Родился 31 октября 1892 г., Москва. Умер 24 марта 1946 г., Эшторил, Португалия.
Российский и французский шахматист, первый победитель первенства РСФСР, победитель крупнейших турниров, IV и не побежденный чемпион мира, широко известный атакующим и глубоким комбинационным стилем игры. Был непревзойденным мастером игры вслепую, многократно обновляя собственные достижения, лучшее из которых сеанс на 32 досках.
Благодаря своеобразному характеру и «русской привычке», он рассорился со всеми – Советами и эмиграцией, евреями и патриотами России. После серии статей «Арийские и еврейские шахматы» от него отвернулось большинство шахматистов, отказываясь участвовать с ним в одних турнирах. Роберт Фишер называл его «сумасшедшим алкоголиком». Но Алехин был и остается одним из величайших стратегов и тактиков в истории шахмат.
Топ 10 шахматистов по Александру Алехину:
1. Пол Морфи
2. Адольф Андерсен
3. Михаил Чигорин
4. Гарри Нельсон Пильсбери
5. Фрэнк Маршалл
6. Х.-Р. Капабланка
7. Ефим Боголюбов
8. Макс Эйве
9. Пауль Керес
10. Эрих Элисказес.
Цитаты
Шахматная драма Европы
Вскоре после победы Андерсена [на первом всемирном международном турнире, состоявшемся в 1851 году в Лондоне] Европа пережила шахматную драму: гений столкнулся с ещё большим гением из Нового Орлеана. Сама по себе эта драма ещё не переросла в трагедию, ибо игра Морфи в шахматы была игрой в шахматы в полном смысле этого слова. Но, во-первых, Морфи вскоре после своей блестящей победы сошёл с ума и тем самым был потерян для шахмат, а, во-вторых, Андерсен так и не смог оправиться после поражения от Морфи и в 1866 году, не проявив особого боевого духа, уступил шахматный скипетр Стейницу.
Морфи — человек, который слишком рано родился
Да, слишком рано — не для шахматного мира, который восхищался его гением, а для самого себя: и как художник, и как человек. Ибо ранний отказ Морфи от шахмат следует приписать, бесспорно, невыносимой для него мысли о том, что он, хоть и не профессиональный игрок, рассматривается своими современниками именно как профессионал и только таким его ценят и чествуют… Морфи, конечно же, сыграл великолепные партии и ввёл некоторые новые принципы, например, принцип борьбы за центр. Но его теоретическое наследие всё же невелико. Как знать, до какого совершенства он довёл бы свою игру, если бы «не стыдился» её. Как иначе всё было бы, если бы он жил в наши дни, в которые даже международная шахматная федерация оказалась вынужденной санкционировать шахматный профессионализм.
Эмануэль Ласкер
После того как Ласкер победил с помощью своего тактического умения Стейница, бывшего на 30 лет старше (впрочем, это было забавным зрелищем — наблюдать за обоими изощрёнными тактиками, которые пытались внушить шахматному миру, будто они являются великими стратегами и первооткрывателями новых идей!), он ни одной минуты не думал о том, чтобы передать шахматному миру хотя бы одну собственную творческую мысль.
Пильсбери — человек, который родился слишком поздно
Мастер из Бостона Пильсбери был после Морфи бесспорно величайшим шахматным дарованием США. Однако жизненные пути Морфи и Пильсбери были совершенно различными: в то время как Морфи медленно, тихо и безрадостно погасил свечу своей жизни, Пильсбери стремился к тому, чтобы свеча его жизни непрерывно горела с обеих сторон. «Вино, женщины и не безвредные песнопения, а крепкие сигары» — вот жизненный принцип Пильсбери. И это всё вместе с сеансами одновременной игры вслепую, игрой в вист и опять-таки партиями вслепую в шашки. Так как я сам в состоянии давать сеанс вслепую на рекордном числе досок, то читатель может мне поверить, что такие постоянные эксперименты Пильсбери с психической точки зрения были выше человеческих сил. Поэтому не удивительно, что Пильсбери — хоть он блестяще победил в Гастингсе, хотя у него есть эпохальные открытия, хотя у него был самый лучший счёт в личных встречах с Ласкером — никогда не был для Ласкера серьёзным конкурентом в борьбе за чемпионский титул. Как всё могло быть иначе, вступи Пильсбери на шахматную арену на 5–6 лет раньше! Тогда было бы несложно организовать матч между ним и жившим в Америке Стейницем, и Пильсбери как более молодой имел бы все шансы этот матч выиграть.
Акиба Рубинштейн
Рубинштейн, который… всё же имел лучшую дебютную подготовку, чем его турнирные соперники, сразу же после своего появления на международной турнирной сцене начал праздновать впечатляющие победы. Самым значительным его успехом, пожалуй, был делёж 1-го места с Ласкером в Санкт-Петербурге в 1909 году, в памятном турнире, на котором я в 16 лет присутствовал в качестве зрителя. С этой вершины и последовало сначала едва заметное, а затем становившееся всё более явным падение Рубинштейна. Хоть он и изучал неустанно теорию, хоть он и достигал благодаря этому частичных успехов, тем не менее, ощущалось, что эта учёба всё-таки превосходит возможности его хоть и способного к шахматам, но в остальном весьма посредственного мозга.
Вот так и случилось, что я, попав после четырёхлетнего советского опыта в Берлин, встретил там Рубинштейна, ставшего гроссмейстером только наполовину и человеком только на одну четверть. Его мозг становился всё более затуманенным частично манией величия, частично манией преследования.
Примером может служить следующий анекдот: в конце того же 1921 года благодаря усилиям Боголюбова в Триберге был организован небольшой турнир, в котором участвовал и Рубинштейн. Как это принято, по окончании каждой партии она анализировалась её участниками. Однажды при таком анализе (я был директором турнира) я обратился к Рубинштейну с вопросом: «Почему вы в дебюте избрали этот ход? Он ведь наверняка не столь хорош, как тот, с помощью которого мне несколько месяцев тому назад удалось победить Боголюбова и который мы с вами совместно проанализировали».
«Да, — ответил Рубинштейн, — но ведь это чужой ход!».
В последние 2–3 года своей шахматной карьеры он, сделав ход, сразу же буквально убегал от шахматной доски, сидел где-нибудь в углу турнирного зала и возвращался к доске лишь после того, как его соперник делал ответный ход. Своё поведение он сам объяснял так: «Чтобы не поддаваться влиянию соперника».
Аарон Нимцович
Нимцович приобрёл в определённых кругах репутацию «глубокого теоретика», главным образом, благодаря публикации двух своих книг, которым он дал заглавие: «Моя система» и «Моя система на практике»… Пожалуй, кое-что правдивое, кое-что правильное в учении Нимцовича всё же есть. Но авторство этого «правильного» принадлежит не ему, а другим, как старинным, так и современным мастерам. Поэтому здесь происходил сознательный или подсознательный плагиат. Правильной была, во-первых, идея борьбы за центр. Но это понятие ввёл Морфи, а проиллюстрировали его не только блестящие достижения Чигорина, но и победы Пильсбери и Хараузека. Правильными далее были, во-вторых, и, в-третьих, такие прописные истины, как целесообразность захвата седьмой горизонтали, а также то, что использование двух слабостей соперника лучше, чем использование только одной…
И вот с помощью таких банальностей Нимцовичу удалось создать себе… имя шахматного литератора. Вот такими были те немногие истины, содержавшиеся в его книгах. Наряду с этими истинами там было, однако, и много ложного, и это ложное явилось результатом его шахматной концепции. Ибо всё, что у него было хоть сколько-нибудь оригинальным, несло в себе отрицающий всё творческое трупный смрад. Примеры:
1) его идея «лавирования» есть не что иное, как разновидность уже известного выжидания ошибки соперника по Стейницу и Ласкеру;
2) идея «избыточной защиты» (преждевременной защиты предположительно слабых пунктов), препятствующая духу борьбы. Иначе говоря, страх перед борьбой! Сомнение в собственных умственных силах — впрямь печальная картина интеллектуального падения!
Шахматный феномен Капабланки
В начале своей карьеры он был страстным мастером атаки с комбинациями, прямо-таки в стиле Морфи. Он стал бы кумиром не только латинского шахматного мира… но и всего шахматного мира, если бы его совсем ещё молодым человеком не послали с Кубы учиться в Колумбийском университете в Нью-Йорке.
В этой… столице Капабланка усвоил профессиональные методы шахматных янки. Подавляя в себе недюжинный тактический талант, он уже в 18 лет заставил себя рассматривать шахматы не как самоцель, а как источник приобретения средств к существованию… Принцип «безопасность прежде всего» он довёл до крайности. Но прирождённый шахматный талант Капабланки был так велик, что им восхищались именно как «художником защиты»… Всё же в партиях Капабланки даже в период его чемпионства время от времени проскальзывали огненные блики подлинного духовного озарения — видимо, подсознательная реакция его подавляемого шахматного темперамента…
К сожалению, Капабланка воспользовался своим титулом ради самообожествления, что оттолкнуло от него самых близких друзей.
Рудольф Шпильман
Он уже в начале своей карьеры понял, что за его талант широкая публика лучше всего заплатит в том случае, если ему удастся создать себе ореол «блестящего специалиста в области жертв». И подобно тому, как четверть века спустя Файн и Ботвинник изучали дебюты и законы атакующей игры, так и Шпильман занялся гораздо более простой проблемой, а именно внешней техникой игры с жертвами. Надо признать, что ему после долголетней практики удалось достичь в выбранном направлении некоторых успехов… он даже позволил себе опубликовать книжонку под названием «Теория жертвы», в которой исследуются всевозможные разновидности шахматных жертв, за исключением той единственной, которая отличает настоящего художника, а именно — интуитивной жертвы.
Рихард Рети
Рихард Рети имеет перед шахматами те несомненные заслуги, что он довёл идею Нимцовича об избыточной защите до абсурда. Дело в том, что он перенёс теорию контроля над слабыми пунктами даже в дебют независимо от того, как соперник будет развивать свои силы. Ему казалось, будто это достигается фианкеттированием обоих слонов. Рихард Тайхман, немецкий гроссмейстер с необычайно тонким чувством шахмат, назвал это двойное фианкетто «игрой в два отверстия». Всё яснее становится единство разрушительной… шахматной мысли (Стейниц — Ласкер — Рубинштейн — Нимцович — Рети), которая в течение полувека мешала логическому развитию нашего шахматного искусства.
Подобно «Системе» Нимцовича, труд Рети «Новые идеи в шахматной игре» тоже был встречен весьма благосклонно. Особенно сильное впечатление произвёл придуманный Рети абсурдный лозунг: «Нас, молодых (ему тогда уже было 34 года!), интересуют не правила, а исключения!». Если эта фраза вообще имеет какой-нибудь смысл, то расшифровывается она следующим образом: «Нам (собственно говоря, мне) слишком хорошо знакомы правила, действующие в шахматах. Их дальнейшим изучением пусть занимается посредственное шахматное стадо. Я же, великий мастер, посвящу себя исключительно тонким, филигранным работам и покажу очарованному шахматному миру блестящие исключения с моими собственными, всё проясняющими комментариями».
Шахматный мир… с готовностью проглотил этот дешёвый блеф, эту бесстыжую саморекламу. Громким эхом прокатился радостный крик: «Да здравствует Рети, да здравствуют суперсовременные, неоромантические шахматы!»
Соломон Флор
Пражанин Соломон Флор в шахматном отношении является продуктом частью боязливой оборонительной идеи Стейница, частью святой веры во всесилие изучения дебютов и эндшпилей, что было свойственно Рубинштейну. Разница тут только в том, что, в отличие от Рубинштейна, Флор физически и психически здоров и поэтому, вероятно, ещё продержится некоторое время на шахматном Олимпе.
Михаил Ботвинник
Инстинктивно склонный к шахматам типа «безопасность прежде всего», он постепенно вырос в мастера, который хорошо умеет пользоваться наступательным оружием. Достиг он этого своеобразным и характерным путём: им двигали не наступательная идея, или идея жертвы, а — как это ни парадоксально — стремление с помощью атакующих возможностей обеспечить себе ещё большую безопасность. Вот что является причиной успехов Ботвинника. Только благодаря хорошим знаниям, только благодаря исключительно прилежному изучению, во-первых, новых дебютных путей и, во-вторых, техники атаки и техники комбинационных жертв старых мастеров, Ботвиннику удалось усовершенствовать свой первоначальный стиль и придать ему определённую разносторонность. Что он сегодня силён, очень силён, не подлежит никакому сомнению. Иначе он бы не смог — при том высоком уровне развития шахмат в сегодняшней России — выигрывать с большим отрывом пять или шесть раз подряд чемпионаты этой страны. С его очевидным превосходством над соперниками может сравниться разве что серия убедительных побед, одержанных дома и за границей чемпионом Германии Эрихом Элисказесом. Тем не менее, большинство партий Ботвинника производит впечатление сухих и бездушных. Это вполне объяснимо, ибо ни в одном жанре искусства даже самая совершенная копия не может вызвать таких чувств, как оригинал. Шахматы Ботвинника в том, что касается атаки, являются именно отличной копией старых мастеров. Всё же по сравнению со всеми перечисленными шахматистами Ботвинника можно считать исключением.
Я не играю в шахматы — в шахматах я борюсь.
[Еще жестче высказался Роберт Фишер: «Шахматы похожи на жизнь, только жизнь — тотальная война, а шахматы — война ограниченная».]
Факт, что игрок находился в цейтноте, по моему, столь же малоизвинителен, как, к примеру, заявление преступника, что во время совершения преступления он был пьян.
Я одолжил Эйве чемпионский титул на два года.
А что же им ещё делать?
На вопрос о причинах популярности шахмат в СССР
С периодом политического угнетения одни ищут в шахматах забвения от повседневного произвола и насилия, а другие черпают в них силы для новой борьбы и закаляют волю.
О шахматном движении в СССР
Кем бы ни был Алехин в политическом отношении, он продолжает оставаться крупнейшим шахматистом нашего времени.
А.Ф. Ильин-Женевский, советский шахматист, об Алехине
Благодарим вас за внимание! Если вам понравилась статья, поставьте, пожалуйста «Нравится» и не забудьте подписаться. Так вы не пропустите новые публикации и поможете в развитии канала.