На днях я намереваюсь написать довольно жесткий текст, кстати, тоже на "литературную" тему. Но сегодня - предлагаю просто поговорить о писателях. Ибо хлёсткую фразу о том, что музы молчат, когда говорят пушки, сочинили те, для кого "пушки" были лишь умозрительной фигурой. Напротив, в грозовые времена об искусстве и литературе думается больше, больше хочется музыки.
Хочет того писатель или нет, но в своих книгах он всегда рисует автопортрет. Невозможно написать приличный роман, не поведав о себе уж слишком многого. В этом литератор на редкость беззащитен.
Я довольно давно заметила, что почти у каждого писателя есть особая тема, причиняющая ему боль. То, о чем он не может не писать, к чему неуклонно возвращается мыслями, иной раз даже - во вред произведениям. Кстати, как мы можем наблюдать, это не непременно что-то смертельное. Просто да: у каждого своя комната 101.
Неимоверно талантливого и очень некрасивого циника Марка Твена отчего-то терзает сожжение на костре. Так терзает, словно эти языки пламени лижут его собственную душу. Его творчеству это идет на пользу, ибо роман о Жанне Деве написан с такой проникновенной возвышенной силой, словно и не Марк Твен это писал, а кто-то совсем другой. Но это - вершина темы. А в другие вещи сожжение на костре попадает словно случайно, без сюжетной необходимости. Кто, к примеру, помнит, что оно есть и в "Принце и нищем"? Или, откровенным диссонансом с общим разухабитым звучанием произведения, в "Янки при дворе короля Артура"? Я пыталась сосчитать, сколько костров горит на его страницах - отступилась от затеи.
Болевая точка Чарльза Дикккенса - детская смерть. Нужды нет, в те времена дети умирали достаточно часто. Мало семей могло похвалиться тем, что из семи-восьми отпрысков не потеряли ни одного. Но с такой болью о детских смертях, постоянно возвращаясь к теме, пишет только Диккенс.
У великого Г. К.Честертона постоянная боль несет привкус страха. Его кошмар - процедура признания невменяемости, осуществляемая по тогдашней практике двумя врачами. Ну, с этим всё понятно: гений часто безумен, если смотреть на него через шоры посредственности. Сумасшедшие гении редкость, я не знаю, есть ли таковые вообще, хотя часты косящие под безумных гениев шарлатаны. Но истинный гений ощущает себя в опасности, он боится клейма "ненормальности".
В отличие именно от Честертона Сомерсет Моэм, по своему циник не хуже Марка Твена, имеет комплекс неполноценности там, где Честертон полностью полноценен. Это нормальный для каждого англичанина комплекс перед католичеством, только у большинства англичан он трансформируется в дикую агрессию. Комплекс, замешанный на давнем предательстве предков. Я всегда стою на том, что жизнь - стране, но душу - только Богу, и никакое "все предки жили в этой вере" не должно играть роли в духовном поиске личности. Но с этим королевством случай совершенно особый. Мне, к примеру, доводилось видеть англикан, которые переходили и в католичество, и в православие. Но никто из них потом не поливал из огнемета свой бывший храм, даже не поливал грязью своих родителей и дедушек-бабушек. Нация же в целом убивала католических монахов, селилась в монастырях, развернула против веры своих же предков чудовищную и действующую до сих пор машину пропаганды. Сомерсет Моэм почему-то мается. В его книгах то и дело мелькают образы католиков, упоминания о переходе в католичество. Иногда он пытается критиковать, но как-то очень по-детски, что при его уме странно. В книге "Под узорчатой вуалью" он выговаривается до конца от лица своей героини: ей хочется быть рядом с монахинями, несущими свой крест среди китайской нищеты, она помогает им, они с ней очень-очень добры, но ... она ощущает какую-то тайну, дверь, в которую ей с ними не зайти.
И совершенно вы правы, недобрый, очень талантливый (время от времени) "мистер М.": не войдёте.
Тема, которая является болевой у Арчибальда Кронина, вроде бы вовсе не страшна, нам, со стороны. Это всего лишь борьба за стипендию, конкурс ради получения образования. Но стипендиальная тема подается как вопрос жизни и смерти (в прямом смысле) в двух произведениях. В "Юных летах" и в "Замке Шляпника" (в русском переводе "Замке Броуди"). Обычно, с блеском отработав тему, писатель обращается к другой. Кронин умудряется блеснуть на одной теме дважды.
Мимоходом тема экзаменов на стипендию мелькает и в других произведениях. Но поднять тему стипендии до античных трагедийных высот дважды - это должно очень болеть своё сердце.
Кого-то я еще собиралась упомянуть, вспомню - допишу.
Вот размышляю и думаю с опаской: ну, уж у меня-то нет темы, где можно так беззащитно "раскрыться"! Ну конечно же нет. Разумеется, ведь я-то сама ее не замечаю.
PS Вот я о чем забыла: Станислав Лем, вероятно, вегетарианец. Тема "животное тоже хочет жить" у него уж очень эмоциональна, и не всегда по сюжету.
изображения из открытого доступа