Прескриптивизм VS дескриптивизм
Если вы ждете от моего канала поучений в духе «Надо говорить Искра, а не искрА, заимствования и сленг – засорение языка, кофе только «он» и никак иначе», лучше сразу отпишитесь. Мои статьи вас разочаруют, потому что языковой пуризм мне совершенно чужд.
Не ждите и восторга по поводу грубых ошибок и нарушений языковой логики, ведь они далеко не всегда продиктованы естественным изменением языка. Иногда ошибки – это действительно просто ошибки, и их лучше избегать, чтобы быть правильно понятым.
Крайности и радикализм – не мой вариант. И этот канал – поиск той самой золотой середины между языковым снобизмом и оправданием неграмотности.
А здесь я опишу своё лингвистическое кредо.
Борьба подходов
В лингвистике есть два основных подхода – прескриптивный (от лат. prescriptio – предписываю) и дескриптивный (от лат. descriptio – описываю).
Прескриптивизм – создание строгих языковых норм и требование их исполнения. Он часто идет рука об руку с пуризмом – стремлением сохранить «чистоту языка», защитить его от всего нового: заимствований, сленга, неологизмов, любых изменений.
Мне ближе другой подход – дескриптивный, который сейчас и является ведущим в лингвистике. Дескриптивизм – это описание реальной языковой практики без пренебрежения к естественным изменениям языка, даже выходящим за рамки действующей литературной нормы. Дескриптивная лингвистика – это ответ не на вопрос «как надо», а на вопросы «что это?» и «почему так?».
Языковые нормы, конечно, небесполезны.
Не нужно умалять труд лексикографов и думать, что они составляют словари в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Работа над словарем – долгий, кропотливый труд, который иногда растягивается на десятилетия. И лексикографы не сочиняют нормы, а фиксируют их, анализируя речь и записи людей. Но конечно, порой словарные фиксации отстают от реальных употреблений именно потому, что составление словарей – дело небыстрое.
В определенных дозах и без перегибов прескриптивизм делает важное и нужное дело: он не дает языку развиваться слишком быстро. Благодаря этому мы можем читать даже тексты двухсотлетней давности без особых проблем. Да, значения отдельных слов мы можем не понимать, но общий смысл текста обычно оказывается ясен. Если бы не правила и необходимость им следовать, мы не смогли бы так легко прочесть Пушкина, ученым было бы сложнее разобраться в старых научных статьях, а историкам – расшифровать документы.
Но язык все равно меняется и развивается. Как любят повторять лингвисты, не меняются только мертвые языки – те, на которых уже никто не говорит. Язык – это прежде всего инструмент, помогающий нам общаться, и абсолютно естественно, что он постоянно подстраивается под нужды говорящих и слушающих.
Конечно, меняются и языковые нормы.
То, что раньше представлялось ошибкой, вполне может стать общеупотребительным – настолько, что мы даже не догадываемся, что когда-то слово или выражение звучало иначе. Сложно представить, но когда-то тарелка была талеркой, мрамор – мармором, ладонь – долонью, сыворотка – сыроваткой (от слова «сыроватый»). В этих словах произошла перестановка согласных. То же самое произошло позже в диалектных «пролубь» (прорубь) или «ведмедь» (медведь), но они в норму уже не вписались, хотя вовсе не были чем-то хуже.
Сейчас существует немало употреблений, которые воспринимаются многими как ошибочные или странные, но на самом деле являются действующей строгой литературной нормой. Например, по словарям верно говорить не «до сколькИ работает магазин», а «до скОльких работает магазин», потому что слово «сколько» должно склоняться: «скОльких», «скОльким», «скОлькими».
Полагаю, еще больше людей удивит то, что даже современные орфоэпические словари предписывают говорить «стопЫ», а не «стОпы» (в значении «нижняя часть ноги»), «куркУма», а не «куркумА», «освЕдомиться», а не «осведомИться», «кровоточИть», а не «кровотОчить», «сорвАло», а не «сорвалО»… И список «странных» ударений можно продолжать долго.
Но радикальные прескриптивисты считают, что говорить нужно только в соответствии со строгой литературной нормой, даже если ее уже не соблюдает почти никто. Когда прескриптивизм становится воинствующим, когда пуристы агрессивно исправляют чужие ошибки и ставят клеймо «тупых и деревенщин» на тех, кто осмелился нарушить предписание словаря или не знать, как правильно – плесневЕлый ли плЕсневелый, это уже, на мой взгляд, явление вредное.
И да, по словарям правильно плЕсневелый. Вы вообще можете это произнести? Я с трудом.
Такого рода прескриптивизм не только провоцирует нетерпимость и агрессию, но и уничтожает представление о языке как об очень сложной и постоянно развивающейся системе, которую невозможно втиснуть в строгие рамки и законсервировать. И кроме всего прочего, пуризм убивает интерес к языку, сводя его изучение к бездумной зубрежке.
«Пресректевизм? Фуу!»
Но недавно стало модным противоположное движение: появились борцы с прескриптивизмом, которые выучили это красивое слово (правда, не все удосужились запомнить, как оно правильно пишется) и стали пропагандировать языковую анархию. Особенно они активизировались после ролика Микитки о Татьяне Гартман – но он явно имел в виду совсем не то, что теперь провозглашают многие противники прескриптивизма. И кстати, у него отличный канал – только не надо перевирать его мысли.
Борцы с прескриптивизмом, надо сказать, бывают подчас ещё агрессивнее, чем граммар-наци. Стоит лишь заговорить о правилах или нормах (не поправить кого-то, а просто начать о них рассказывать), как в ответ обязательно прилетит «Далой пресрептевизм! Каг люди гаворят, таг и правельно!» Ошибок с точки зрения этих людей не бывает вовсе, и абсолютно всё, что не соответствует нормам, можно оправдать изменением языка.
Такой подход, конечно, тоже сложно принять. Во всем нужна мера.
На самом деле прескриптивизм и дескриптивизм – не полностью противопоставленные понятия. Это просто разные подходы, рассмотрение языка с разных точек зрения – но если в них нет радикализма, они вполне могут мирно сосуществовать.
Дескриптивизм – не отрицание норм и не позволение гаварить и песать каг вздумаеца. Это описание языка таким, какой он есть – в том числе его норм, потому что они тоже есть. Но дескриптивиста интересует не просто то, какова эта норма, а то, как она складывалась, по каким причинам появилась и может ли измениться.
Дескриптивизм – это не ликование по поводу любых ошибок («болиелимение», «вообщем», «кокошин эль») или новообразований вроде «доброго времени суток» или «членкиня». Потому что дескриптивист приветствует развитие языка – естественное, системное, соответствующее языковой логике – а не навязывание языку определенной лексики или правил употребления в угоду общественной повестке или неправильным представлениям об этикете. По сути, внедрение в язык искусственно созданных новшеств ничем не лучше пуристского принуждения соблюдать нормы, уже отжившие свой век.
Агрессивные борцы с прескриптивизмом смотрят на язык очень плоско. Для них он как идеально ровная стена из одинаковых кирпичей, каждый из которых можно легко заменить.
На деле же язык неоднороден и нестабилен. Скорее его можно сравнить с очень сложным, монументальным архитектурным сооружением, много раз перестраивавшимся, сделанным из разных материалов, где-то обветшавшим и с облупившейся штукатуркой, а где-то с еще не засохшей свежей краской.
Какие-то нормы меняются довольно быстро, какие-то крайне медленно. Одни области языка более консервативны, другие постоянно обновляются, поэтому нельзя оценивать нарушения разных норм одинаково и объяснять их все развитием языка.
Самая динамичная и неустойчивая область (наряду, конечно, с лексикой, но это и так очевидно) – пожалуй, орфоэпия (попросту говоря, нормы произношения). В старых фильмах, вышедших примерно до 60-х годов прошлого века, еще можно услышать произношение «дожжи» (вместо «дожди»), «коммунизьм», «я боюс», но сейчас так почти никто уже не говорит. И конечно, ударения во многих русских словах подвижны, и даже самые грамотные носители языка часто в них сомневаются и говорят то так, то эдак – но на коммуникацию это почти не влияет. Можно говорить то «облЕгчить», то «облегчИть» - и все всё поймут.
При этом вряд ли кто-то скажет «книгА» или «тЕлефон» - а если и скажет, это будет однозначно расценено как ошибка, которую никакими изменениями языка оправдать не получится.
Следом по шкале языковой устойчивости идут некоторые аспекты грамматики. Хоть в целом грамматика меняется очень медленно, существуют некоторые ее области, которые трансформируются быстрее других.
Например, род некоторых существительных. Кроссовок или кроссовка? Тапка или тапок? Туфель или туфля? Красивый тюль или красивая тюль? А шампунь – он или она? А мозоль? И конечно, тут не обойтись без многострадального кофе. На всякий случай: правильно «кроссовка», «тапка», «туфля», «красивый тюль». Шампунь – он, а мозоль – она. Ну а про кофе вы и так знаете.
Или некоторые падежные формы. Лекторы или лектора, директоры или директора, бухгалтеры или бухгалтера, профессоры или профессора? Грамм или граммов, грузин или грузинов, звений или звеньев, солений или соленьев, свеч или свечей, плеч или плечей? Не буду говорить, как правильно: пусть у вас останется стимул заглянуть в словари.
Но грамматические столпы вроде падежей или системы единственного и множественного числа изменяются, конечно, очень медленно. Впрочем, и их нельзя назвать незыблемыми. Тысячу лет назад в древнерусском языке было двойственное число, дольше просуществовал звательный падеж, сохранившийся сейчас разве что в устойчивых фразах по типу «отче наш», «что тебе надобно, старче», «о боже» и других. Но буквально в последние лет сто появилась и новая звательная форма – обращения с нулевым окончанием «пап», «мам», «Лен», «Маш», «Вань» и им подобные.
Орфография же и пунктуация с естественным развитием языка вообще связаны весьма опосредованно. Письменность – это изначально искусственный конструкт, специально созданный для записи речи, поэтому и про нарушения норм орфографии и пунктуации очень редко можно сказать: «Это просто язык меняется!» Правила и нормы в этих сферах, конечно, тоже иногда трансформируются вслед за языком, но совсем не радикально и довольно медленно.
Любая условная система знаков обязательно должна быть унифицирована для того, чтобы ею было удобно пользоваться. Представьте, что будет, если, например, дорожные знаки нарисуют «каг хочеца», без единообразия. Последствия орфографических и пунктуационных ошибок, разумеется, не столь катастрофичны, но на качество коммуникации, на скорость чтения текста – и как следствие, на отношение к пишущему они влияют существенно.
***
Да, иногда сложно отличить настоящее изменение нормы от банальной ошибки.
Как разобраться, где развитие языка, а где его коверканье? Для этого нужно знать, какие области языка мобильны, а какие консервативны, понимать, что соответствует языковой логике, а что нет. А чтобы развить такого рода чутье, нужно интересоваться лингвистикой и изучать историю языка, в том числе историю изменения его норм. И, конечно, читать грамотные тексты и качественную литературу, а не комментарии к видео ютуберов в стиле «ШУЕ ПРЕСРЕКТЕВИЗМ».