Здравствуйте.
Я пришла в студию, чтобы рассказать, что у меня агорафобия – это боязнь большого скопления людей. Первый раз мне было около 20 лет. Это был выходной день, я поехала в центр города. Хотела просто какие-то покупки сделать и ехала в метро. Вышла в переход, там было очень много людей.
То есть выходишь, ты видишь все головы, вот, на уровне тебя и толпа такая. У меня ощущение было, что это как муравейник, насекомые, их очень много, и это на меня уже начало давить. Но…. Я думала, что я справлюсь и я действительно стала задыхаться на физическом уровне, это какая-то боль в грудной клетке, паника очень сильная и страх. То есть, что они настолько все близко и кажется, что они тебя задавят, раздушат, противно. Еще… вот это… И я понимаю, что кроме как если не уйти из этой толпы туда, где нет людей просто я себе никак не помогу и я развернулась. Можно сказать бегом почти бежала в ближайший какой-то там закоулок, улицу. Ну, знаете, в городе всегда есть какие-то улицы, которые немноголюдны и уехала домой.
И я была дома, я не смогла ничего сделать. Я вызвала такси, потому что в транспорт я не могла сесть. Отпустило вот это все состояние только, наверное, на следующий день утром более-менее. И то я все равно никуда не пошла. Я подумала, что это что-то ненормальное наверное, потому что почему я так реагирую. Вроде, ну, люди ж они ничего не сделали мне такого, не трогали меня, со мной никто не разговаривал, а мне плохо так сильно. Потом у меня были такие приступы очень похожие, ну точно так же, то есть, ну, буквально с интервалом года в 2-3.
А потом уже в 18-м году они стали очень часто проявляться в связи с определенными событиями в моей жизни. То есть я испытывала очень сильный стресс, переживания и я так понимаю, просто организм не смог больше контролировать этот процесс. И у меня такие приступы случались в месяц по несколько раз. И так вот было очень часто, я потом на работе не смогла… не могла контролировать себя и контактировать с людьми как раньше. Ну, допустим, там, понятно у всех на работе есть люди какие-то, с кем ты входишь в общение, они там, например, подходят. Мне хочется, чтоб они ушли, чтобы было расстояние и…
Я заметила за собой, что в процессе своей работы я всегда... ну, то есть, так располагаю свое рабочее место, чтобы ко мне были люди как можно дальше. У меня всегда есть как-то такой барьер, дальше которого они не могут зайти ко мне близко. Все равно ж никто не понимает почему, что с тобой происходит.
Они подходят к тебе как ни в чем не бывало, ты не можешь им объяснить, что ты не хочешь даже с ними разговаривать, тебе они противны и тяжело, давит.
Они очень удивлялись, когда видели мои слезы и резкую панику. И я же старалась не выдавать себя и стараюсь не выдавать себя. Я просто подрываюсь с рабочего места и выбегаю, когда понимаю, что вот-вот будет пик, то есть я еще как-то себя контролировала.
Ну, просто с недоумением смотрят, то есть «Что такое? Я же ничего ей не сделал. Почему она в истерике бьется и убегает куда-то?». Всегда езжу на маршрутном такси. Знаете, маршрутки. Никогда я не езжу на автобусах, троллейбусах, потому что очень много людей, а там человек 15 максимум. Такси, естественно, и часто этим пользуюсь. И, ну вот я ехала на маршрутке, люди просто заходили. Я понимаю, что они не специально, они просто заходили и задевали меня. Ну, то есть, я сидела, они там плечом могли задеть, пройти сумкой задеть, а для меня это как… знаете, как в кувшин, когда вода капает и он переполняется.
Я не доехала до работы, я… чувствую, что у меня уже вот-вот и будет паника. То есть если я сейчас не выйду из транспорта, то будет тоже самое, будут слезы, истерика, люди будут смотреть с недоумение на меня «Что происходит?». Я не хотела такого, я просто вышла. Один раз у меня был приступ, когда я была с мамой. Вот этот единственный раз, когда вроде близкий человек. Ну, он должен чувствовать свою поддержку. Я начала говорить вслух: «Мама, они меня задавят. Мама, я не могу, мне плохо, они меня касаются». Она собралась, обняла так, прикрыла собой, смогла как-то усадить меня подальше. То есть села рядом возле меня и собой меня накрыла и успокаивала. И я тогда ехала, я чувствовала, что я защищена от людей. И она говорит: «Я не знала, что настолько все плохо. Что тебе так тяжело». Но после этого она стала с понимаем относиться. Просто раньше «Ну, окей, ну, у тебя вот такое, хорошо». Но когда человек этого не видел - это не понимает никто. Когда она увидела, она уже по-другому стала относиться. Когда вот это вот все, начали приступы такие частые происходить, что сначала сложно ездить на работу, работать в принципе с коллективом.
Я решила, что нужно обратиться к врачу и вот я обратилась. Он мне диагностировал агорафобию плюс ко всему эта фобия, она всегда не проходит одна, то есть всегда есть какие-то дополнительные расстройства в плане депрессии и биполярного расстройства, что у меня тоже было. Когда первый раз был сеанс, проходили много тестов очень, он со мной долго беседовал. И я пришла, сказала маме, что вот я сходила к врачу, у меня вот такой и мне нужно лечение, мне сказали, что мне нужно ходить на сессии, принимать препараты.
Он мне назначил антидепрессанты, успокоительные, потому что... ну, я не могла себя контролировать. Я хотела бы узнать причину, почему со мной такое, и я говорила об этом психотерапевту, чтоб возможно как-то, ну, проработать, там не знаю... детство, еще что-то. Он сказал, что она из тех фобий, которые не лечатся к сожалению, и… ею только можно... ну, человека можно научить контролировать это все, чтобы он жил спокойно, ему это не мешало. И причины тоже сложно найти, он сказал, что на это могут годы уйти. И предложил мне более быстрый… работу, чтобы… пройти этот кризис, и я смогла себя контролировать. То есть он говорит: «Давайте мы решим проблему, чем будем искать причину». Ну, я считаю, что очень много детство наше… играет на психику, на все остальное. К сожалению, оно было несчастливое, поэтому я подозреваю, что это именно оттуда и очень большую роль играют родители наши.
Очень важны эти контакты с родителями, очень важно понимание сверстников, друзей. У меня этого не было… никогда. Я в школе была изгоем, я думаю, может быть, поэтому. То есть, школа это же, ну, понимаете, много детей, очень большое количество и когда все тебя гнобят и ненавидят, то может в ответ начинаешь бояться, ненавидишь вот это все большое… Детское скопление, общество и просто уходишь. Я помню, как на уроке труда все девочки на меня накинулись, пытались за волосы меня оттаскать, портили вещи хватали мои. За руки меня хватали, почему-то пытались ударить как куклу.
Я не понимаю зачем, что я сделала, я сижу никого не трогаю. Были и другие моменты, когда им просто нравилось меня доводить потому что я... Ну, то есть я эмоциональна достаточно и воспринимала все близко и, знаете, это как хобби у них такое было довести до слез и чем сильнее, тем интереснее. Оно уже вот... мы начали сессии с ним получается в ноябре 18-го. Он сказал, что мы будем работать с бессознательным и через арт-терапию, ну и плюс препараты. Он говорит: «Нарисуйте то, что вы видели в голове, нарисуйте». Так вот каждый раз, то есть в этом заключалась терапия. Он по рисунку потом уже по моим, которые я приносила этих образов уже судил и делал выводы. Тогда, когда вот был последний рисунок, через год… он отличался по краскам. И не был черным, он был с красным, с голубым и немного серым. То есть то, что он сказал, что: «Смотрите, у вас уже черного столько нет. Уже серый. Это уже лучше, то есть. И есть яркие краски». На данный момент я хорошо себя чувствую, но единственное, допустим, регулярные приступы ушли, но вот в марте он был. В начале марта он был. Ну, я тоже знаю почему. У меня были семейные очень переживания большие достаточно, которые я недели три переваривала. Ходила очень переживала, я не могла ни с кем этим поделиться.
Ехала в автобусе, люди опять меня касались и еще такие невежественные, то есть на ногу наступили, толкнули и вот я уже чувствую, у меня здесь волнение начинается, я понимаю, ну я чувствую уже сдалека и знаю, что надо с этим что-то делать, но у меня выбора не было, то есть… Я как-то не сообразила, что ты можешь доехать до метро и оттуда такси вызвать, почему-то я не сообразила в этот момент. Зашла в метро и я не ожидала, что столько людей будет, я постоянно утром ехала. И все, я стою, молчу, а слезы уже текут, мне уже все страшно, и было желание выбежать просто, но я понимала, если я выйду, я не доеду потом вообще никуда.
Это было просто по работе, мне нужно было ехать. И я как-то… Я просто держалась за этот поручень, очень сильно сдавливая его, плакала, слезы текли, но я просто считала эти остановки быстрее доехать, быстрее. И потом… я вышла из метро, думаю, может, как выбежала и отошла просто подальше, где нет людей и прорыдалась. Когда со мной знакомятся люди… я ж не буду им, конечно, сразу говорить с порога: «Привет, там вот у меня такое». Но… я так очень-очень аккуратно их прощупываю на тему как они к этому относятся. А именно, ну вот там психотерапия, ну там подключение, ну просто узнаю их мнение. И оно меня огорчает, потому что люди у нас малообразованные и все думают, что пациенты психологов и психотерапевтов это психи. А это адекватные люди, просто расстройства. И, наверное, мало кто знает, но, допустим, расстройство эмоций есть у всех, даже здоровых людей. И когда я вот этим всем людям таким… с таким проявлением к этой теме говорю: «Почему, когда у тебя ОРВИ, ты идешь к врачу, а когда у тебя болит душа, ты не идешь к врачу?». Никто ничего не может ответить, все молчат. Я хочу, чтобы люди поняли, что это нормально. Обращаться к психологам, психотерапевтам это нормально. И как мне многие говорят, что ты должна справиться сама, должна все решить сама. Нет, бывают такие ситуации, когда сам человек решить их не может. И тогда нужно обращаться к специалистам. Я за то, чтобы у людей было адекватное понимание вот этой ситуации и адекватно принять.
Я не хочу, чтобы знали об этом какие-то мои знакомые, коллеги, потому что опять же из-за того, что я сказала. Я бою… я думаю, они не воспримут так как это нужно.