Доброе утро, уважаемые любители рок-музыки. Нам бы день простоять, да ночь продержаться, как говаривал Мальчиш-Кибальчиш. Вот ночь, как раз, и прошла, мы продержались, увиденное вчера в «Новом театре» слегка отстоялось, улеглось в моей голове и сейчас, с утра, я готов поделиться с вами впечатлениями от вчерашнего спектакля.
Вначале скажу об общем впечатлении, а затем уже перейду к частностям.
Я ранее бывал на спектаклях, где отсутствовала сцена и зрители сидели прямо рядом с актёрами на одной плоскости или даже вокруг играющих актёров. Но это в любом случае были классические спектакли, только с воображаемой сценой и просто с большим приближением к действующим лицам. Но вчера я впервые побывал на иммерсивном спектакле, это когда зритель находится внутри спектакля, внутри соответствующей обстановки, которую создал режиссёр, чтобы усилить эффект передачи своей задумки. Вот мы, вчера, как будто побывали в том времени - начала XVIII века, времени крепостного права в России, ну или времени крепостного бесправия, времени зарождения и моды в дворянских кругах на крепостные театры.
Честно скажу - я впечатлён. Помните знаменитое выражение – «Искусство может быть любым - плохим, хорошим, но только не скучным». Так вот, отправляясь на спектакль, я опасался, что попаду на модное и скучнейшее интеллигентское умничание и кривляние, на которое, как правило, заманивают, используя всякие модные словечки, типа «иммерсивный». Но нам повезло. Мало того, что это было не скучно, это было ещё и очень интересно, и динамично, и музыкально, и литературно, и архитектурно, и живописно, и костюмно, и светоэффектно, и серьёзно, и комично, в общем, это было сферично, то есть объёмно и всесторонне, как и сама наша жизнь, несмотря на условность происходящего. Это просто заставило меня забыть на два часа о своих делах и проблемах. Я жил этой жизнью, происходящей прямо передо мной, участвовал в ней. И при этом наблюдал интересную историю, глядя на неё со стороны. Хотя начиналось всё буднично, в театральном буфете, когда я покупал себе воду попить, и ничто, как говорится, не предвещало. Но вдруг зашла крепостная актриса, протиснулась между присутствующих, присела на подоконник и начала петь старинную народную песню. А за её спиной, за окном, тем временем, включился свет и там кого-то буднично и деловито пытали на дыбе. Люди в буфете затихли. Хорошо, что не меня, наверняка подумали многие. Хотя, я уверен, многие заслужили. А кто не без греха? И после этого нас, озадаченных, повели по усадьбе в гущу спектакля.
Но сюжет я пересказывать не буду. Просто поделюсь своими мыслями и впечатлениями от увиденного.
Театр я люблю, но с театральной теорией особо не знаком, если не сказать, что вообще не знаком, и поэтому сам для себя различаю два вида спектаклей, и называю их либо режиссёрский, либо актёрский. Это, конечно же, условное деление, так как все спектакли режиссёрско-актёрские, но я делю их по степени уклона в ту или иную сторону. Актёрский, в моём понимании – это когда успех спектакля в большей степени зависит от задействованных в нём актёров и их мастерства. В таком спектакле игра актёров жёстко не регламентируется, им позволены импровизации, лишь бы они выдерживали заданную режиссёром смысловую канву.
И есть спектакли, в моей терминологии - режиссёрские, это когда успех спектакля практически полностью зависит от работы режиссёра. Когда режиссёром продумано всё до мельчайших деталей, начиная от оформления сцены, декораций, костюмов, освещения, светоэффектов, звукового и музыкального оформления, детального выстраивания всех мизансцен, задействования и зрительного зала, и сцены, как по ширине и высоте, так и по глубине, и даже, в таких спектаклях бывают продуманы и запахи в той или иной части театра и спектакля. А зачастую, когда режиссёром продумано даже то, что предшествует спектаклю – в гардеробной, фойе, в буфете. Но особо большое значение в таких спектаклях придаётся режиссёром обращению со временем - выбору темпа спектакля, поминутному, а то и посекундному расчёту начала и окончания каждого действа - когда и кому входить-выходить, произносить фразы, начинать петь, прыгать, плясать, хохотать, истерить, когда и где включать-выключать музыку, когда и где зажигать-гасить свет и так далее, и тому подобное. Если пользоваться математическим языком, то это уже не арифметика, а высшая театральная математика. Это очень высокий уровень владения режиссёрской профессией. Успех таких, в моём понимании режиссёрских спектаклей, конечно же, также зависит от таланта и мастерства актёров, но в большей степени это кропотливая, вдумчивая работа и талант режиссёра. Замену заявленных в спектакле, даже именитых актёров зрители могут и не заметить, а вот разрывы и несостыковки действий во времени приведут спектакль к провалу. Поэтому, здесь также немаловажна отработка режиссёром и слаженных действий работников сцены – осветителей, звукооператоров, механиков. То есть, весь театральный коллектив, начиная от гардеробщика должен работать, как единое целое.
В качестве хорошего примера такого режиссёрского, в моём понимании, спектакля, хочу привести спектакль «Триптих» по рассказам Пушкина,
в постановке Петра Фоменко, который я имел удовольствие посмотреть пару лет назад в его театральной мастерской.
Здесь, режиссёром, мало того, что было продумано всё, вплоть до запахов, и было задействовано всё пространство сцены и зрительного зала, но также был сделан, даже не поминутный, а посекундный расчёт хода спектакля. Но зрители, конечно же, не обращали на это никакого внимания, для них всё происходящее было естественным, само собой разумеющимся. Ведь, в талантливо поставленном спектакле, зрители не отвлекаются на мысли о режиссёре и проделанной им колоссальной работе, и не думают об актёрах – хорошо или плохо они играют, так как с самой первой секунды их захватывает происходящее на сцене, перед ними живые люди, а не актёры, живая и интересная история, их захватывает спектакль, с его многогранностью, многослойностью, разноглубинностью, многоголосностью, разносветностью и динамикой. Когда всё на одном дыхании. Таковым спектаклем и был «Триптих». Прекрасная режиссёрская работа, которая до сих пор идёт в театре-мастерской Петра Фоменко, даже десять лет спустя, как его не стало.
Вот и спектакль «Лубянский гримёр» Эдуарда Боякова, по моему мнению, как раз, такой же показательный пример режиссёрского спектакля, где в ходе просмотра мы наблюдали такую же разносторонность и разноплановость постановки, её многозвучность и разносветность, разноглубинность и разноэтажность, в которой всё продумано до мелочей - от камерного струнного оркестра в фойе, перед началом спектакля, от включения незаметной, низкой, близкой к инфразвуку мелодии в буфете, откуда мы начинали просмотр, для придания ощущения тревоги, при демонстрации пыточных камер за стеклом, до воссоздания антуража и быта того времени, вплоть до живых коз и кур, с соответствующим запахом, в некоторых помещениях, изображающих быт крепостных людей и до поминутного, а где-то и посекундного расчёта всего представления. В сравнении со спектаклем «Триптих» - классическим спектаклем на сцене и зрителями в зале, сложность постановки «Лубянского гримёра» усиливалась его иммерсивным характером, и нас, зрителей, находящихся внутри спектакля, по задумке режиссёра, использующего антураж усадьбы XVIII века, но ограниченного при этом вместительностью различных помещений, разделили на четыре группы и каждую группу артисты, не прекращая свою игру, повели к главной сцене разными путями, по различным помещениям усадьбы, с этажа на этаж, но, при этом, в одно и то же время привели всех в общий зал, где мы уже все вместе досматривали финал спектакля. При таком усложнении, артисты должны были быстро и незаметно перемещаться от одной группы зрителей к другой, чтобы всем был понятен сюжет. В общем, над таким спектаклем довлеет очень жёсткий тайминг. Именно поэтому в каждом помещении, где проходят актёрские действия, я обратил внимание на незаметные для зрителей часы, отсчитывающие время спектакля. Эти часы были не для публики и не для дизайна, а для актёров.
Просмотрев спектакль, первое, что я должен сказать, что Эдуарду Боякову и его команде удалось создать прекрасный, оригинальный и интересный спектакль, несмотря на все сложности. Не было никаких затяжек и проволочек, всё смотрелось на одном дыхании. И подтверждением тому, что спектакль является режиссёрским (по моей терминологии), служит не только то, что всё продумано до мелочей и жёстко расписано по времени, но и тот факт, что из заявленных звёзд - Евдокии Германовой, Эдуарда Флёрова и Леонида Якубовича, в спектакле была задействована только Заслуженная артистка России – Евдокия Германова.
Её игра, должен сказать, была выше всяческих похвал, полное перевоплощение, даже некий актёрский профессиональный кураж. На мой взгляд – это лучшая роль в спектакле. Но и остальные актёры, хотя были молоды и пока малоизвестны, тем не менее, играли вдохновенно и талантливо. Они были не просто винтиками в механизме заведённых часов режиссёрского спектакля, а реально и достоверно живущими персонажами.
Что бы я ещё хотел отметить. Опять-таки приведу сравнение. Существует такой режиссёрский подход, что нельзя ничего менять в авторском тексте, в сюжете, и надо ставить спектакль дословно. Но, во-первых, писатель не театральный режиссёр и пишет не сценарий пьесы, а пишет повесть или рассказ и в его повествовании могут быть излишние для сцены моменты, затягивающие спектакль, сбивающие его динамику и уводящие зрителя в сторону от сюжетной линии, могут затрагиваться какие-то проблемы, не волнующие современного человека. А во-вторых, когда произведению двести, триста и более лет и актёры говорят со сцены устаревшими, а то и вышедшими из оборота словами, непонятными зрителю, то всё это выглядит и звучит затянуто, архаично и скучно. Зритель же хочет видеть собственную жизнь, размышлять над собственными современными, актуальными проблемами, искать ответы на свои вопросы, а не рассматривать картинки из прошлой жизни. Для этого существуют музеи.
В качестве примера подобного подхода, приведу спектакль Римаса Туминаса
«Горе от ума» по Грибоедову,
в театре им. Вахтангова, который я также смотрел несколько лет назад.
Архаичный, практически дословный язык двухсотлетней давности, проблемы, волнующие героев того времени, но абсолютно непонятные нашим современникам, и при этом режиссёрское, якобы модное и современное оригинальничание с костюмами, музыкой и оформлением, превратили спектакль в эклектичное, заумное и скучнейшее мероприятие. Честно скажу, я не выдержал, ушёл со средины спектакля.
Но есть и другой режиссёрский подход. Это придание, даже двухсотлетней классике современного звучания. Ведь, суть человека не меняется с годами, его основополагающие чувства и стремления не стареют, библейские заповеди носят вневременной характер, поэтому ничто не мешает режиссёру, взяв классический сюжет, заговорить со зрителем современным языком и затрагивать, пусть аллюзиями и параллелями, но современные, волнующие зрителя проблемы. И тогда зритель может смотреть спектакль о древности, а видеть современный мир и свои сегодняшние проблемы, смотреть на средневековых или античных героев в диковинных одеждах, а видеть там самого себя, свою жизнь, свои радости и горести, пытаться найти ответы на собственные трудные вопросы, смотреть, как на подобные вещи предлагает смотреть режиссёр и актёры на сцене. Но при таком подходе, требуется и творчески изменять тексты и, даже не бояться вносить изменения в сюжет.
Именно такой подход избрал Эдуард Бояков. В целом, сохраняя сюжетную линию «Тупейного художника» Николая Лескова, режиссёр, по ходу действия спектакля, добавлял некоторые детали, а некоторые, наоборот, убирал, как утяжеляющие сюжетную линию, но ничего существенного в неё не вносящие.
Так Бояков убрал упоминание о брате графа Каменского, который был одним из триггеров развития сюжета в рассказе, добавил рассказы о маркизе де Саде,
с которым, граф якобы встречался в Париже, включил рассуждения устами графа о насилии, которое актуально в нынешние времена, добавил размышления пресыщенного любыми удовольствиями тирана о театре, как о единственном деле, которое способно доставлять ему удовольствие. Эти рассуждения графа Каменского напомнили мне о той мысли Иосифа Бродского, что поэзия – это видовая цель человечества.
Ведь, если даже развращённый своей мелкой, поместной, но неограниченной властью сатрап приходит к тому, что получает удовлетворения только от, пусть крепостного, но искусства, то это, наверное, действительно так. Я бы только нескромно расширил мысль Бродского о поэзии и размышления графа о театре, и добавил бы, что, по моему мнению, наша человеческая видовая цель – это культура в целом, включая и поэзию, и музыку, и театр, и самое главное - культуру человеческого общения.
Если ещё говорить об изменениях сюжета рассказа Лескова, то главного героя Эдуард Бояков отправил по воле графа Каменского не просто в солдаты, а послал воевать за Юго-Западные российские земли. Именно туда, где у нас сейчас и идёт Специальная военная операция по демилитаризации, денацификации и освобождению наших русских земель. И погиб главный герой - гримёр не так, как это показано в рассказе Лескова, где его тупо зарезал ночью постоялый дворник, решивший украсть у него пятьсот рублей, а погиб достойно, как воин, как герой, под Азовом, что сразу всем нам напомнило недавние бои за Азовсталь и освобождение нашего русского Мариуполя от нацистов.
Поэтому, спектакль Эдуарда Боякова, с одной стороны погружает нас в атмосферу двухсотлетней давности, начала XVIII века, в атмосферу крепостного права, а с другой стороны воспринимается современным, так как своими аллюзиями, параллелями и рассуждениями главных героев, затрагивает наши сегодняшние проблемы. Мне такой режиссёрский подход больше импонирует, чем подход статично-музейный. По моему мнению, театр своим искусством должен не только развлекать людей, но и задавать человеческим чувствам нужное состояние, а добрыми словами задавать человеческим мыслям нужный вектор размышлений.
Благодаря внесениям изменений в текст и сюжет трагичной и пессимистичной истории Николая Лескова, Эдуарду Боякову удалось, на мой взгляд, сделать концовку своей истории оптимистичной, за которой забрезжил рассвет, а не безысходный тупик, в который автоматически упёрлись бы зрители, если дословно повторить сюжет «Тупейного художника» Лескова. Да, Эдуарда Боякова можно обвинить в сентиментальности, когда граф-тиран Каменский в конце пьесы благородно подарил свой крепостной театр главной героине, хотя в рассказе Лескова этого не было. Но именно эта заявка на покаяние, на спасение погрязшей во грехах души графа, и придала спектаклю оптимистичности. И очень оптимистично зазвучала песня в конце, которую вначале запевает одна из крепостных актрис - Варька-Версавия, в исполнении прекрасной певицы Ольги Зрилиной,
затем песню подхватывает главная героиня – Люба-Аделина, которую играла Дарья Дуженкова,
прекрасно, кстати сыгравшая свою роль, а затем уже постепенно начинает петь вся труппа, стоявшая и по всему залу, и на сцене. Вот именно как-то, на мой взгляд, оптимистично зазвучала эта песня в конце, несмотря на минорные оттенки в мелодии. Такое у меня сложилось впечатление.
Что в спектакле я не понял. В рассказе Лескова, граф Каменский изображён местным князьком, самодуром, тираном, со своей тюрьмой, опричниками, палачами и пыточными, изображен сатрапом, жестоко наказывающим своих крепостных за малейшую провинность и наводящим ужас на своих холопов. В спектакле же, граф Каменский показан совсем не страшным человеком, сибаритом, эпикурейцем, любителем удовольствий и рассуждений о высоком, и даже способным на благородные поступки, типа дарения театра своей крепостной актрисе. Точно также не вызывали на сцене ужаса и страха его палачи-опричники, это были какие-то добродушные деревенские вахлаки, а не жёсткие и бездушные каратели, готовые запороть любого, на кого будет указан хозяйский перст. А не понял я следующее – так, это была режиссёрская задумка или актёры просто не смогли создать соответствующие образы, вызывающие ощущение опасности и страха. Если режиссёрская задумка, тогда в чём её глубинный смысл? Может быть, как раз в том, чтобы убрать излишнюю жестокость и придать спектаклю большей оптимистичности?
И ещё одно изменение в спектакле, относительно рассказа Лескова, вызывает у меня вопрос. Я говорю о введении в сюжет спектакля дьякона. Я так понял, что режиссёр ввёл эту фигуру только для того, чтобы не настоятель церквушки, а церковный технический служитель совершил неблаговидный поступок выдачи влюблённых беглецов опричникам, хотя в рассказе Лескова это делает именно «старичок-священник». Я могу понять мотивы, которыми руководствовался глубоко православный человек Эдуард Бояков, облагораживая православного священнослужителя, вопрос мой в другом - стоило ли приукрашивать действительность, с учётом своих личностных убеждений? Хотя, может быть и стоило, с учётом того, что театр должен направлять чувства и мысли. Не знаю. Здесь мы приходим к вечным рассуждениям о праведности лжи во благо. Не знаю.
Что ещё мне понравилось в спектакле, помимо осовременивания, помимо придания оптимизма, помимо слаженной игры актёров и музыкантов. Мне понравилось то, что Эдуард Бояков взял за основу спектакля произведение именно русского литературного классика. И то, что он устроил из спектакля ещё и экскурс в нашу русскую историю, в историю нашей русской архитектуры и эстетики. И понравилось то, что устами своих героев, он говорил о серьёзных вещах - о Боге, об искусстве, о том, что пора ставить произведения наших русских авторов, а не одни переводные пьесы. Во всём этом я увидел проявление настоящего, спокойного, непоказного патриотизма Эдуарда Боякова.
Поэтому, посмотрев спектакль, хочу сказать, что любопытство своё по поводу личности режиссёра-постановщика, о котором я говорил вначале, я удовлетворил и увидел, что слова Эдуарда Боякова, услышанные мною в его различных интервью, не расходятся с его делами. Спектакль сделан высокопрофессионально и пронизан любовью к России, к нашей истории, к нашей литературе, к нашему театру, пронизан и тревогой за наши перспективы, но и верой в наше будущее.
Конечно же, как и в любой работе, в спектакле есть некоторые шероховатости, есть над чем работать. Но здесь надо учесть, что это первая работа «Нового театра» и коллективу надо притереться и к новым стенам, и к новой сцене, и самое главное – друг к другу. Ведь, стены в театре вторичны, театр – это в-первую очередь творческий коллектив. Создание театра – это не постройка здания, а формирование коллектива единомышленников и создание творческой атмосферы в нём. А это, надо признать, задача посложнее строительной.
В целом спектакль, по моему мнению, сделан очень хорошо. И мне, и моему продюсеру, то бишь, моей жене, и нашей младшей дочери, которая была с нами, очень понравилось. Мы получили и театральное удовольствие от игры актёров, и эстетическое удовольствие от нахождения внутри этого памятника истории и архитектуры.
Надеюсь, уважаемые любители рок-музыки, что и вам был интересен мой рассказ. И я рекомендую всем, у кого есть такая возможность сходить посмотреть на это иммерсивное действо Эдуарда Боякова в усадьбе Салтыковых-Чертковых, резиденции «Нового театра». Не пожалеете. Я сам, может быть, ещё раз пройду, но по другому маршруту.
На этом с вами прощаюсь, но ненадолго, так как совсем скоро буду презентовать новый студийный альбом Рок-группы Волощука С.Д. – «Нам надо всё и сразу».
А затем и мой первый сборник детско-взрослых стихов в стиле РОК.
Всем пока. Всё будет рок-н-ролл! Победа будет за нами!
Студия Волощука С.Д. ©
Официальный сайт группы: https://vsd.art