Отмычка чуть слышно скрежетнула в замке. Раздался лёгкий щелчок и дверь подалась. Я досчитал до десяти и осторожно – очень осторожно! – потянул ручку на себя. Это уже третий… нет, даже четвёртый успешный взлом в моей карьере. Кабинет заведующего коммуной товарища Погожаева, где я заглянул в папку с собственным личным делом; потом – налёт на библиотеку с похищением списка коммунаров, допущенных к «спецфондам» - это громкое название носил ящик с фантастическими и мистическими книгами. Потом – Москва, проникновение в музей Кропоткина на предмет изъятия заначки, оставленной отцом Марка перед бегством из Совдепии. Верно говорят – лиха беда начало. Стоит только попробовать – и уже не остановишься…
Ещё днём, во время визита на «испытательную площадку», я успел приглядеться к здешней системе охраны. Прямо скажем, довольно халтурной – возможно, дело в том, что в здании ещё не смонтировали оборудование, привезённое из Москвы? Но тогда - как же решился Гоппиус оставлять здесь на хранении важные документы? Штампы-то на амбарных книгах свежие, а значит режима секретности никто не отменял…
Ну да ладно, об этом пусть голова болит у начальника охраны «объекта», не потехи же ради он носит на петлицах аж цельных две «шпалы», что соответствует общеармейскому заместителю комполка? Мне же подобное разгильдяйство на руку – я заприметил минимум, два подходящих лаза, кое-как заколоченных изнутри досками, через которые легко можно проникнуть внутрь, не привлекая внимания постовых у главного и бокового входов. Что и проделал примерно в два часа ночи, когда и спецкурсанты, и сотрудники «объекта» давно уже видели третий сон.
Нет, не все – пробираясь к бывшим конюшням я заметил светящиеся окна в «лабораторном» флигеле. Похоже, Барченко засиделся за той самой книгой допоздна и намерен провести так ещё не один час. И пусть себе сидит - сегодня ночью у меня несколько иной интерес.
Комнатёнка, где Гоппиус устроил свой архив (на рабочий кабинет она никак не тянула) не имела окон, это я заметил ещё днём. Данный факт меня более, чем устраивал – я извлёк из-под пальто заранее прихваченный куски ветоши и тщательно заткнул ими щель под дверью. Может, это и была излишняя предосторожность, поскольку часовые несли охрану только снаружи здания - ну да бережёного бог бережёт. Лабораторные тетради лежали на том же самом месте, где я их оставил; пристроив на крошечный стол фонарь, я разложил их перед собой и погрузился в изучение. Времени у меня был целый вагон – до самого подъёма в семь утра. Можно было задержаться и подольше, в январе светает поздно – но я не хотел лишний раз привлекать внимание к своему отсутствию по ночам. Конечно, Егору-пирокинетику на это наплевать, но нарываться всё же не следовало.
Спросите – что мне вообще понадобилось в лабораторных журналах, которые я в своё время успел уже изучить от корки до корки? Так-то оно так, если бы не один незаметный пустячок: этим трём амбарным книгам вообще не следует здесь находиться! Их место – в подвальной лаборатории Гоппиуса в Москве, где они будут оставлены и замурованы вместе с прочим имуществом и документами на долгих пятьдесят с лишним лет. Пока однажды проректор по хозчасти не подпишет распоряжение передать неиспользуемые подвальные помещения в распоряжение нашей кафедры, и трое студентов, отрабатывающих часы производственной практики, не расковыряют ломами подозрительную стену в самом дальнем закутке…
Или лабораторные журналы позже отвезут в Москву и вернут на их законное место? Я быстро пролистал одну из амбарных книг. Так и есть: содержимое отличается от того, что я когда-то изучал. Вот, к примеру, записи о «внеплановом включении оборудования» - так обтекаемо Гоппиус назвал тот случай, когда усевшийся в экспериментальное кресло Яша Блюмкин под стволом своего «кольта» заставил учёного повернуть ручку рубильника. А вот – пространное описание возни с настройками опытной установки, последовавшей вслед за этим…
Не-е-ет, это «ж-ж-ж» точно неспроста. Не в первый раз я уже сталкиваюсь с проявлением сущностей, которых просто не могло существовать в оставленном мной времени – однако вот они, есть, и отмахнуться от этого факта уже не получится. Значит – параллельное пространство, новая «мировая линия», возникшая в тот момент, когда я включил свою установку, и с тех пор медленно, но неуклонно расходящаяся с «базовой»? Но ведь сознание «дяди Яши» - если судить по тем обрывкам, которые я увидел во время флэшбэков - оказалось в насквозь знакомом мне будущем, и я, как ни старался, не увидел разницы с его привычным обликом! Или эти отличия всё же есть, просто они не вписались в ограниченные рамки флэшбэков? Вопросы, вопросы… и ответы на них искать необходимо. Потому что, как иначе понять, в какое будущее я собираюсь возвращаться?
Я приготовился к тому, что придётся просидеть в гоппиусовском закутке несколько часов, но этого не понадобилось. Самое главное стало ясно буквально через четверть часа; прочие же детали, изложенные в «лабораторных журналах» сейчас меня не слишком интересовали. Установка работает, это ясно; учёному хватило ума зафиксировать прежние настройки, и при необходимости их можно без труда воспроизвести. Другое дело, что мне самому, без его помощи это не под силу, а значит, будем следовать старому мудрому правилу: решать проблемы по мере их возникновения. Я вернул амбарные книги на место, тщательно уничтожил все следы своего визита и на цыпочках вышел прочь.
Снаружи было светлее, но лишь самую малость – жалкие крохи лунного света пробивались через узкие, длинные окошки, устроенные у самого потолка. Они не помешали мне обнаружить электрические отсветы, плясавшие по стенам и полу - словно за ближайшим углом кто-то шёл в мою сторону по коридору, светя себе под ноги карманным фонариком. У меня оставалось не больше полутора-двух секунд, чтобы избежать встречи, и я сумел ими воспользоваться. Метрах в пяти дальше по коридору стоял у стены пожарный стенд, узкий, крашеный в красный цвет, с топором, лопатой, багром, парой вёдер и ящиком, полным песка. За ним-то я и укрылся, скючившись в три погибели – что, однако не мешало выглядывать одним глазом в коридор.
Незваный гость светил себе под ноги, слепя себя, и разглядеть что-то за пределами круга света от фонарика не могла. А вот я видел его неплохо – вернее, её, поскольку визитёр оказался женщиной. Я ясно разглядел стройную фигуру, которую не очень-то скрывало длинное, ниже колен, пальто, низко надвинутую шляпку и небольшой саквояж, который незнакомка несла, прижав к боку локтем. Однако, стоит ей сделать ещё два-три шага, и она окажется прямо передо мной – а потому облегчённо выдохнул, когда женщина остановилась возле двери, из которой я сам вышел минуту назад.
Свет фонарика превратился в маленькое пятно – гостья разглядывала замок. Потом послышался щелчок, шуршание - видимо она открыла запертый на шарики-защёлки саквояж и принялась там копаться. Я ждал, затаив дыхание. Незнакомка поставила саквояж на место, склонилась к замку – и я едва сдержал нервный смешок, услыхав лёгкое металлическое поскрёбывание.
…Похоже, не я один здесь умею пользоваться отмычками…
Незваная гостья оказалась не так осторожна, как я. Она не притворила дверь плотно, оставив узкую щель, я несколько минут я имел возможность наблюдать отсветы её фонаря, падающие через эту щель на пол коридора. Они были то яркими, то едва заметными, и всё время перемещались – видимо, женщина шарила лучом по комнате. Потом мелькания прекратились – она поставила фонарь на полку и, судя по шуршанию и скрипам, принялась перекладывать с места на место папки с документами. Тогда я медленно досчитал до десяти и на цыпочках подкрался к двери.
Женщина стояла, повернувшись к двери боком. Пристроенный на боковом стеллаже карманный фонарик подсвечивал её сзади, превращая лицо в плоский профиль, вырезанный уличным умельцем из чёрной бумаги. Но и этого с избытком хватило, чтобы я сразу и безошибочно её узнал – и едва успел прикусить язык, не дав вырваться многоэтажному ругательству.
Елена замерла посреди комнаты – она стояла прямо, чуть откинувшись назад, и руки её, согнутые в локтях, были сжаты в кулачки и выставлены перед собой. Я не сразу заметил зажатые в них проволочные «искалки», а когда заметил, то снова едва не выругался от удивления. Да, похоже, не зря Татьяной уверяла, что моя пассия тоже обладает паранормальными способностями, и даже намеревается «прокачать» их, укладываясь со мной в постель…
Елена стояла, не шевелясь, и только искалки в её руках вздрагивали, поворачиваясь из стороны в сторону. Я достаточно часто присутствовал на Татьяниных занятиях, и понимал, что сейчас она пытается уловить момент, когда обе проволочные «рамки» повернутся в одну сторону – и тогда надо будет сосредоточиться и попытаться уточнить направление. Это могло продолжаться достаточно долго, пока у «оператора» хватает душевных сил - или чем они там подпитывают свои способности? Мне вдруг пришло в голову, что я сейчас невольно помогаю Елене – так же, как тогда, когда работал вместе с Татьяной, Марком и другими спецкурсантами, за исключением, разве что, упырицы Нины. Им ведь совсем необязательно знать, что я рядом – одно моё присутствие оказывает на уровень их способностей усиливающее воздействие. Правда, когда «оператор» знает о присутствии «усилителя», этот эффект проявляется гораздо ярке, но тут уж извини, дорогая, придётся обойтись. Тем более, что я понятия не имею, что именно ты ищешь – как и я, без ведома Гоппиуса и Барченко - и для чего тебе это понадобилось.
Проволочки дрогнули и синхронно повернулись. Теперь они указывали на ближний к двери стеллаж. Я чуть сместился так, чтобы видеть, какую из папок выберет Елена – и был сполна вознаграждён за свои старания. Она развязала тесёмки, наскоро просмотрела содержимое и, видимо осталась довольна, потому что отложила паку в сторону и снова обратилась к саквояжу. Шорох, металлический скрип – и в её руках возникло нечто вроде фотографического штатива-треноги для фотографического аппарата, только маленькая, не более полуметра в высоту. Вслед за штативом на свет появился фотоаппарат, и я сразу узнал «лейку» - с чёрном корпусе с деталями из полированной латуни. Шедевр германского приборостроения заряжавшийся, если мне не изменяла память, кассетами с тридцатипятимиллиметровой киноплёнкой. Потомок этой самой «лейки» стал - вернее, ещё станет, годика через три-четыре – прототипом для знаменитого советского ФЭДа, серийный выпуск предстоит наладить в макаренковской коммуне имени Дзержинского. У меня в детстве был такой фотоаппарат, ещё довоенного выпуска, достался мне от отца.
Но откуда «лейка» у Елены? Подобная аппаратура в СССР хотя и доступна, но стоит недёшево, а особой страсти к фотографии я у своей пассии что-то не замечал. Значит, выдали? Тогда сразу возникает вопрос – кто же это у нас такой щедрый?
«Психологиня» тем временем прикрутила «лейку» к штативу и извлекла из саквояжа ещё одно приспособление в виде небольшого раструба на короткой ручке, обклеенного изнутри фольгой. Я глазам своим не поверил – в руках у Елены была фотовспышка, причём не знакомая по старой кинохронике «полочка», на которой воспламенялся порошок магния, а новомодный «флэш-ган» или «фотоколба» - ещё одно немецкое изобретение, подхваченное американцами. Здесь в качестве источника света использовалась электрическая лампочка, наполненная смятой магниевой фольгой. При подаче тока на нить накаливания, фольга вспыхивала и давала ослепительную вспышку – причём без неприятных побочных эффектов вроде громкого хлопка и клубов вонючего магниевого дыма, так и норовящего осесть на одежде фотографа и его моделей в виде белёсого налёта.
Это, между прочим, тоже было весьма необычно – «флэш-ганы», запущенные в производство всего два-три года назад, даже в Европе были изрядной редкостью, а уж встретить их в СССР… Да, похоже, у Елены свет-Андреевны действительно очень серьёзные покровители, раз они в состоянии обеспечивать свою агентессу её таким продвинутым оборудованием!
Пока я размышлял на эту тему, женщина закончила возиться с оборудованием, подложила под объектив взятый из папки лист, приникла к видоискателю и… я едва успел зажмуриться, когда фотоколба полыхнула ослепительным магниево-белым светом. На некоторое время я ослеп – перед глазами плавали чёрные и красные круги, и я попятился прочь от двери, чтобы ненароком её не толкнуть и не подпортить всю малину. Елена же времени не теряла: в щели снова полыхнуло, потом ещё и ещё – она только успевала менять фотоколбы и доставать из папки новые листки.
Я насчитал одиннадцать вспышек и, когда очередная пауза затянулась, вернулся на свой наблюдательный пункт. Елена уже собиралась – спрятала в саквояж своё фотохозяйство, собрала и дважды пересчитала использованные фотоколбы, вернула папку на место, осмотрелась – не осталось ли следов? - и направилась к двери. Я бесшумно метнулся к своему убежищу за пожарным ящиком – не хватало ещё попасться напоследок! Но, видимо, её глазам тоже изрядно досталось от дюжины вспышек подряд – вряд ли она различала что-нибудь даже в свете своего фонарика. Во всяком случае, теперь Елена передвигалась куда медленнее и осторожнее, чуть ли не на ощупь. Я задержал дыхание – сердце билось гулко и часто, так, что я даже испугался на миг, что она услышит его пульс. Но нет, шаги удалялись, уже пропали последние отсветы на стенах коридора. Я перевёл дыхание, медленно – очень медленно! - досчитал до ста, и пошёл к двери гоппиусовского «архива», нашаривая в кармане отмычки. Жизнь становилась всё интереснее и интереснее.
Если кто-нибудь из читателей захочет поддержать автора в его непростом труде, то вот карта "Сбера": 2202200625381065 Борис Б.
Заранее признателен!