Кроме экспертного экперта во мне умирают великий писатель, уникальный музыкант и, конечно, художник. Монументалист, я так думаю.
Хотя монументалист, пожалуй, живее всех остальных. Иначе чем объяснить мою тягу к большому? Театру и отпуску особенно.
Так вот, если б я была не я, а художник, то первым делом я б нарисовала деньги. Огромные, конечно. А под ними море. Бесконечное.
После таких свершений легко растеряться, но это не ко мне. На оставшемся в живых месте я б изобразила секстиллион ромашек. Чтоб ими заросло всё, что не море и не деньги. Особенно школьный чатик. В чатик я бы ромашки уплотнительным методом внедрила. Пусть нюхают и успокаиваются.
Ещё что-то олицетворяющее здоровье надо нарисовать. Салат, например. Не оливье, а Айсберг. Логично же: бесконечное море и в нем айсберги салатов. И пирожное. Наполеон. У него тоже мания величия была. Поэтому у пирожного такое дикое количество слоев.
И крем рисовала бы. Но не заварной, а как у Булгакова. Мазнулась и: косы заколосились, морщины распрямились, глаза загорелись, и вообще сидишь румяная на первом уроке первого сентября.
Перед тобой чистая тетрадь, пахнет целлюлозой и будущими достижениями.
Конечно, великими!
А еще нарисовала бы безграничное белое поле пушистого снега. Он укрыл собой хляби и грязи. Поле, которое так и манит пройтись, оставив цепочку следов. И завораживает взгляд
простором и белизной. Как чистый лист. На котором можно нарисовать своё счастье.
Дайте, дайте же мне чистый лист. И побольше, побольше.