевала с отцом в лесу у костра.
И от света этого воспоминания отчаяние и тревога отступили буквально на несколько минут, и Хельге этого хватило, чтобы заснуть. Когда она очнулась, рассвет едва забрезжил.
Снова было холодно, а ощущение гнетущей безнадежной тоски тугими кольцами обхватывало грудь.
Ее словно придавило к земле, и Хельге стало казаться, что она так и не найдет в себе сил на рывок – останется лежать под соснами, чуть в стороне от дороги, пока не умрет от голода.
Может быть, это не так плохо. Ни один человек на свете не заинтересован в том, чтобы она победила в этой борьбе. Кроме Ингрид. Она все еще рядом с деревней Ингрид. Нельзя, чтобы эти мужчины и женщины, потешаясь, рассказали подруге, как выскочку-Хельгу, сдохшую от голода, нашли в лесу. Будь Хельга дальше от деревни, ей, возможно, и не удалось бы встать. Но нет, даже если она проиграет эту борьбу, а она проиграет – куда ей идти, что есть и где жить? – Ингрид не должна узнать об этом. Это разобьет ей сердце.
Хельга сделала все, что советовала подруга. Развязала узелок с тряпьем, затолкала туда камней, просунула под одежду и крепко привязала. Дошла до ручейка, разрыла ногтями твердую северную почву, намочила руки и втирала катышки грязи в роскошные медные пряди, пока они не застыли грязными патлами, а остальную гущу волос спрятала под платок. Щедро запачкала подол юбки, лицо, шею и не промыла в ручье вымазанные в земле руки со ставшими черными ногтями. Наконец, Хельга отломила прямую ровную ветку от ближайшего орешника и, опираясь на нее, пошла в сторону Красной деревни.
Девушка поборола искушение обойти ее по обочине – просить работу здесь, в месте, где полно знакомых, она все равно не собиралась. Но Хельге нужно было посмотреть, как люди воспринимают ее сейчас. Половину деревни она прошла без бед, потом ее стукнул по горбу какой-то мальчишка, а когда она шла мимо базарной площади, на нее замахнулись какие-то парни: «Иди-иди отсюда, старая карга».
И все-таки Хельга вздохнула с облегчением: в своем уродливом обличье она действительно чувствовала себя в большей безопасности, чем с настоящим лицом.
К вечеру она должна была дойти до следующей деревни, но решила не подходить близко к людям и заночевать в глубине леса. Хельга слишком устала – заснула почти сразу, как только легла на землю. Безнадежная тоска не успела застать ее врасплох и навалиться всей тяжестью. Весь день прошел в каком-то оцепенении, она внутренне сжалась, застыла и не думала ни о прошлом, ни о будущем. Девушка проснулась от непривычного звука – кто-то играл на флейте совсем рядом.
Пронзительная и печальная мелодия трогала душу. Хельга встала на ноги и огляделась. Звук сразу же прервался. «Кто здесь?» - раздался вопрос прежде, чем она успела заметить музыканта. Хельга обернулась и увидела юношу – высокий, но достаточно хрупкий, с ореолом светлых волос, он смотрел прямо на нее, но Хельге достаточно было мельком заглянуть в его мертвые голубые глаза, чтобы понять, что он ее не видит. Девушка почувствовала быстрый укол жалости, и в то же время облегчение. Незримость – даже лучшая маскировка, чем уродство.