Великая Французская революция дала множество удивительных типажей, но здесь перед нами человек, который был весьма необычным ещё раньше, до преобразований страны и утверждения Республики. Шарль Франсуа Дюмурье родился 25 января 1739 года в семье военного чиновника. Карьеру военного избрал сразу же, окончил военное училище и в 1757 году был произведён в офицеры, став корнетом Эскарского гусарского полка. Внимательный читатель заметит, что 1757 – это как раз начало Семилетки – в самом деле, очень скоро молодой Дюмурье оказывается на фронте. И там с ним происходит случай очень хорошо показывающий, что это был за человек: в битве при Клостеркампе 1 июня 1758 года (причём французская армия генерала Клермона потерпела в ней очередное поражение от англо-ганноверских войск) Дюмурье один вступил в схватку сразу с 20 вражескими гусарами, бился как лев, получил 22(!) раны и замертво был вынесен из боя. Современный читатель-скептик может решить, что всё это присочинили уже позже, когда Шарль Дюмурье из корнетов превратился в генералы и достиг власти, но нет – за свои подвиги на войне, которую он окончил уже в звании капитана Дюмурье получил высшую боевую награду Франции своего времени – орден Святого Людовика и был удостоен персонального королевского пенсиона (600 ливров в год – огромная сумма). Но вот война окончилась – а Дюмурье мало мира, он слишком скучен для человека таких кипучих энергий, не для него гарнизонное захолустье и медленное вытягивание лямки. Довольно быстро он выходит в отставку, едет в Италию (там много государств и они всегда воюют) и предлагает свои услуги в качестве наёмника. Кому? Да не важно! Сперва Генуе против Корсики, потом Корсике против Генуи. Он стремится всем показать свои таланты, ввязывается в любые авантюры, вновь чуть не погибает на Корсике в сражениях с вождём корсиканских патриотов Паоли, когда наёмное воинство было им разгромлено, и вынужденно возвращается во Францию. И там… предлагает двору, королю и руководству армии план завоевания Корсики! Детальный, продуманный. Всё же затея представляется многим рискованной и план этот долго пылится в ящиках письменных столов. А вот Дюмурье пылиться не желает – за время рассмотрения его проекта (до 1768 года) он успевает принять участие в войнах во Фландрии, Португалии, Испании – чёрт возьми, да фактически во всех войнах своего времени, в которых были задействованы государства Европы.
Но вот его план принят, Франция собирает военную экспедицию для завоевания Корсики, Дюмурье принимают вновь на королевскую службу и сразу назначают генерал-квартирмейстером штаба сил вторжения. Всё же убеждены были ещё не все – и Дюмурье не только готовит Экспедиционный корпус, но и проносится вихрем по кабинетам и залам, убеждает, увещевает, ораторствует. И вот уже в 1769 году Корсика захвачена. Как известно, остаётся она французской по сегодняшний день. Совершенно итальянский остров, занятый, по сути, в огромной авантюре скоро подарит Франции Наполеона – Дюмурье сделал молодого Буонапарте, родившегося именно в этот 1769 год, французом! И пусть всё время экспедиции он постоянно конфликтовал с генералами, осуществлявшими командование полевыми частями – ему всегда казалось, что они действуют нерешительно, но это был явный успех. После победы Дюмурье производят в полковники. Но ему мало! Уже в следующем 1770-м году он едет в Польшу, где в 1770 – 1771 года командует одной из армий Барской конфедерации, которая сражалась против ставленника Екатерины II на польском престоле Августа Понятовского, встречается с Суворовым в битве под Ландскруной и разбивается им на голову. “Прыткий молодой человек!” – мог бы сказать будущий генералиссимус и князь Италийский!
Тем не менее, Дюмурье получает репутацию безумного храбреца и активного хитреца, готового отстаивать интересы Франции там, где она не может делать этого прямо. Людовик XV намеревается отправить его с тайным поручением в Швецию (всего вероятнее предложить координацию действий для сдерживания России и Австрии в Польше). Но тут происходит нечто неясное, но очень в духе Дюмурье – он оказывается замешан в какую-то крупную интригу при дворе. Суть её не вполне понятна до сих пор – но чуть ли не до переворота. Все участники арестованы – и только Дюмурье удаётся своевременно покинуть Париж. Он даже сумел выбраться из Франции – но все же был пойман в Гамбурге в ходе целой спецоперации, организованной по личному распоряжению и при контроле военного министра Франции герцога д’Эгийона. Дюмурье оказывается в Бастилии и сидит там до смерти Людовика XV в 1774 году. Вероятно, именно тогда он стал тайно недолюбливать монархию…
Но вот пришла новая метла, которая стала мести по-новому: вступивший на престол Людовик следующего номера не только выпускает его на свободу, но назначает командиром полка в Лилле (между прочим, на границе). Уж после всего этого, после тюрьмы можно бы и угомониться – солидная должность, высокий оклад… Как бы не так! Дюмурье предлагает королю проект форсированной постройки крупного порта и морской крепости в Шербуре – это человек, который в жизни до этого не занимался ни фортификацией, ни вообще строительством! Но что самое удивительное проект был признан пригодным и начал реализовываться под контролем… самого Дюмурье, ставшего руководителем работ по строительству, а затем и комендантом новосозданной базы. В 1776 году он получает чин бригадира.
Но по-настоящему Дюмурье раскроется только после начала революционной поры – да и могло ли, право, быть иначе? Сперва он попытался стать депутатом Генеральных штатов, но не прошёл. После этого он резко меняет позицию и, видимо решив, что раз не удалось присоединиться, то лучше всего разрушить, предлагает королю планы укрепления Бастилии и вообще ужесточения внутреннего контроля. Впрочем, параллельно с этим не забывает о контактах и с антикоролевскими силами, видимо уверяя их, как это модно сейчас говорить в среде почти тотально состоявших в партии и комсомоле руководителей Прибалтики и Украины, что тайно борется и не менее тайно ненавидит монархию.
Когда в стране начинается создание Национальной гвардии, то Дюмурье возглавляет нацгвардейцев в Шербуре. Причём твёрдостью, авторитетом и мужеством создает в ней образцовый порядок. Потом в конце 1789 года прибывает в Париж и, после недолгих размышлений, очевидно почуяв, что на их стороне скоро будет сила, к огромному удивлению всех друзей и знакомых вступает в Якобинский политический клуб во фракцию Жирондистов. Скоро при их активном содействии он был произведён в генерал-майоры как пример старшего офицера, доказавшего верность революции! Он – командир 12-й дивизии, но мало этого – в марте 1792 года жирондисты в основном пришли к власти и в кабинете, сформированном ими, Дюмурье занимает 12 марта 1792 года пост министра иностранных дел! Как министр иностранных дел он, к слову, активно ведёт дело к войне. Так что помимо объективных причин, которые перечислялись в предыдущих заметках, у вступления Франции в войну, более того, её превентивного объявление, есть имя и личные амбиции.
Но тут 12 июня 1792после неудач первого этапа войны (уже описанное позорное вхождение французов в Австрийские Нидерланды и немедленное бегство из них) кабинет Жиронды падает, Дюмурье теряет пост министра. Конец? Нет! И близко нет! Молниеносно, даже несколько предвосхищая события, Дюмурье успевает порвать с жирондистами и перейти в более радикальные фракции Якобинского клуба. В новом правительстве он с июля 1792 года занимает пост военного министра, становится генерал-лейтенантом, одновременно некоторое время парадоксально пользуется доверием короля и его приближённых. Успех? Нет! И близко нет! Дюмурье понимает сколь непрочно положение всего нового кабинета и ищет по-настоящему надёжного средства – боевой славы и популярности, того, что позднее возведёт на вершину Наполеона. Он выходит в отставку с министерского поста, просится и попадает в Северную армию старого маршала Люкнера командиром дивизии. 10 августа после штурма Тюильри король теряет остатки власти – дело явно идёт к республике – и Дюмурье раньше всех генералов с готовностью поддерживает арест короля. Не так и удивительно, что после этого в августе 1792 года он назначается новым командующим крупнейшей из сил Франции - Северной армией. Многие прочат поражение до невероятности прыткому и переменчивому выскочке – пруссаки герцога Брауншвейгского начали марш на Париж. Но кипучая деятельность и железная самоуверенность командующего начинают укреплять боевой дух войск. Дюмурье неплохо маневрирует, доводит дело до Вальми, о чём писалось в прошлой главе и переворачивает ситуацию!
Дюмурье оказывается на коне – и это мягко сказано. Предоставив преследование пруссаков 18 000 корпусу генерала Келлермана, который был его младшим помощником при Вальми, он быстро выдвигается на север против австрийцев, которые уже стремительно отходят от Лилля и вообще из Франции. И 6-го ноября одерживает победу при Жемаппе – первую настоящую победу нового французского оружия.
Собственно, 20 октября авангард Дюмурье выступил на Киеврен, опрокинув передовые австрийские части и стал у Крепи, тем самым пересекая границу Франции. Фактически речь шла о том, чтобы отрезать пути отхода быстрым выдвижением в Монсу армии герцога Саксен-Тешенского из под Лилля. Австрийцы успели, несмотря на энергичные действия французов и их многочисленных друзей из числа говорящих на французском и проникнутых революционным духом жителей Валлонии. Но вот уйти от сражения с французами они не сумели. Под Жемаппом роль атакующих в отличие от Вальми была у французов, австрийцы успели занять и подготовить оборону и намеревались её деятельно удерживать. Большую роль, конечно, сыграло численное превосходство – 42 000 солдат Дюмурье противодействовали 17 000 австрийцев. Впрочем, уже это само по себе было следствием более эффективного манёвра французов и косности австрийцев, всё ещё частично следовавших кордонной тактике. Но самым важным было даже не это. Именно при Жемаппе французы применили построение и тактический рисунок, который станет их визитной карточкой – сочетание колонн и стрелковых цепей. Про попытки организации Лафайетом стрелков в разомкнутом строю с опорой на американский опыт уже говорилось выше, как и о том, что тогда не дало этого сделать. Теперь времена были иными. Сильно повысился после Вальми и изгнания врагов из пределов Франции (а так же, конечно, после провозглашения Республики) боевой дух, новые солдаты-добровольцы не имели предубеждений против разрывания строя, в действующей армии в этот момент было относительно налажено стрелковое обучение после первого пореволюционного хаоса. Позднее изматывающие атаки стрелков, метко снимающих офицеров, артиллерийскую обслугу, знаменосцев, провоцирующих на преследование – и наводящих на разящие кавалерийские атаки будет доведена до совершенства при Империи и даже породит особые рода пехотных сил – вольтижёров и шассеров.
Не менее важна и колонна. Прежде и впредь это прежде всего походный строй – походный и самый простой. В самом деле, что может быть проще – построение по четыре – шесть человек в ряд вслед за ведущим (обычно командир, знаменосец или запевала) – и так вперёд и вперёд по длинным пыльным дорогам. Разумеется, боевая колонна несколько не то, но её ключевые преимущества берут начало именно отсюда – это скорость и сплочённость. Колонна могла быстро маневрировать по полю боя, нередко одна и та же колонна могла нанести несколько ударов на разных направлениях во время длительного сражения. Скорость манёвра в сочетании со сплочённостью делали колонну идеальной для стремительной и смелой штыковой атаки. Здесь – ключ французской тактики все революционные войны и всю наполеонику (если временно оставить за бортом кавалерию и артиллерию и говорить только о “царице полей”). Стрелковая линия была компромиссом между рукопашным и огневым боем, причём не слишком хорошим для того и другого. Французы перешли к комбинированной тактике. Именно в этом причина того, что помимо шассеров-вольтижёров-застрельщиков вплоть до 1815 года французы провоевали со старой королевской фузией образца 1775 года! Колонна не слишком хорошо и не очень часто стреляла, зато её нельзя было прорвать, она быстро формировалась в каре, а главное очень мощно и организованно била в штыки – можно сказать по суворовскому принципу “пуля дура, а штык – молодец” – Россия и Франция приходили к схожим решениям почти единовременно. Ко всему подобный атакующий порыв хорошо сочетался с революционным энтузиазмом и не требовал длительного и ненавистного палочного обучения, направленного на удержание строя.
И эта система превосходно сработала при Жемаппе. Уже первым ударом по правому флангу и центру австрийских позиций французская армия прорвала линейно построенную оборону противника и опрокинула его. И пусть даже французы потеряли больше людей – 2000 против 1300 с небольшим и 5 орудий у австрийцев – те были вынуждены быстро и беспорядочно отступать.
После этого сражения французы заняли Монс, а затем Иперн (Ипр), Фюрн и Остенде, а после боя при Андерлехте (14 ноября) Дюмурье триумфально вступил в Брюссель. Герцог Саксен-Тешенский, совершенно деморализованный и расположившийся с остатками войск при Левени передал командование генералу Клерфе только для того, чтобы тот отошёл ещё далее назад.
Параллельно с этим развивались события и на рубеже Рейна. Пруссаки продолжали отступление, быстро теряя интерес к войне, а силы малых немецких государств были слишком слабы. И пусть ещё перед Вальми большая часть французских войск ушла с Рейна на помощь столице, 15 000 человек, под командованием генерала Кюстина, были оставлены около Ландау. Против них союзники имели: на левом берегу Рейна — корпус графа Эбербаха в Шпейере, для прикрытия магазинов союзной армии, а на правом — отряды князя Эстергази и принца Конде, раздробленные вдоль реки от Швейцарии до Филипсбурга. Кюстин, имея против себя превосходящие силы, до середины сентября ограничивался лишь наблюдением за ними, но 28 сентября по указанию Дюмурье двинулся в тыл союзникам, действовавшим в Шампани, рассеял гессенский и пфальцский контингенты, занял Шпейер, Вормс и Оппенгейм (30 сентября), вторгнулся в Пфальц и 21 октября захватил важный опорный пункт — Майнц, где ко всему была образована Майнцская республика. Наконец, 23 октября он занял Франкфурт, но, позднее после упорного боя (2 декабря) с пруссаками и гессенцами, должен был покинуть его и отступить в Майнц.
Всё происходящее походило почти на какой-то сон – враги рассеивались, подобно миражам, армии новорожденной Республики не только очистили её пределы, но и пошли победным маршем по сопредельным территориям. Причём под дружные радостные приветствия будущих бельгийцев, ощущавшихся себя (да и бывших в действительности) куда ближе к французам, чем к австрийцам, и даже немцев по берегу Рейна – республиканские тенденции и настроения были сильны, особенно в самых крохотных, разобщённых и разорённых Мухосранштейнах, которые от века жили всем государством ради свадьбы дочери своего владетельного господина на ком-нибудь приличном.
Но самые большие испытания, как, впрочем, и самые впечатляющие победы были у Революционной Франции и её армии впереди…