Продолжение. Начало здесь:
С режиссёрского на психфак
«Иногда на консультацию приходят люди, чтобы им «дали разрешение» жить так, как им хочется. Типа – справку выдали: здоров, адекватен, воплощать мечты для него совершенно нормально. Но я этой справки дать не могу – толку от нее ноль. Можете только вы сами».
Я понял, что буду психологом, примерно лет в двадцать. В семнадцать поступил в институт культуры на отделение режиссуры. Вообще-то туда берут лет с тридцати, но мне повезло. Проучился там два года и понял, что мне еще нечего людям сказать. В советское время театр был трибуной. А мне тогда казались смешными все эти иносказательные мысли, пьесы с завуалированными идеями против советской власти. Поэтому я ушел. И устроился дежурить в бойлерной, включал там насос для горячей воды.
Но папа моей девушки был мною недоволен, ругал ее за то, что связалась с неудачником. И я поступил на исторический факультет, чтобы предъявить ее папе студенческий билет. Получилось это легко. Тем более что мой дед, Альберт Захарович Манфред, был историком, как и моя мама. Но уже через год я понял, что это тоже не мое. Приходишь в библиотеку, а там тебя ждет стопка книг размером с твой рост: от истории китайских династий до нашей эры. Нужно было учить языки, один из которых – старославянский. К тому же с девушкой мы вскоре расстались, и я подумал: а что я вообще тут делаю?
Только после этого, в двадцать два года, я поступил на психологический факультет и наконец занялся делом своей жизни. В двадцать четыре года я уже работал одним из первых в Союзе школьным психологом. Тогда никто еще не знал, что это значит. Директор школы сказал: «Ну придумай сам, чем тебе заниматься. Нам на тебя выделили ставку». Как сейчас помню, 69 рублей. Это была очень крутая школа-гимназия.
Ну а толчком к выбору именно этой профессии, наверное, стало то, что в детстве я был проблемным ребенком. У меня был диагноз – СДВГ, синдром дефицита внимания и гиперактивности, как выяснилось позже. И я серьезно предполагаю, что в психологи идут люди с личными проблемами, чтобы их решить для себя, хоть многие мои коллеги на такую трактовку обижаются.
«Лишь в 48 лет я понял, что со мной происходит»
«Чтобы ребенок вырос счастливым, а любовь для него была чувством светлым и радостным, родители должны давать эту любовь с пеленок».
В детстве я жил в центре Москвы, на Кутузовском. Семья была большая: родители, две бабушки и я с братом. Отец мой – фронтовик, воевавший на двух войнах – сначала с немцами, потом с японцами. Обе мои бабушки были родом из Вильно, знали идиш и польский. А мать матери – еще и французский. Мама была очень интересным человеком, политологом по профессии. Они с коллегами обслуживали МИД и ЦК. Мама владела двумя языками – французским и немецким, и занималась выборами в Германии и Франции. Я не понимал половину слов, которые она говорила. У нее даже книга вышла «Париж – Бонн».
На каникулы меня лет с шести отправляли в Калининград, к маминой сестре. И там я отрывался по полной, так как тетя меня очень баловала. Она жила одна и преподавала зарубежную литературу в институте. Тетя на меня сильно повлияла в плане общего развития и приобщила к литературе.
У нее была огромная библиотека – несколько тысяч книг, половина из них – сценарии. Так что лет в двенадцать я увлекся серьезной литературой, включая французские экзистенциальные книги и киносценарии (которые, согласитесь, нормальные люди не читают) – от Сергея Соловьева до Тонино Гуэрры. А роман «Теофил Норт» Торнтона Уайлдера я прочел четырнадцать раз – можно сказать, что это история о жизни Бога в современных условиях.
В четырнадцать лет тетя устроила меня работать в Калининградский зоопарк, где я ухаживал за кенгуру и кормил мелких грызунов, которых выращивали на корм диким животным. С мясом в стране тогда были проблемы, и знакомый шашлычник периодически предлагал продать ему на шашлык пару кроликов, обещая огромные по тем временам деньги – 10 рублей. Но мы с ребятами были пионерами и честно отказывались от такой авантюры.
А вообще родителям со мной было непросто. Я рос тяжелым ребенком – прогуливал школу, получал двойки, убегал из дома. Мама меня лупила лет до десяти. Потому что она не понимала, что со мной происходит. Тогда мое заболевание – синдром дефицита внимания и гиперактивности – еще не было открыто, и взрослые думали, что я ленивый, непослушный или просто издеваюсь. А на самом деле это тяжелое заболевание, от него страдают до 7 процентов людей в мире.
Я и сам не понимал, что со мной не так. Обидчивость, конфликтность, неспособность концентрироваться даже на самом простом, доводить дело до конца, постоянная смена занятий – очень тяжело с этим жить. Например, уже позже, работая психологом в мэрии Иерусалима, я даже иврит не мог до конца освоить – говорил, но серьезно учить не было сил. И дело вовсе не в лени.
Лишь примерно лет в сорок восемь я понял, что со мной такое. Как-то моя бывшая жена, которая работает в больнице в Израиле, позвонила мне и говорит: «У нас тут была лекция одного психиатра, он болеет ADHD (английская аббревиатура названия болезни). Так вот он рассказывал, что испытывает, и я поняла, что это про тебя». Так благодаря бывшей жене я понял свой диагноз и благополучно вылечился от того, чем страдал более сорока лет.
Рассказываю об этом открыто, потому что много людей живут с такими же проблемами, не зная, что излечение возможно.
Продолжение ЗДЕСЬ! Подпишись на наш канал и читай, что говорил Лабковский:
Рита Трошкина (с) "Лилит"