08.07.2020
Генна Сосонко
О, этот Юг, о, эта Ницца!.. О, как их блеск меня тревожит!
Ф.И. Тютчев
На выставке ван Гога
Где и когда была сделана фотография, обнаруженная недавно среди каких-то старых, любительских, сразу вспомнить не смог. Хорошо еще, что узнал молодых людей на ней. Правда, Ян Тимман был тогда килограммов эдак пятьдесят тому назад, как любил говаривать Эдуард Ефимович Гуфельд, да и у автора этих строк в шевелюре не было ни единого седого волоса.
На самом деле фотография была сделана в амстердамском музее ван Гога в 1974 году и имеет свою предысторию.
Шахматная Олимпиада проводилась в том году в Ницце, там же состоялся и конгресс ФИДЕ. На конгрессе решалось немало важных вопросов, в том числе об условиях предстоящего в следующем году матча на мировое первенство: Бобби Фишер должен был защищать титул в поединке с советским гроссмейстером - Анатолием Карповым или Виктором Корчным. Жаркие дебаты о формуле поединка, жесткая позиция советского представителя Батуринского, его дискуссии с президентом американской федерации полковником Эдмондсоном, ультиматум Фишера…
Не менее горячие споры разгорелись по поводу места следующей Олимпиады: против Израиля возражали не только многочисленные арабские, но и страны социалистического лагеря во главе с Советским Союзом, не имевшим с Израилем дипломатических отношений.
Должны были состояться и выборы президента. Им был тогда Макс Эйве. Хотя голландец пользовался безоговорочным уважением всего шахматного мира, Милунка Лазаревич (1932 - 2018) ратовала в кулуарах за другого кандидата, тоже имевшего непререкаемый авторитет и безупречную репутацию: Пауля Кереса. Но эстонский гроссмейстер был гражданином СССР, и ни одно решение на этом посту не смог бы принять без одобрения Спорткомитета, фактически же, более высоких инстанций. Когда Лазаревич прямо спросила его об этом, Пауль Петрович только засмеялся: «Самостоятельно я могу только шахматные книги писать…»
На Олимпиаде в Ницце доминировал Советский Союз, не проигравший не только ни одного матча, но и не единой партии. Серебряные и бронзовые медали достались тоже признанным грандам - шахматистам Югославии и Соединенных Штатов, хотя американцы и приехали без чемпиона мира. Пятое место голландцев, опередивших сильные команды Венгрии, Чехословакии, ФРГ и других сборных, превосходивших Нидерланды по суммарному рейтингу, было превосходным достижением: так хорошо команда еще никогда не выступала.
Олимпиада в Ницце стала моей первой Олимпиадой. Я бывал на Лазурном берегу после этого несчетное число раз, приезжая большей частью в Канны или в какое-нибудь другое место, но все дороги начинались с Ниццы. И хотя последующие четырнадцать Олимпиад, где автор присутствовал в качестве игрока или капитана (порой совмещая оба эти амплуа), тоже не забылись, Ницца осталась в памяти как первая любовь.
Наверное, это произошло и потому, что та Олимпиада длилась едва ли не месяц; организаторы с трудом уложились в отведенные сроки – 24 (!) дня. Все команды в Ницце были разбиты на восемь полуфиналов. Два победителя из каждой группы выходили в главный финал, следующие два во второй и т.д. Без финальной пульки не остался никто, но стало ясно: пришло время что-то менять, и все последующие Олимпиады проводились по швейцарской системе.
Голландцы проиграли в первом туре полуфинала слабой команде Австрии со счетом 1:3. Только мне удалось добиться победы, и Доннер за ужином говорил: «Ты уж извини, что приехал в такую пижонскую страну…» Но в главный финал Голландия все-таки вышла, да и там сражалась в высшей степени достойно.
«Если бы всё сложилось удачнее с Югославией, мы могли бы и на медали замахнуться. Вот сыграй Ян, например, в той позиции с…» – начал фантазировать я на закрытии.
«Запомни, – прервал меня Доннер, – из государства, где бронзовые медали считаются неудачей, ты приехал в страну, где пятое место в мире - большой успех, и это относится не только к шахматам. Ты должен зарубить себе это на носу и пересмотреть свой менталитет…»
Начался матч Советский Союз - Голландия. У неисправимого курильщика Доннера можно уже заметить в руке зажженную сигарету, его соперник Спасский, перед тем как сделать первый ход, тоже достает одну из пачки.
Пепельницы тогда были непременным атрибутом на всех турнирах, и судьи заботились о их наличии так же, как о бланках для записи партий. В Ницце, к примеру, из основного состава команды Голландии курили все: Тимман, Доннер, Сосонко, Рее.
С тех пор утекло много воды: потеряв все черточки богемности, шахматы давно стали спортом, и сегодня из голландских сборников не курит никто.
Террор, обрушившийся на курящих, коснулся, разумеется, и шахматистов. Если когда-то в огромном зале «де Мориаан» в Вейк-ан-Зее для курильщиков было выделено специальное помещение, сейчас им отведен крохотный загончик перед входом в зал. В этом загончике можно увидеть и шахматиста с рейтингом 1600, и гроссмейстера, играющего в главном турнире. Таких, впрочем, очень немного, а гроссмейстеры-курильщики из самого верхнего эшелона мировых шахмат настолько редки, что их знают поименно.
* * *
В Ницце впервые после моей эмиграции мы встретились с Корчным.
«Вы не замечаете никакой перемены во мне?» – обиженно спросил Виктор при встрече.
Присмотревшись повнимательнее, я заметил на нем довольно элегантный паричок, придавший маэстро несколько французский колорит. Но по какой-то причине парик не прижился, и я больше никогда не видел его в таком кинематографическом облике.
Советскую сборную впервые возглавил Толя Карпов. Месяц тому назад ему исполнилось двадцать три. Играл Карпов в Ницце блестяще. Дело было даже не в том, что он выиграл золото на первой доске (12 из 14), примечателен был стиль его побед.
Опытнейший немецкий гроссмейстер сдался при полной доске фигур и материальном равенстве; у него просто кончились разумные ходы.
Удивляясь стремительному взлету на редкость худого юноши, только три года назад ставшего гроссмейстером, Гуфельд шутил: «Поймите, не было еще в истории шахмат чемпиона мира, который весил бы меньше пятидесяти килограммов. Не было!».
Карпов доказал обратное: ко времени Олимпиады в Ницце он разгромил в кандидатских матчах Льва Полугаевского, Бориса Спасского, несколько месяцев спустя в финале обыграл Виктора Корчного, а после отказа Фишера от матча был объявлен чемпионом мира.
Первым запасным команды Советского Союза в Ницце был Михаил Таль, вторым - ушедший от нас в феврале этого года Геннадий Кузьмин (1946 - 2020). Пару раз я просил Таля взглянуть на отложенные позиции голландцев. Помню: когда Миша усаживался за доску, все, даже бойкий на язык Доннер, подавали только редкие почтительные реплики. Хотя со времени выдающихся успехов Таля прошло больше десятка лет, он пользовался безграничным уважением во всем шахматном мире.
Обычно Миша уходил от меня с одной двумя книгами, изданными на Западе и запрещенными в Советском Союзе. Однажды, возвращая только что вышедший «Архипелаг ГУЛАГ» и свежий номер эмигрантской «Русской мысли», Таль сказал: «Вот в кроссворде в газете не мог найти одного слова». «Ну а книга-то, книга?» «Очень уж зло пишет Солженицын…»
Процедура эта происходила прямо перед входом в гостиницу, и некстати появившийся Петросян подошел к нам. «Что дают?» - заглядывая через плечо, произнес он одну из своих любимых присказок. Тогда это сошло Мише с рук, но пару лет спустя Петросян накатал на него телегу, что тот встречался за границей с другим эмигрантом – сыном тренера Таля Анатолием Кобленцем, жившим в Западном Берлине. Несмотря на это, у них с Петросяном остались вполне нормальные отношения - с Мишей вообще было трудно поссориться.
Хотя я перекинулся парой слов с Петросяном в пресс-центре кандидатских матчей еще в Москве, по-настоящему познакомился с ним только в Ницце. Увидев меня при первой встрече, он, качая головой и с характерным мимическим осуждением обронил: «Такое впечатление, что вы вывезли эти брюки из Советского Союза...» Я уже два года жил на Западе и приобрел кое-какие голландские манеры и привычки, в частности, полное пренебрежение к одежде и внешнему облику.
Там же в Ницце в матче Голландия - Советский Союз мы сыграли нашу первую партию. В каталонском начале мне удалось добиться преимущества. Петросян думал над очередным ходом. Вдруг он склонился над доской и тихо произнес: «Предлагаю ничью». Я не знал еще, что это является его обычной манерой и несколько опешил, но под давлением имени и разницы в несколько сот очков Эло согласился.
Запомнились и разговоры с Владимиром Либерзоном. Бывший москвич возглавлял в Ницце команду Израиля. Совсем недавно в Израиль прибыл еще один московский гроссмейстер – Леонид Шамкович, которого за осанку, жесты и манеры величали Князем. Когда на Олимпиаде зашла о нем речь, и я спросил Либерзона, как поживает Князь, Володя немедленно поправил меня: «Бывший Князь, а ныне трудящийся Востока».
В Ницце за команду Израиля выступал и мастер Исаак Радашкович, которого я превосходно знал ещё по Питеру. Пусть команда Израиля и не вышла в главный финал, он выбил немалый плюс, проиграв только одну партию в полуфинале. Почему-то он принял это поражение близко к сердцу и долго не мог успокоиться. «Представляешь – турку проиграл! Турку турца подставил. Целого турца – турку!» - повторял безутешный Радж.
В отличие от сегодняшней сборной Израиля, на той Олимпиаде только Либерзон и Радашкович были выходцами из Союза, правда, несколько лет спустя бывший москвич ушел из профессиональных шахмат, а Радашкович вообще оставил игру.
Олимпиада уже как следует набрала ход, когда в Ниццу прибыла многочисленная туристская группа из Советского Союза. Она состояла из гроссмейстеров, мастеров и разного рода околошахматных деятелей. В один из дней они отправились на экскурсию в Монако. Дорога, вьющаяся вдоль берега моря, солнце, пальмы, виллы, теннисные корты, бассейны, шикарные бутики, фешенебельные отели. Кто-то в автобусе робко спрашивает: «Это уже Монте-Карло?» В тот же миг слышится характерный голос Гуфельда: «Нет, это еще “Монте-Карло – Сортировочная”!»
Киевский, потом тбилисский гроссмейстер имел репутацию весельчака и острослова. Всюду, где появлялся Эдик, слышался его голос, шутки, смех. В том или ином качестве я видел его на каждой Олимпиаде, чаще всего Эдик приезжал в составе туристской группы.
Известно, что наряду с тоской по родине у человека развит и другой недуг: тоска по чужбине. У Гуфельда этот недуг всегда носил гипертрофированную форму, и после развала Советского Союза он скитался по миру, живя подолгу здесь и там, пока в 1995 году не осел окончательно в Соединенных Штатах.
* * *
Предыстория фотографии, с которой автор начал рассказ, завела его далеко. Когда после Олимпиады в Ницце сборная Голландии вернулась домой, шахматисты стали героями дня, а Тиммана и меня попросили попозировать студентам Художественной академии.
В одном из залов музея ван Гога, где студенты уже сидели за мольбертами, нас встретили аплодисментами. Стараясь не шевелиться и от нечего делать анализируя вслепую какую-то позицию, мы провели за доской целый час.
По окончании этой процедуры нам вручили пропуска в музей до 197… Место после семерки оставалось свободным, и мы могли заполнить его по собственному усмотрению. Не знаю как Ян, но я поставил на пустом месте девятку. Напомню: на дворе стоял 1974 год, и у меня было чувство, что бесплатный проход в один из самых красивых амстердамских музеев обеспечен мне до конца жизни.
* * *
* * *
Мы в соцсетях:
ВКонтакте: https://vk.com/chess_news
Твиттер: https://twitter.com/Chess__News
Instagram: https://www.instagram.com/chess__news/
Telegram: https://t.me/chessnewslive
Facebook: https://www.facebook.com/ChessNewsReal/
Twitch: https://www.twitch.tv/chessnewslive
Сайт, где вы можете найти все материалы за много лет: http://chess-news.ru/