На днях мне пришло письмо от внучки Ани, которая учится в гимназии в городе, где она живет вместе с папой Юрой, мамой Катей (моей дочерью) и двумя младшими сестренками. Через месяц Ане исполнится десять лет. В письме она пишет, что начала читать мои воспоминания и просит подробнее написать, как я учился в начальной школе.
«Опиши, пожалуйста, один день с начала до конца» - пояснила Аня.
Вот так внучка! Ей мало моего рассказа о том, как мама провожала меня в первый класс со сшитой ею же холщовой сумкой через плечо, в которой лежал завернутый в тряпицу пирог с сушеными грибами. Как я, едва простившись с мамой у ворот школы, спрятался за ствол старого корявого тополя и тотчас съел этот пирог от волнения. Ей мало рассказа о том, как я менял у детдомовца Генки каравай домашнего хлеба на казенные штаны. Я написал, как обидел учительницу, нечаянно угодив бумажной пулькой в ее лицо… Мало этого современной юной читательнице – ей нужны подробности про сам процесс моего обучения. Видно, она хочет сравнить мою школу со своей гимназией. А процесс-то я помню меньше всего. Запоминаются ведь какие-то детали, яркие эпизоды, впечатления.
Но если внученька просит…
Урок первый – письмо. Достаем тетради, ручки. На партах в специальных углублениях уже стоят чернильницы-непроливайки. Если такую чернильницу уронить набок или даже перевернуть вверх дном, чернила из нее не прольются. Если, конечно, чернил налито столько, сколько надо. Но чернильницу ведь можно и встряхнуть, верно? Что мы иногда и делали – из озорства, или по небрежности. Поэтому наши руки были перепачканы чернилами. Особенно у мальчишек. Аня, ты, наверное, догадываешься, почему. Или ваши мальчишки не отличаются от девочек?
Особо нужно рассказать о кляксах.
Что такое клякса? Это такое фиолетовое пятно причудливой формы. У них ужасный фиолетовый цвет. Если вообразить, то в кляксе можно было увидеть что угодно, даже чёрта с рогами. И опять больше всего клякс было у мальчишек. Иной раз они даже хвастались своими кляксами. Один раз мой деревенский друг Ванька из озорства залил чернилами всю страницу в тетради. Он вообще отличался леностью к учебе. За что два раза оставался на второй год. Он часто прогуливал уроки, неделями не ходил в школу, потому что жил без отца и выполнял дома всю работу. Несмотря ни на что, он был моим настоящим другом. Я никогда не выдавал его проступки.
За кляксы и помарки наказывали – ругали и ставили двойки. Кому-то это было как об стенку горох. Кто-то старался исправиться. А красавица Галя, которая сидела у окна, вообще была чистюлей. У нее не то что кляксы, помарки никогда не было. Во время урока я не спускал с нее глаз.
У Натальи Константиновны, учительницы, в чернильнице были красные чернила. Ими она ставила отметки в тетрадку. Пятерки и четверки. Двойки и единицы, которые мы называли колами, она ставила фиолетовыми чернилами. Хвалить себя нескромно, но за все четыре года начальной школы я не получил ни одной тройки. Что правда, то правда. Даже четверок у меня было совсем немного. Одна или две. Ну, может быть, три. Честно, не вру. Зато потом, в старших классах, я нахватал и троек, и, стыдно сказать, даже двоек.
В четвертом классе у нас вместо письма было чистописание. До этого мы просто учились писать. И предмет назывался «урок письма. А вот у вас чистописания не было и не будет. Его отменили из-за того, что у вас ручки другие. Без перьев. У них ни нажима, ни тонких линий. А пером можно было слово не писать, а рисовать. Красиво получалось.
У моего отца был прекрасный почерк, хотя он окончил всего лишь трехгодичное училище. Наверное, у них каждый день был урок чистописания. А мама моя была неграмотной – ни писать, ни читать не умела. Ее семья была многодетная, отец погиб, жили бедно, не до учебы. Я пытался научить маму хотя бы читать, но ничего не вышло – она быстро уставала и говорила:
- Отступись, сынок! Какая есть, такой и помру.
Но устный счет она знала хорошо. И песен знала много. Память у нее была очень хорошая.
Итак, мы, как и отец в девятнадцатом веке, писали стальными перьями. О них следует рассказать подробнее. Перышки, как мы ласково называли перья, бывали разные – и отличались, прежде всего, кончиком. Самыми хорошими считались перышки с очень тонкими и гибкими кончиками. Но писать ими было трудно – чуть не так наклонишь – сделаешь на странице царапину. Многие предпочитали писать более грубыми перышками. У таких перышек на кончиках были маленькие круглые утолщения, которые легко катались по бумаге.
Однако на уроках чистописания разрешалось писать только перышками с тоненькими кончиками. Грубыми перьями было невозможно «рисовать».
У нас была игра в эти перышки. У каждого мальчишки в кармане всегда были десятки перышек разного типа. И вот кто-нибудь двое выкладывали свое добро на парту и давай по очереди опрокидывать перья противника с «брюшка» на «спину» своим же перышком. Ты, внучка, наверное, видала в лесу небольших черных жучков-щелкунчиков. Если положишь его на спину, он полежит-полежит да вдруг как подпрыгнет, в воздухе успеет перевернуться вниз ножками - и бежать! Во время прыжка раздается резкий щелчок. Вот и наши перышки были похожи на этих жуков. Только прыгали и переворачивались они не сами по себе, а от умелого щелчка-удара одним пером по другому.
Второй урок – чтение.
В первый же день нам раздали разрезную азбуку из тонкого белого картона с большими и маленькими черными буквами. Азбуку надо было аккуратно разрезать и из букв составлять слова.
Помню, вернулся я домой, вижу – сидят под березой наши деревенские мужики, и отец с ними – меня поджидают. Солнце светит, ветерок. Хорошо! Настроение у меня веселое, праздничное.
- Ну, как, спрашивают, дела? Чему тебя в школе научили?
Я лезу в сумку и рраз! – разворачиваю азбуку. И чувствую предстоящую радость в душе.
- Ладно, - говорит отец, - хорошая азбука. А читать-то научили?
- Научили, - отвечаю.
- Ну и какая вот это буква? – тычет он пальцем в азбуку. Будто я не знаю. Я давно уже все буквы запомнил и читать научился. У нас стены в избе старыми газетами были обклеены. Это потом их обоями заменили.
Тут неожиданно дунул ветер, вырвал из моих рук азбуку и кинул за изгородь. Я насилу поймал. На этом расспросы кончились. Мать уже звала домой обедать.
Первый год учились по букварю. Я быстро его прочел и выучил наизусть. Потом нам раздали учебники «Родная речь». Там было много маленьких рассказов. Их я тоже знал наизусть. Но знать недостаточно. Учительница давала задание прочитать что-то из учебника и пересказать своими словами. Это было гораздо труднее. Ведь у окна сидела Галя и внимательно слушала, не сделаю ли я какую-нибудь ошибку. Теперь я думаю, что она знать не знала, что я больше всего боялся ее мнения. Ведь я ничего не говорил ей о своих симпатиях. Но кто знает? Может быть, и догадывалась. Хотя и не показывала виду. Женское сердце – большая тайна.
Однако не всем ученикам учеба давалось легко. На переменках таких высмеивали. И даже дразнили. Вообще дети во все времена довольно жестоки и немилосердны друг к другу. Они этого даже не замечают. В классе всегда найдется кто-то, над кем будут смеяться больше всего... У вас, Анечка, конечно, не так, у вас хорошие педагоги, они следят за тем, чтобы никто никого не обижал. Но дети хитрые, их изощренные издевки друг над другом не всякий учитель заметит.
После четырех лет начальной школы мы сдавали экзамен и могли больше не учиться. А могли идти в пятый класс. И все пошли. Потому что как раз в то время правительство постановило всем мальчикам и девочкам получать семилетнее образование. А тому, кто уже работал, например, на заводе, можно было повысить образование в вечерней школе.
Помню уроки физкультуры.На первом этаже школьного здания был небольшой зальчик, где Наталья Константиновна учила нас делать утреннюю зарядку. В теплую погоду ребята выходили на улицу и бегали друг за другом – играли в догонялки. У нас не было специального учителя, поэтому уроки физкультуры чаще превращались в веселые игры. Мы на них отдыхали от учебы. Наталья Константиновна была тогда совсем молодой девушкой и с радостью веселилась вместе с нами.
Может, я что-то позабыл? Давно это было – в школу я пошел в 1951 году. Прошло всего лишь шесть лет после войны, а у нас у всех уже были новые бесплатные тетрадки, учебники и те же перышки. Учительница рассказывала, что еще год назад, то есть в 1950-м году, тетрадок на всех не хватало, поэтому писали на газетной бумаге. А учебники выдавали один на несколько человек. А что было во время войны? Трудно представить.
Ну, вот и все, дорогая внучка.
Напоследок о девочке Гале у окна. Она стала твоей бабушкой.
Да-да, баба Галя когда-то скромно сидела за партой у окна, а я не сводил с нее глаз.