Удивительно, что на пушкинского “Евгения Онегина” мировой балет обратил свой взгляд лишь в XX веке. Романтическая история о безответной любви и счастье, которое “было так возможно и так близко”, кажется, просто создана для танцевальной сцены. И первым это понял британский хореограф Джон Крэнко.
Джон Крэнко - личность легендарная, один из тройки главных британских хореографов, наравне с Макмилланом и Аштоном, многолетний худрук Штутгартского балета, сделавший этот балет всемирно знаменитым, автор множества постановок, идущих на главных сценах мира. И человек, который подарил миру балетного Онегина.
Судьба отвела ему недолгий век - Крэнко умер в самолете в возрасте 45 лет - но, видимо зная это, подарила талант ставить не только хорошо, но много и быстро. За свои 25 лет творческой деятельности Крэнко поставил более 90 работ - номеров и полномасштабных балетов, создал новую звезду на карте балетных театров мира и собственную школу - сейчас одну из десятки лучших.
Родился будущий автор балетного "Онегина" в ЮАР, там же получил первое балетное образование, но в 18 лет перебрался в Лондон, чтобы уже всерьез учиться в Садлерс Уэллс. Он уже тогда точно знал, что хочет ставить, а Нинетт де Валуа, руководившая тогда Королевским балетом, любила давать шанс молодым. Крэнко такой шанс представился почти сразу - когда ему 20 лет, в 1947 году.
С этого момента и еще 14 лет Крэнко ставил по несколько балетов в год, и для труппы, где служил, и для множества антреприз. Ставил. Ставил. Ставил везде, где звали.
И вот однажды случилось так, что Крэнко был приглашен поставить танцы для оперы “Евгений Онегин” все в том же лондонском Садлерс Уэллс - и... влюбился в пушкинскую историю навсегда. Влюбился, заметим, именно в оперу и рассказанную там историю, к роману Пушкина он пришел позднее.
Конечно, Крэнко хотел ставить своего “Евгения Онегина” на музыку оперы, она казалось ему безупречно структурированной именно для балета. Ставить, кстати, хотел на Нуреева и Фонтейн (и это, кажется, была бы совсем другая история!). Но попытка договориться об этом с руководством театра бесславно провалилась. Балет на музыку оперы? Да где такое видно. Британцы консервативны, думал Крэнко. Однако попытка предложить то же самое в Германии провалилась с не меньшим треском. От музыки из оперы пришлось отказаться.
Но Крэнко был уверен, что в балете должен звучать Чайковский. Ему на помощь пришел композитор Курт-Хайнце Штольце, который аранжировал разные произведения Чайковского, прежде всего, цикл “Времена года”. Из оперы в балете остался лишь Гремин - как воспоминание о том, чья ария зацепила Крэнко больше всего. Кстати, спектакль сознательно назван “Онегин”, без имени героя, чтобы в афишах его никогда не путали с оперой.
Однако мы сбились с хронологии. Крэнко уже активно вынашивал идею “Онегина”, когда его внезапно пригласили возглавить театр в Штутгарте - ничем особенно не блиставший, но дававший хореографу возможность слепить из него то, что хочется.
Получив обещание де Валуа, что его, если что, примут обратно, Крэнко отправился в Штутгарт. И это было начало, большой, увы, короткой, но прекрасной и взаимной любви, благодаря которой на свет появилось то, что вскоре назвали Штутгартским чудом.
Крэнко приехал в Штутгарт в 1961 году. А в 1965 году на свет появился его главный спектакль.
Крэнко ставил своего “Онегина” невероятно долго - восемь лет и еще пару лет вносил в него исправления!
Многие, кто лично знал Крэнко, говорят, что это был для него очень личный спектакль. Пушкин и Чайковский часто объяснялись в любви к Татьяне, Крэнко же любил Онегина. Точнее видел в нем родную душу. “«Он молод, богат, хорош собой – и ничего не добился в жизни. Онегин – это драма непризнания. Трагедия одиночества в толпе. Это страшно и очень современно,» - говорил Крэнко. Который, будучи на пике славы и успеха, был очень одинок и себя самого считал тем самым лишним человеком. Говорят, будучи на гастролях в Нью-Йорке и глядя на людей, спешащих по улице, он произнес: как я их всех ненавижу за то, что они знают, куда им идти!
Впрочем, видевшие премьеру постановки говорили, что на первого исполнителя партии Онегина, Ричарда Крэгана, персонаж похож еще больше.
Как бы там ни было, образ очень удался. И хотя с точки зрения танцев партия Татьяны насыщеннее и интереснее, балетного Онегина невозможно назвать проходным героем - как невозможно назвать положительным или отрицательным. Не зря вот уже 50 лет станцевать Онегина стремятся почти все именитые артисты.
Но при рождении спектакль все же “сделала” Татьяна - удивительная и неповторимая бразильянка Марсия Хайде.
Эта хрупкая девушка, приехавшая в Европу в надежде танцевать хотя бы в дальнем кордебалете и моментально “считанная” Крэнко, сочетала в себе замечательные качества: большеглазая, невероятно выразительная, она была одновременно очень трогательной, нежной, но и очень страстной, сильной. Крэнко давал ей вводные, не слишком приятно звучащие, но довольно точно отражающие его идею: Татьяна деревенского периода - молодая лошадь, жеребенок, не твердо стоящий на ногах, не умеющий управлять собой, но уже демонстрирующий ту мощь, ту силу, которая станет видна позже.
Позже на Марсию Хайде, на ее выдающиеся танцевальные и актерские данные, поставит свою великую “Даму с камелиями” Джон Ноймайер, тоже начинавший в труппе Крэнко.
Актерски эта партия, конечно, подарок для балерины, чья героиня за три акта балета проходит огромный путь - не только от деревенской девочки до петербургской аристократки, но и от подростка до зрелой женщины, от застенчивой лани до королевы бала.
В общем нет ничего удивительного, что Татьяна - одна из самых любимых у многих великих и талантливых балерин. За те полстолетия, что балет кочует по лучшим сценам мира, Татьяну успели станцевать и Наталия Макарова, и Тамара Рохо, и Орели Дюпон, и Джули Кент, и Диана Вишнева.
Конечно, есть в спектакле и Ленский, и Ольга, и няня, есть сцены из деревенской жизни, и дуэль, и бал в Санкт-Петербурге. Но в этом спектакле как у Цветаевой: «С младенчества по сейчас весь «Евгений Онегин» для меня сводится к трем сценам: той свечи – той скамьи – того паркета...»
Именно эти три сцены стали ключевыми и в балете Джона Крэнко. Первый акт - Письмо Татьяны, второй - всё, что ведет к отповеди Онегина и всё, что следует за ней, и третий - письмо Онегина и отказ Татьяны. Два невероятных по красоте дуэта: первый с воображаемым Онегиным, второй - с настоящим. Два порванных письма - равнодушно и отчаянно.
В 1972 году Крэнко привез свой спектакль в СССР. Его отговаривали: Пушкин, да еще “Евгений Онегин”, да еще на музыку Чайковского - порвут! Он рискнул.
Зрители приняли спектакль восторженно, театры надолго затаили мечту получить его на свою сцену (удалось это только Большому через 40 лет!), но от критиков спектаклю достались не только похвалы, но и изрядная доля порицаний. Нет, спорить не будем, “клюквы” в этом “Онегине” довольно много. Но Крэнко никогда не претендовал на то, что создал энциклопедию русской жизни. Ольга, которая сама шьет себе платье, крестьяне, танцующие с господами (танец какого народа танцуют, в принципе не ясно), няня на балу, гадание на солнечной лужайке, один дворянин, публично хлещущий другого по лицу, девушки на дуэли… Все эти мелочи, добавленные для красоты или драматического напряжения, никак не умаляют достоинств спектакля, несомненно ставшего подношением гению Пушкина. Балеты мы смотрим не за тем, чтобы найти в них аутентичную Италию или Индию, чтобы увидеть дословное воспроизведение Шекспира или Пушкина.
Спектакль Крэнко - о любви. О любви светлой и чистой, о любви несчастной и счастливой, любви неразделенной, любви-страсти и любви-верности. Говорят, что если бы Крэнко поставил в своей жизни только один единственный балетный фрагмент - последний дуэт-объяснение Татьяны и Онегина, он уже навсегда был бы причислен к сонму гениев.
Крэнко трагически погиб в 1973 году. Театром управляет Марсия Хайде, бережно хранящая наследие своего мастера. А “Онегин” продолжает покорять сцены театров мира и сердца зрителей.
"Онегин" в исполнении труппы Штутгартского балета в кинотеатрах 31 января.
