Было это в то лето, когда я долгое время оставался один на один с отцом и братьями на даче (см. предыдущие части). Мать приезжала к нам только на выходные, и всё оставшееся время мне приходилось выполнять обязанности повара, уборщицы, агронома и строителя. Отец этими делами брезговал, считая их ниже своего достоинства. Львиную долю времени он перекладывал и сортировал старые доски. Они до сих пор так и гниют на участке.
Гулять с друзьями отец мне естественно не разрешал, и я с раннего утра до глубокого вечера занимался разными взрослыми делами – готовил еду, мыл посуду, пол, поливал огород и таскал доски. Всё это под недовольные окрики надзирателя отца. До сих пор перед глазами стоит его перекошенное, осатанелое лицо с прищуренными глазами, изрыгающее оскорбления и упрёки.
Чем конкретно в тот злополучный вечер я не угодил ему, к сожалению, уже не вспомнить. Наверное, детский мозг постарался затереть травмирующие психику эпизоды, но кое-что всё-таки запомнилось.
Скорее всего я хотел посмотреть телевизор, почитать или во что-то поиграть (других вариантов не было технически), а отец категорически запрещал мне это делать, ссылаясь на какие-то свои доводы. Я пререкался с ним, настаивая на своём. Происходящее меня сильно задело, и я продолжал спорить и спорить. И тут у отца забегали желваки, стиснулись зубы, глаза сжались в узкие щёлки, и он вдруг неожиданно спокойным и тихим голосом очень отчётливо произнёс – УХОДИ ИЗ ДОМА КУДА ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕ ВИДЕЛ. Меня очень напугало поведение отца, было в нём что-то такое, что не вписывалось в стандартные схемы. Обычно он орал на меня, мог больно ударить по голове, обозвать, пригрозить. Но здесь меня поразило его спокойствие, резко контрастировавшее с налитыми кровью глазами и скрежещущими зубами. Я интуитивно почувствовал серьёзную угрозу своей жизни. Что-то здесь было не так, как обычно. Шестое чувство подсказывало, что нужно немедленно бежать.
В футболке и шортах я выскочил из дома и пошёл по улице. Все мои приятели давно сидели по домам и смотрели телевизор под жареную картошку, деревенская улица была совершенно безлюдна. Сразу созрел план –заночевать на дереве. Около дороги росла огромная ветла, и я решил, что лучшего места для ночлега не найти. Я залез на середину дерева и опёрся на толстые ветки. Вдруг из дупла ветлы вылетело нечто, похожее на маленькую птицу, чёрного цвета и полетело как-то странно, напоминая больше бабочку. За первой тварью последовали другие. Чёрт, это, наверное, летучие мыши. Я раньше с ними никогда не встречался, и не знал, чего от них ждать. Больше всего пугала мысль, что они меня будут кусать, когда я усну. Лето близилось к концу, и с заходом солнца заметно похолодало. Да уж, зябко, а я в одних трусах, летучие мыши вокруг, и стоя спать совсем неудобно, можно запросто упасть с немаленькой высоты. Теплилась надежда, что отец испугается, что выгнал меня и пойдёт искать. Но он почему-то не шёл.
Похоже придётся идти домой… Я уверял себя, что всё будет хорошо, что папа давно успокоился и забыл про меня. Еле слышно я пробрался в дом, свет был погашен, все спали. Я бесшумно разделся и прокрался в постель. Через некоторое время вдруг неожиданно с кровати встал отец и подошёл вплотную ко мне. Что ему нужно от меня? Сердце ушло в пятки от страха. Не знаю почему, наверное, из-за странности происходящего, но в тот момент я подумал, что нужно притворится спящим. Отец минуты две стоял надо мной, а я лежал словно парализованный, даже боясь дышать.
- Уснул… Ну ладно, бог с тобой, живи..., - тихо сказал отец и вернулся к себе в кровать.
Я не знаю, что у него было тогда в голове и зачем он подошёл ко мне. Такого никогда не было ни до, ни после того случая. Он мог вести себя со мной как угодно, но только не так, как в тот вечер. Наорав, наказав, обозвав, ударив, отец терял ко мне всякий интерес, и не разговаривал со мной по нескольку дней. А здесь зачем-то подошёл и долго стоял, вглядываясь мне в лицо. И эта фраза – бог с тобой, живи….
Я понимаю, многим покажется абсурдным, что отец вот так запросто решил убить ребёнка. Но как раз в то время в семье творился сущий ад. Мать регулярно устраивала инфернальные истерики. Зимой она выгнала меня из дома, были аномальные истерики из-за тряпочек, сгущёнки, шампуня и других пустяков. После истерик она по нескольку дней умирала от головной боли, проклиная меня и обвиняя в своей скорой смерти из-за того, что я её «довожу». Я не знаю точно, какие у них с отцом велись разговоры насчёт меня, и к какому выводу они приходили. Вполне возможно, что я был отнесён в разряд «неудачного ребёнка», который доставляет семье серьёзные проблемы, тогда как у них подрастают ещё два прекрасных добрых и талантливых мальчика, над которыми я время от времени издевался и выбешивал мать. Также не стоит забывать, что на дворе стоял 90-й год, был разгул преступности, бал правили криминальные авторитеты, а милиция была у них на побегушках. Люди пропадали без вести и их никто не искал. По весне вырастали «подснежники». Поэтому решение отца избавить семью от меня, создающего одни только проблемы, мешающего всем и каждому в семье, сжирающему материальные ресурсы, которых не хватает из-за меня двум любимым мальчикам, не выглядит столь уж абсурдным. Рядом с домом глухой лес – ушёл погулять, что-то не вернулся, ай-ай-ай, караул, милиция, места себе не находим! Кто там меня будет искать, когда страна трещит по швам, люди боятся по вечерам выходить из дома, а про милицию никто и доброго слова не скажет.
Это всё только догадки, и всей правды уже не узнать. Отец будет всё отрицать и объявлять меня сумасшедшим. Но, повторюсь, слишком уж необычно он вёл себя в тот злополучный вечер, уж очень не вписывалось его поведение в многолетнюю парадигму. И тот животный страх, то предчувствие смертельной угрозы, которые я неожиданно испытал, наводят на определённые размышления. Может меня спасло только то, что отец колебался, а я притворился что сплю, и он не смог придушить спящего ребёнка. Но факт остаётся фактом - отец сознательно караулил меня для чего-то.
Читайте также.