Открыв глаза, я вдруг увидел прямо перед собой белый потолок и люминесцентную лампу, которая светила холодным безжизненным светом. Какое-то время я вообще не мог понять, где я и что со мной. Постепенно память возвращалась ко мне, но как-то отдельно, фрагментарно, без эмоций.
Вспомнил, что меня везла скорая помощь, слышал, как санитары покрикивали и затем грубо, со всего размаха, втаскивали носилки, на которых лежал я. А дальше полный провал…
И вот оказывается, теперь я здесь. Хотел повернуться, но тело не слушалось, однако голова все же была под контролем моего сознания. Справа от меня стояла стойка с капельницей, тоненькие пластиковые трубочки тянулись к моей руке и в стеклянной колбе ритмично капала жидкость.
Что за черт! Как это случилось? Что со мной? Я мучительно пытался восстановить картину того, что предшествовало этому дню. Утром, собираясь на работу, вообще ничего не предвещало беды. Все было как обычно. Но потом вдруг меня резко подкосило.
И вот теперь я здесь. Странно, что нет чувств, даже страха. И нет ощущения времени. Из всего, чем я могу сейчас частично управлять, осталась только память. Вернее, какие-то фрагменты прожитого, как яркие вспышки.
Такой непредсказуемый и резкий поворот в моей жизни, очевидно, дал мне время, чтобы подумать. Непроизвольно, как в калейдоскопе, всплывают отрывочные сцены моей жизни. Они непоследовательны, перепутаны, нелогичны.
Вижу лицо мамы, ее глаза, когда она смотрела на меня с восторгом и умилением, но при этом всегда плакала. Я каждый раз пытался понять, почему она плакала, глядя на меня? Но именно такой я ее запомнил. Она никогда не говорила мне слова любви, но я знал и чувствовал, что в ее недолгой жизни я всегда был номер один. Она мною очень гордилась, ведь я в полной мере оправдал все ее надежды. Ушла она достаточно рано для своих лет и давно – резко заболела и уже не встала.
Если не считать совсем уж детских лет, то за свою взрослую жизнь я плакал раза три. Первый раз это случилось в дни моей юности, когда я был курсантом военного училища. В тот день сбежал в самоволку, чтобы повидать ее – мою будущую жену. Совершенно не учел, пройдя пешком несколько часов, что увижу потушенный свет в окнах ее дома. Какое-то время я стоял, прижимаясь к стволу дерева, и с грустью смотрел на темные равнодушные окна. И тут неожиданно для меня самого потекли слезы. Волнение вдруг охватило меня целиком, и с ним я не смог справиться.
Я рассказал ей об этом спустя много лет, когда очередной раз крепко напился. При этом я сам смеялся над собой и еще больше над ней. Она вдруг тоже заплакала.
Второй раз я горько и отчаянно плакал в день смерти мамы. Для меня это был сильнейший удар. Я не хотел, чтобы кто-то был свидетелем моего непоправимого горя и опустошения, поэтому, включив в ванной воду, долго и безысходно рыдал как маленький мальчик. Подумал, что теперь я совсем одинок.
В третий раз я не смог справиться со своими чувствами от полной безысходности, разочарования, безнадежности, злости, предательства, как мне казалось, но, скорее всего, страха. В этот день жена ушла от меня вместе с дочкой. Как я потом понял, насовсем. Фактически я сам подтолкнул ее на этот поступок.
Это ужасный эпизод в моей судьбе. Лучше и не вспоминать. Но память, как старая кинолента, тем не менее почему-то именно сейчас выхватывает эти сцены моей биографии. Настоящие чувства я никогда ни перед кем не показывал. Это опция была вмонтирована в меня с самого детства. Ни слезы жены, ни ее отчаяние не трогали меня, а только раздражали. И в нашей очередной ссоре я ей сказал, что держать ее не буду, пусть катится куда подальше и даже не вздумает возвращаться. Назад я ее не приму, пусть знает об этом заранее.
И она ушла. Причем совсем не в тот день, когда сообщила мне о своем окончательном решении. Поэтому, придя домой после работы, и увидев, что все по-прежнему, я злорадно потирал руки. Ну что? Слабо? Она только молчала и плакала. Я очередной раз напомнил ей, что «уходя-уходи», свое слово надо держать.
Ощутив свою победу, даже злорадство, на следующий день я, как обычно, отправился на работу. Подумал: попугала, и ладно. Да и вернулся я домой чуть позже обычного, купив по дороге бутылку водки. Как же она пригодилась мне! Открыв дверь, я уже почувствовал тоску – пустота в комнате, не в смысле, что нет мебели и вещей, а что-то сиротское и безысходное свалилось на меня как непосильный груз.
И вот я один. Разве я этого хотел? Открыв бутылку, стал пить прямо из горлышка. Надеялся, что алкогольная анестезия заглушит мою боль и тяжестью навалившуюся пустоту. Моей злости не было предела. Очень хотелось отомстить, что впоследствии я и сделал, забрав у нее дочь.
Тогда, особенно в первые дни и недели своего одиночества, я часто вспоминал маму и понимал, что только она, единственная женщина в моей жизни, любила меня по-настоящему, бескорыстно, всем сердцем, прощая мне все на свете.
Вот и сейчас, когда я лежу совсем одинокий, я вспоминаю ее лицо и грустные карие глаза, полные слез. Когда я устаю от своих воспоминаний, то что-то неведомое и неподвластное моей воле, захватывает и уносит куда-то далеко-далеко.
И вдруг я отчетливо вижу маму, или нет – похожую на нее, уже не плачущую, а зовущую к себе, приветливую и такую манящую… Мне вдруг становится так легко, хорошо и светло… Мы неожиданно кружимся как в вальсе, сливаемся и вместе куда-то взлетаем. Я еще успеваю подумать, как же так, мне не больно, не страшно… И я уже не хочу ничего другого. И все же успеваю оглянуться на кровать, на которой лежит безжизненное тело с лицом, залитым слезами…