Начало: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/vospominaniia-kursanta-6378233a92b84b749eb59a54
Вступление
Перечитал свои же рассказы об авиации и, окунувшись в воспоминания былой службы, прошедшей в основном на «бетонке» аэродромов и в кабине самолёта я обнаружил, что много интересных эпизодов остаётся только в памяти, и они просятся на бумагу. Поскольку прошло много времени с той золотой поры, когда запах «бетонки», рёв реактивных двигателей и родные лица друзей и сослуживцев составляли особую ауру, в которой очень хотелось жить. Жить полной жизнью, несмотря на трудности быта, ошибки и неудачи. И это неповторимо, и иной жизни не надо большинству моих сослуживцев.
Я хочу в этих рассказах показать обыденность лётной жизни, без пафоса, без высоких слов, и хочу упомянуть поимённо многих, кого помню и уважаю. Поэтому везде буду называть конкретных людей, пусть их имена останутся на этих страницах.
Итак, после выпуска из военных училищ молодые лейтенанты прибыли к месту службы, в свои гарнизоны. Хочу рассказать, что в моём сознании означает понятие «гарнизон». Этим словом не просто обозначается какая-то обособленная территория с жилой инфраструктурой и населяющими её временно людьми.
Гарнизон – это образ жизни, это семья родных по духу людей, это общий дом, общие интересы, общие заботы, общие беды и радости. В гарнизоне проживает несколько десятков или сотен семей, которые знают друг друга. И не только по именам, но и по характерам, менталитету, короче, все всех знают очень хорошо. Конечно, как и в любой общности людей имеют место симпатии и антипатии отдельных людей друг к другу, имеют место даже ссоры, зависть и другие негативные явления, но не они определяют морально-нравственный климат в гарнизоне.
Этот климат в основном определяется общим делом, которым живёт гарнизон, мужчины в котором решают нужную боевую задачу, а женщины, да и дети составляют неразрывное единство с мужчинами. И чем сложнее условия, тем крепче гарнизон. Например, когда в одном из авиационных гарнизонов военного округа случалось лётное происшествие, то об этом событии максимум через пять-десять минут знали во всех авиационных гарнизонах независимо от наличия средств связи, которых в 50-е и даже в 80-е годы было совсем мало. К понятию «гарнизон» я ещё буду возвращаться по ходу повествования.
Несколько предварительных замечаний о людях, с которыми посчастливилось встретиться на жизненном пути. Здесь я имею в виду тех, кто прошёл войну и оставался на том уровне, на котором оставалась ответственность за гарнизон, за полк, за личный состав и семьи. Это были славные люди. Видимо, недостойных отсеяла суровая правда войны, и остались лучшие.
Это так хорошо видно, если проанализировать свои годы службы в разных гарнизонах. Фронтовиков оставалось уже немного, но они подавали пример понимания роли и места командира, как в строю, так и в гарнизонной жизни. Жаль, что не все новоявленные командиры брали с них пример и учились командовать наилучшим образом.
Староконстантинов
Староконстантинов, районный центр в Хмельницкой области, в городе две речки (Случь и Икопоть) и два железнодорожных вокзала. Вокзалы примечательны тем, что на первом ночной поезд проходил в 2 часа ночи, а на втором в 5 часов утра. И соответственно до этого времени на вокзалах работали буфеты и ходили автобусы. Это полезная информация.
Год 1963, выпускники училищ приезжают к новому месту службы. Пять молодых лётчиков и семь молодых штурманов прибывают в боевой полк, базирующийся на аэродроме Староконстантинов. Я и ещё двое моих товарищей, прибывшие первыми, заходим в кабинет командира полка. Нас встречает более, чем двухметрового роста полковник-фронтовик и протягивает каждому руку, ладонь которой можно обхватить только двумя руками. Первый вопрос командира к нам: «А почему вы такие маленькие?» Паша Белов шутит в ответ: «Мы подрастём, товарищ полковник».
Этим командиром был полковник Хамалетдинов Искандер, татарин по национальности. Он умел так организовать и службу, и жизнь в гарнизоне, что пользовался непререкаемым авторитетом и среди личного состава, и среди семей офицеров и среди старших командиров. Он ни перед кем не пресмыкался и всегда заботился о всех своих подчинённых и их семьях.
Это был большой Человек с большой буквы, про него легенды ходили, возможно, сочинённые восхищёнными поклонниками. Например, Хамалетдинов подъехал к деревенскому магазину на ГАЗ-67 за рулём, зашёл в магазин, а когда снова сел за руль, то двигатель не запускался. Тогда Искандер вошел из машины, за бампер поднял передок машины, заглянул под днище, поставил колёса на землю, открыл капот и что-то там исправил. Или ещё: зайдя в чайную, Искандер спросил у буфетчицы кружку водки и стакан пива. Буфетчица «по стандарту» подаёт стакан водки и кружку пива, а Искандер уточняет: «Дочка, я просил кружку водки и стакан пива!».
А фактически этот командир всегда умел принимать самостоятельные решения, особенно, если это касалось интересов личного состава, а на претензии вышестоящего командования в лице командира дивизии, штаб которой был здесь же, в Староконстантинове, отвечал вопросом: «Кто командует полком, Вы или я? Если я, то не мешайте, а если Вы, то забирайте полк!».
Из руководящего состава полка ещё запомнились двое, замполит Гудков Иван Степанович, который летал сам и в качестве инструктора во всех условиях дня и ночи, мог обучать лётному мастерству, мог проверять уровень лётной подготовки любого лётчика и, если надо, взять на себя руководство полётами. Впоследствии я таких политработников больше не встречал. Начальником штаба полка был Владимир Тимофеевич Хрюкин, сын легендарного командарма 8 ВА Тимофея Тимофеевича Хрюкина.
Здоровье не позволило ему подняться в небо, но он был предан авиации, имел здоровое чувство юмора и питал слабость к нам, молодым лейтенантам, первым выпускникам высшего училища, прибывшим в полк. Ещё запомнился, а точнее никогда не выходил из поля зрения тогда лейтенант, а, в последствии - полковник Николай Носов. После прибытия в полк его избрали секретарём комсомольской организации полка, но он вопреки обычаям того времени не стал штатным политработником, а окончив ВВИА им. проф. Н.Е. Жуковского стал инженером – аэродинамиком и отдал многие годы службы ГК НИИ ВВС, а затем 4-му ЦБП и ПЛС ВВС. Сейчас проживает в Липецке и сохраняет активную жизненную позицию.
Полк, куда мы прибыли, впрочем, как и другие полки ФБА, был прекрасно подготовлен к боевым действиям. Сокращение 1 200 000 провели не очень разумно, уволили лётный состав пред пенсионного возраста и совсем молодых. В строю остались «влётанные», первоклассные лётчики и штурманы, но, к великому сожалению, они все от рядового лётчика до командиров эскадрилий оказались одного возраста, примерно 32-36 лет.
И очень скоро, буквально через 5-6 лет, после ухода с лётной работы сразу большого пласта нужных специалистов, оказалось, что замены им нет. Доходило до того, что наряду с лётчиками-инженерами и штурманами-инженерами в полки стали набирать лётчиков-любителей из ДОСААФ, а штурманов с военной кафедры лесотехнической академии. По этому поводу даже шутили, предлагая командиру третьей эскадрильи отмечать праздник – День работников леса. Вопрос же подготовки и становления командного состава звеньевого и эскадрильского уровня завис на десятки лет. Неразумное сокращение прервало преемственность, и это оказалось очень болезненным, особенно в лётной работе.
Но всё это мы ощутим потом, а пока нас распределяют по экипажам, звеньям второй эскадрильи, к сожалению, не «поющей». В полку в это время был один экипаж второго класса, Лазуткин-Поникоровский, все остальные – первоклассные.
Командир теперь уже нашей второй эскадрильи, майор Филиппов Олег Александрович совсем не выговаривал букву «р», поэтому связисты всегда подбирали ему цифровой позывной с цифрой 3 или 4. И в эфире Олега Филиппова узнавали все и всегда.
Штурманом эскадрильи был капитан Масляков Валентин Иванович. Он, видимо, вырос в такой интеллигентной семье, что однажды, желая выразить возмущение плохим поведением нас, молодых штурманов, слово «обнаглели» показалось ему настолько грубым, что он изобрёл более мягкий вариант: «обнахалились». Потом это красивое слово долго было в ходу у нас, обласканных таким образом. Весь руководящий состав эскадрильи вызывал у нас истинное уважение, и этот первый наш коллектив стал для нас родным домом.
Первым звеном командовал профессионал высочайшего уровня капитан Пестов Михаил Михайлович, небольшого роста, с постоянной застенчивой улыбкой на лице, с тихим голосом. И как же больно было получить любое малейшее замечание от Пестова! Даже укоризненный взгляд такого командира заставлял сильно переживать и раскаиваться в совершённом проступке. С великим уважением вспоминаю Михаила Михайловича, особенно за его чисто человеческие качества. Как же нужны такие люди в любом месте и в любое время.
Штурман звена капитан Павлов Николай Васильевич. Он, кроме того, что учил нас всем премудростям штурманского дела, был ещё и парашютистом-инструктором. На очередных прыжках именно у него произошёл перехлёст строп, и он, как на уроке, практически отрезал несколько строп и выпустил запасной парашют. Рассказывая нам о своей службе, Николай Васильевич сетовал, что в своё время производились дополнительные денежные поощрения за налёт в СМУ, но, когда он вылетел в СМУ, это отменили. Потом были выплаты за приборные бомбометания вне визуальной видимости цели, но, когда он научился этому, доплаты отменили. Потом за определённое количество часов налёта в СМУ награждали орденами, но, когда он налетал нужную норму, ордена тоже отменили. Я тогда пошутил, что когда Николай Васильевич выйдет на пенсию, то и её отменят. Сейчас корю себя за такую шутку: за несколько месяцев до увольнения в запас Николай Васильевич уже в гарнизоне Домна, в Забайкалье, возвращался домой из бани, в своём подъезде присел на ступеньки лестницы и умер.
В первом звене оказались экипажи: Александр Терпин – Николай Ионов и Евгений Москат – Василий Ерёмичев, то есть – я. Во втором звене, которым командовал капитан Отыч В.Т., были экипажи: Валерий Арбузов – Виктор Кулагин и Александр Мазуренко – Павел Белов, штурманом звена, если мне не изменяет память, был капитан Верный. В третьем звене, у капитана Семёнова и капитана Кузьменко, экипажи Андрей Клич – Геннадий Войтко и старший лейтенант Анатолий Пызаров – Юрий Задорожный. Один из молодых штурманов, Юденко Александр попал в третью эскадрилью, к опытному лётчику. Это распределение произошло в декабре 1963 года.
Началась учёба. Без каких-либо программ и организационных заморочек, каждый командир и штурман звена твёрдо знал, что он должен научить своих подчинённых всему, что сам умеет. А умели они многое, в чём мы убедились при первой же проверке боеготовности полка, когда по тревоге наши командиры и ряд других экипажей взлетели и ушли на задание во время метели при видимости менее 200 метров. Мы были восхищены и наше уважение к нашим наставникам резко возросло.
Теперь надо сделать отступление, потому что в начале января 1964 года двух штурманов, меня и Войтко отправили в ЦНИАГ для прохождения комиссии на предмет отбора в группу космонавтов. Там нас встретил сам Фёдоров Евгений Алексеевич - начальник клинико-физиологического отделения, которое готовило космонавтов и объяснил нам, что это дело абсолютно добровольное, и мы, конечно согласились. На тот момент в стране было всего 6 космонавтов, побывавших на орбите. Методики отбора и подготовки кандидатов тоже были в зачаточном состоянии.
Позже мы узнали, что через отбор проходили сотни лётчиков и штурманов, а тогда в одной палате нас собралось 6 штурманов. В результате одного из нас, Ульянкина Александра, золотого медалиста, списали не только с лётной работа, а вообще из Советской Армии. Трое из нас получили ограничения по здоровью, и только двое уехали в свои части без замечаний. Кстати, меня врач-отоларинголог тоже предлагал списать по причине слабости вестибулярного аппарата, но потом смягчился и сказал: «Возвращайся в полк, там тебя спишут». Повезло, меня не списали до 50-летнего возраста и я ушёл на пенсию непосредственно из кабины Су-24М.
Кроме меня, Войтко и Александра Ульянкина в палате были: Беляев Александр, Шапошников Юрий и Комайко Борис. Космическая эпопея закончилась для нас «в ничью». Кстати, после мы узнали, что через эту комиссию прошли почти все наши выпускники – штурманы и один, Грищенко Владимир, всё-таки прошёл комиссию полностью и был зачислен в отряд космонавтов. Но «заправлять в планшеты космические карты» ему не довелось и после программы подготовки космонавтов и окончания ВВА им. Ю.А. Гагарина он стал преподавателем в академии. Время штурманов ещё не наступило.
В своём полку мы постепенно и уверенно осваивали самолёт Ил-28 и все аспекты его боевого применения. Естественно, на этом пути были не только розы, но и тернии. Например, лично наш экипаж: Москат – Ерёмичев, выполняя задание в пилотажной зоне, потерял ориентировку, и восстанавливать её пришлось по «Компасу Кагановича», то есть полётом вдоль железной дороги до знакомой станции. Правда, до прочтения вместо названия станции вывески «Буфет» не дошло.
Другой экипаж, перепутав визуально две речки, Днестр и Южный Буг, не смог попасть на полигон. Штурман, Геннадий Войтко доложил командиру, Андрею Кличу, что заблудился, а на вопрос командира: «Что теперь делать?» ответил: «Ты командир, ты и принимай решение!». Возмущению Клича не было предела, а случай вошёл в анналы полкового юмора.
Самолёт Ил-28 был очень надёжным и прощал пилотам многое. Он обладал завидной устойчивостью по скорости. Со слов сослуживцев приведу неординарное происшествие. Один экипаж, выполнял перелёт на большой высоте. Лётчик, по разгильдяйству, недостаточно плотно притянул кислородную маску, а тут произошла разгерметизация кабины. Лётчик потерял сознание. На все вызовы экипажа и наземных пунктов управления ответов не было. Ситуация стала безвыходной и экипаж получил команду с земли «покинуть самолёт».
При покидании самолёта стрелком-радистом остаётся открытым задний люк, который создал пикирующий момент и самолёт перешёл на снижение. По мере нарастания скорости самолёт выходил в горизонтальный полёт, а при потере скорости – на снижение. При очередном выходе в горизонтальный полёт, уже у самой земли самолёт садится в кусты на болотистой местности. От резкого толчка пилот очнулся, жив, здоров и невредим, экипажа нет, а вокруг болото и заросли кустарника. Дальнейшее каждый читатель может представить сам.
Наше становление в боевом полку проходило методически правильно и в доброжелательной атмосфере сплочённой, хотя и не поющей, второй эскадрильи. А с офицерами других эскадрилий тоже установились дружеские отношения, хотя и не сразу. Высшее училище сначала у многих вызывало какую-то подозрительную настороженность. Видимо, это было предчувствие смены поколений, что и произошло на самом деле через несколько лет.
А пока в полку произошли некоторые изменения. Богатырь Искандер Хамалетдинов ушёл с лётной работы, а командиром полка стал полковник Шебеко, тоже фронтовик. Примечательным в его биографии было то, что он был женат на боевой женщине, которая в годы войны летала стрелком-радистом в его же экипаже и спустя годы оставалась не равнодушной к лётной работе. Настоящая «боевая подруга». Это было заметно, когда она иногда вмешивалась в процесс принятия некоторых решений. Но никогда это не вызывало негодований, потому что она была умной женщиной и знала где и когда допустимо предложить своё мнение.
Через два года все мы, молодые лётчики и штурманы получили второй класс, не смотря на достаточно большое количество «ошибок роста». А ошибки в авиации бывают разные и с разными последствиями. Приведу несколько случаев.
1. Один из командиров эскадрильи требовал от своих лётчиков после посадки как можно дольше удерживать самолёт на двух колёсах, не касаясь полосы поднятым передним колесом. Лётчики – народ умный, да ещё и с юмором. Один пилот перекачал топливо в заднюю группу баков и с поднятым передним колесом зарулил на стоянку, где после выключения двигателей самолёт плавно опустился кормовой турелью на бетон. Никаких поломок не было, но юмор был на лицо.
2. После полёта надо было снять с держателя не сброшенную в полёте бомбу ФОТАБ-100. Это такая магниевая лампа-вспышка весом 100кг. Техники положили на бетон под бомболюки большую автомобильную покрышку и решили аварийным сбросом снять эту бомбу, забывая, что закон «Мэрфи» никто не отменял. И вот, вопреки ожиданиям, бомба падает частично на покрышку, а частично на бетон, почему-то срабатывает взрыватель, происходит ярчайшая вспышка и самолёт полностью сгорает на стоянке. Кстати, закон «Мэрфи» гласит, что «Если имеется вероятность возникновения нехорошей ситуации, то она непременно возникнет в самый неподходящий момент».
3. Недалеко от г. Львова был небольшой полигон Каменка – Бугская с основным курсом захода 12*. На полигоне для бомбометания с ПСБНм были установлены уголковые отражатели. А с перелётом 11км. и чуть слева была и есть Добротворская ГРЭС международного значения, которая давала засветку на экране ПСБНм несколько похожую не отметку цели. В целях безопасности на полигоне стоял наземный радиолокатор, по которому руководитель полётов на полигоне следил за воздушной обстановкой и давал разрешение на бомбометание только в том случае, когда доклад экипажа о дальности до цели совпадал с показаниями локатора.
Не буду называть фамилии членов экипажа, но однажды штурман после изменения масштаба экрана ПСБНм потерял цель и наложил перекрестие на отметку ГРЭС. Звёзды сошлись. Руководитель полётов или не посмотрел на экран локатора, или по другой причине даёт разрешение на работу, то есть на бомбометание. Закон «Мэрфи» срабатывает и на ГРЭС подает боевая бомба ОФАБ-100. Выбито много стекол, порвано много проводов. К счастью жертв нет, даже устояли ёмкости с водородом.
После расследования и разбора мы узнали, что эту ГРЭС уже бомбили раньше дважды с интервалом 5 лет. Более того через пять лет я узнаю, что её снова бомбили в сходных обстоятельствах и опять боевыми бомбами. Ох уж этот закон «Мэрфи»!
https://proza.ru/2018/02/12/1600
Продолжение: https://dzen.ru/a/Y3oz6FIfuixOf8LJ?referrer_clid=1400&