«7 ноября 1902 года в Туле был открыт первый вытрезвитель». Именно такую запись можно встретить в разнообразных «календарях памятных дат», создатели которых не привыкли утруждать себя проверкой исторических фактов.
Дальше вступает в дело маховик СМИ — кто раньше вспомнит о таком знаковом для нашей страны событии, тот и молодец. В итоге мы наблюдаем странную ситуацию. Борьба с фальсификацией истории у нас идёт повсеместно. И одновременно в информационное пространство вбрасывается невероятное количество этого самого фальсификата. Не со зла, конечно, а исключительно по причине невежества и лени.
Случай с первым в России вытрезвителем — классическая иллюстрация этой коллизии. Тульские краеведы честно, не боясь обвинений в «утрате патриотизма», опровергли приоритет своего города. И с документами в руках доказали, что вытрезвитель в Туле был открыт лишь в 1904 г. Правда, случилось это и впрямь 7 ноября. Но по старому стилю, что в пересчёте на новый календарь даёт 19 ноября. Другое дело, что именно тульское учреждение с длинным названием «Приют для опьяневших и амбулатория для алкоголиков» стало образцом заведений подобного рода. Однако первый вытрезвитель в нашей стране был учреждён всё-таки в Саратове. И произошло это действительно 120 лет назад, в 1902 году.
Взбунтовались против тех, кто спаивал народ
Но почему первые вытрезвители у нас возникли именно здесь, в Саратове и Туле, а не в Москве или Санкт-Петербурге?
И вот тут на авансцену выходит любопытный сюжет, на который крайне редко обращают внимание. А зря. Дело в том, что на рубеже 1840-х — 1850-х гг. власти начали обращать внимание на один тревожный факт — количество «опившихся до смерти» растёт с каждым годом. Обратили на это внимание и в народе. Первыми в 1850 году проявили недовольство крестьяне Архангельской губернии. Правда, там дело ограничилось единичными выступлениями.
А по-настоящему полыхнуло как раз в Тульской и Саратовской губерниях. В 1851 году три тысячи крестьян Тульской губернии подняли массовый бунт против винных откупщиков, которые спаивают народ — мужики отказывались пить, громили кабаки и выливали «зелье» на землю. В 1854 году поднялись мужики Саратовской губернии.
Это были предвестники масштабных и грозных «трезвенных бунтов», которые на исходе десятилетия всколыхнут Россию. В 1858 г. шеф жандармов Василий Долгоруков в панике докладывал императору Александру II: «Жители низших сословий, которые, как прежде казалось, не могут существовать без вина, начали добровольно воздерживаться от употребления крепких напитков». Восстанием будут охвачены 32 губернии, власти применят войска, в общей сложности после подавления бунтов на каторгу отправится до 11 тыс. человек.
Поначалу, пока движение за трезвость было мирным, люди просто отказывались пить — первыми были как раз туляки и саратовцы. Они к этому решению пришли осенью 1858 года. В этих губерниях был организован бойкот питейных заведений — у дверей выставлялась стража, которая отлавливала охочих до выпивки и заворачивала их по домам. Особо упорствовавших представители общественности «учили» по мягким местам.
Потом, когда в мае 1859 года по стране пошла волна погромов кабаков, в лидерах снова видим Саратов и Тулу. Впрочем, Саратов в этом забеге явно вырывается вперёд. Скажем, в Пензенской губернии за весь 1859 год было разгромлено 55 кабаков. А в одном только Вольском уезде Саратовской губернии за несколько дней — с 24 по 26 июля 1859 года — мужики разгромили 37 питейных домов. Всего в Саратовской губернии было уничтожено 98 питейных заведений. А по всей стране — 260. Арифметика проста — на долю саратовцев приходится более трети.
Не пить, а учиться
В итоге было запрещено «стремиться к трезвости без официального на то разрешения». На поборников трезвого образа жизни стали смотреть с подозрением — как на потенциальных бунтовщиков. С мёртвой точки дело сдвинулось лишь с введением государственной монополии на торговлю спиртным, которую ввели в 1894 г. И лишь в 1901 г. по инициативе министра финансов Сергея Витте в губернских и уездных городах начали создавать «Попечительства о народной трезвости». Финансировались они из госбюджета и были встроены в систему министерства финансов. Конкретно — управлялись особым отделом в составе «Главного управления неокладных сборов и казённой продажи питей».
Вообще мысль остроумная — пустить часть доходов от монопольной продажи спиртного на борьбу с пьянством. Другое дело, что на местах не всегда понимали, какие конкретные меры надлежит предпринимать. Уговаривать народ? Заманивать его в «Народные дома», к кружкам и лекциям? Или «доставлять народу взамен пьянства разумные развлечения», как это было сказано в Уставе попечительств о народной трезвости? Звучит неплохо, но слишком отдаёт бесплодным прекраснодушием из серии «за всё хорошее против всего плохого».
Финансовые вливания были щедрыми. «Народные дома» с лекториями и библиотеками создавались если не повсеместно, то в солидном количестве. А смертность от алкоголя растёт с каждым годом. В чём же дело?
В своём выступлении 9 февраля 1900 года на заседании Комитета министров Сергей Витте сваливал всё на несовершенство законодательства: «В то время, как в иностранных государствах всякий случай пьянства строго карается, у нас закон к подобным явлениям относится весьма снисходительно». А ведь именно уличное пьянство и влекло за собой смертность — «опившиеся» люди замерзали насмерть не только зимой, но и весной, и осенью. Гибли на улицах и от банального «передоза». В принципе, полиция обязана была уводить в участок буйных пьяных и отволакивать туда тихих, валяющихся в подворотне. Но ни тем, ни другим в участке не могли оказать квалифицированную медицинскую помощь.
И вот тут на авансцену вновь выходит Саратов. Именно тамошнее «Попечительство о народной трезвости» создаёт новую концепцию: «Бесплатное помещение, уход и медицинская помощь тем лицам, которые будут подбираемы чинами полиции или другим способом в тяжелом и бесчувственно-пьяном виде и которые будут нуждаться в помощи». Так выглядел первый отечественный вытрезвитель.
В Туле опыт коллег подхватывают и выводят на невероятный уровень: «Помещение приюта, находясь почти в центре города, может обслуживать большую часть нуждающегося в нем населения. Дом в два этажа, низ каменный, верх — деревянный, что дает возможность иметь два совершенно отдельных помещения для мужчин и женщин. При доме надворные постройки, верхний этаж — большая светлая передняя (1 окно), две комнаты для живущего при приюте фельдшера (3 и 2 окна), комната для раздевания и одевания больных при их поступлении и выписке (2 окна), аптека и кабинет врача, три комнаты для мужчин, чулан, клозет. Нижний этаж — две женские палаты, изолятор для буйных больных, покойницкая, комната городового, кухня (4 окна), прачечная, чулан, клозет». Это было целое предприятие. Пьяный, попав в «приют», мог проводить там по двое, а то и по трое суток — до полного очищения отравленного организма. Кроме того, для снятия зависимости проводились сеансы гипноза, а для создания атмосферы спокойствия и уюта практиковалось что-то вроде музыкальной терапии. Председатель тульского общества трезвости подарил «приюту» граммофон и 56 пластинок — по тем временам немалая ценность.
Тому, что Тула в этом забеге вырвалась вперёд, есть рациональное объяснение. Инициатор создания и развития «приюта», врач Фёдор Архангельский, знал о том, что нужно алкоголику, не понаслышке. Вот что говорил о нём в 1905 году тульский губернатор Михаил Осоргин: «Доктор Архангельский — прекрасный человек и по нравственным качествам бескорыстный, гуманный друг человечеств, увы, сам страдал запоем...»