Мне довелось встречаться с Марией Семёновной Корякиной в разные годы моей работы в Игарском краеведческом комплексе "Музей вечной мерзлоты".
Красноярск так и не стал родным
Сначала это были встречи в 90-е годы, когда я приезжала к Виктору Петровичу Астафьеву в Академгородок. Записывала тогда его рассказ о пребывании в Игарском детдоме и оформляла документы на приём личных вещей и книг писателя, которые он передавал на хранение в Игарский краеведческий комплекс.
Поначалу было боязно даже входить в квартиру - такой трепет и волнение охватывали! Но Астафьевы всегда были радушными, а уж когда приезжали северяне - тем более.
Мария Семёновна по характеру была человеком не слишком открытым. Она присматривалась некоторое время. Помалкивала, поддакивала Виктору Петровичу, позже начинала выстраивать "свою беседу" - расспрашивать, уточнять что-то и почти ничего не говорить о себе.
Виктор Петрович всегда был для неё не просто главным человеком, с ним был связан смысл всей её жизни. Она знала все тонкости создания и подготовки к печати его книг. И если поначалу выступала в роли секретаря, печатавшего на старенькой простенькой машинке произведения мужа, то позже стала, по сути, главным литературным и духовным редактором.
Бывала Мария Семёновна и в Игарке. В нашем музее она появилась с Виктором Петровичем в 1994 году вместе с внучкой Полей. Посетили подземный музей, но заинтересовало гостей не только природное чудо в толще вечной мерзлоты, но и то, как восстанавливаются страницы истории Игарки.
Мария Семёновна с интересом изучила наши скромные музейные экспозиции и заметила, что надо активно расширять их, быть настойчивыми в поиске новой информации и пообещала помогать нам в создании экспозиции по творчеству В. П. Астафьева. Она сдержала своё слово - мы получили в дар от семьи все издания книг, хранившиеся в семейном архиве. Их подбором занималась сама хозяйка.
Нужно сказать, что и в последующие годы Мария Семёновна держала нас в курсе новых изданий, а также деятельности Виктора Петровича, я бывала у неё каждый год, использовала для этого любую возможность: еду в отпуск или командировку - обязательно звоню и приезжаю.
После смерти Виктора Петровича Марии Семёновне было особенно тяжело. Сама болела, постоянно переживала за судьбу двух внуков, которых воспитывали супруги после смерти дочери Ирины. Внуки жили в Красноярске, и рассчитывать им приходилось только на себя и помощь бабушки.
Красноярск так и не стал родным для вдовы Астафьева, с чиновниками и представителями власти она не дружила, причин на это было много. Во все времена Виктор Петрович был не очень удобным для чиновников писателем - не только в своих книгах, но и в статьях, интервью, публичных выступлениях, не стесняясь, говорил о бездуховности власти и нежелании понимать нужды простых людей.
Ко всему этому добавилась проблема сохранения всего наследия, связанного с Виктором Петровичем. Если с Овсянкой всё было понятно - заинтересованность жителей, работников культуры, губернатора Красноярского края, родственников была налицо, то с квартирой в Академгородке и архивом, хранившимся здесь, наоборот.
Городские власти поначалу пытались решить проблему размещения музея в квартире, но появилось множество препятствий. Время шло, Мария Семёновна нервничала, сильно болела. Однажды я застала её ходившей на костылях. Она никогда не жаловалась, особо не рассказывала о болезнях. А они были серьёзными: после четырёх инфарктов поставили сердечный стимулятор, перенесла операцию на глазах.
Самой большой бедой для себя Мария Семёновна считала отсутствие возможности читать: "Видно, не начиталась я сполна. Так хочется перечитать "Мцыри". Приходится слушать аудио, выручает, но это не то. Хочется в руках книжку подержать".
Интересно было бы посчитать, сколько же напечатано на машинке и переписано от руки черновиков Виктора Петровича! Удивительно, что нашла время Мария Семёновна и на то, чтобы написать собственные книги. А вот на чтение времени почти не оставалось.
Многие стихи, правда, ей перечитывать не надо было - знала наизусть. Особенно любила читать Николая Рубцова, с которым семья подружилась в Вологде. Для меня имя этого поэта, его трагическая судьба, а также и сами его стихи были открытием. Мария Семёновна читала его лирику с таким упоением и такой любовью, что мы уносились порой в другое измерение, забыв о том, что сидим в обычной квартире простой хрущёвки.
"Снится мне он часто..."
14 сентября 2006 года у меня была очень памятная встреча с Марией Семёновной. Я записала полностью её рассказ. Конечно, она больше всего говорила о Викторе Петровиче:
"Снится мне он часто. Говорит мне, успокаивая: "Да что ты всё переживаешь. Хорошо мне тут. Только ноги зябнут..." Разговариваю с ним часто. Рада, что памятник поставили в центре рядом с Енисеем. И в Овсянке памятник хороший получился, сделал В. Зеленов (скульптура у дома-музея называется "Астафьевы в Овсянке", очень живая, добрая.- Прим. авт.). Очень много работала с архивом, нужно было упорядочить все накопившиеся, чтобы сдавать на хранение в архивы или музеи можно было. На этом зрение и посадила. Сейчас уже не могу работать, сил нет. Рука ни одна не пишет".
И в самом деле, когда нужно было подписать разрешение на присвоение имени Виктора Петровича Игарской общеобразовательной школе N 1, Мария Семёновна с большим трудом вывела на бумаге: "Согласна. М. Корякина".
Рассказывала и о неприятных моментах. Не любил Виктор Петрович напрасного энтузиазма, показного оптимизма, излишней похвальбы. Потому просил после его смерти "шум не поднимать и могил не топтать". Просил, чтобы в Овсянке всё было скромно - библиотеку, его дом сохранили да за погостом следили.
Поэтому не слишком обрадовало вдову то, как было организовано открытие комплекса в селе Овсянка - в списке приглашённых было больше официальных или номенклатурных лиц и мало - истинных друзей. В библиотеке стали организовывать музей, а это уже совсем другая обстановка, явно не для общения с книгами.
Конечно, хотелось простоты и строгости, сохранения первозданного облика в Овсянке - как в Тарханах, Ясной Поляне. Но получалось всё как-то по-другому - шумно и парадно.
Родственники в Овсянке обижались частенько на Марию Семёновну, мол, не любит она деревню. Да дело ведь не в деревне. Ни к кому персонально Мария Семёновна антипатии не испытывала. Но и праздника в душе от того, как менялся облик Овсянки, не чувствовала. Не скромно, не по-деревенски, слишком много придуманного, суетливого, отвлекающего от сути.
Требовательность её и строгость зачастую принимали за обиды и предвзятость, а ей просто хотелось всё делать, как душа просит, как Виктор Петрович хотел.
В этот день мы сидели в гостиной за большим столом - всюду книги, на стенах - фотографии, наградные листы, сувениры. Здесь ведь уже, по сути, был готов музей. Мария Семёновна описала всё, что здесь хранится, зафиксировала на фото, чтобы никто ничего не перепутал.
Доверяла помогать ей - записывали с нею, что где лежит. У неё была своя система, если к этому добавить непременную настойчивость и скрупулёзность во всём, то порядок наладить в будущем музее было бы несложно.
Кабинет был, конечно, святыней, сюда она не пускала, как, впрочем, и в своё сердце, посторонних людей. Но такие всегда находились. Бывало и такое - доверила человеку, оставила его в кабинете, а он распотрошил записи Астафьева и убежал тайком, даже не попрощавшись.
Характер был у Марии Семёновны нелёгкий, могла быть резкой, на улыбку её рассчитывать приходилось редко. Требовательность к людям была во всём - оценивались и слова, и поступки, лицемерия не выносила, дежурные фразы слушать не любила.
С большой теплотой Мария Семёновна рассказывала о друге семьи Р. Солнцеве, журналистах С. Ким и Н. Сангаджиевой, директоре Красноярского краеведческого музея В. Ярошевской, художнице А. Орловой.
Многие побаивались Марию Семёновну. В Красноярске доводилось слышать разные мнения о ней, чаще - обывательского толка, обсуждали, насколько благополучно живёт её семья, не слишком ли много им перепадает, не слишком ли балуют льготами и помощью разных фондов. Гораздо реже делились тем, как взволновали последние книги Астафьева или его статьи, а о том, что и сама Мария Семёновна пишет, даже не слыхивали...
Ждать больше было нечего
Моё общение, конечно, в большей степени проходило с музейщиками, библиотекарями, среди них я не встречала завистливых или занятых интригами людей. Эти люди всегда безмерно любили Виктора Петровича и Марию Семёновну.
В среде журналистов, депутатов, чиновников чаще всего наблюдала очень поверхностное суждение об Астафьеве и его супруге. А о писателях и говорить не приходится.
Однажды в министерстве культуры в Красноярске, когда я рассказывала о том, что в Игарке уцелел детдом Астафьева и мы хотели бы его сохранить, какой-то писателишка, фамилию я даже не переспросила, чтобы запомнить, сказал мне: "Да что вы носитесь с этим Астафьевым? Сколько можно о нём говорить, неужели нет других персон?"
Время показало, что таких персон больше нет. Ушёл Астафьев, и с ним ушло время надежды и веры в добро.
Мы, правда, с Марией Семёновной в тот сентябрьский день 2006 года верили ещё в чудо, перемены к лучшему, очеловечивание людей. Написали два письма в вышестоящие инстанции с просьбой об организации музея Астафьева в Академгородке.
Мария Семёновна жила надеждой на то, что она сама будет участвовать в организации музея в доме N 14 в Академгородке. Ведь в феврале 2004 года она встречалась с президентом В. В. Путиным, и он обещал заняться этим:
"Я сегодня увижусь с ректором университета, с губернатором края, и поговорим на эту тему. Вы можете быть спокойны, проблем здесь не будет. Мы можем заботиться о музее-квартире и на федеральном уровне, да и местные власти тоже захотят принять в этом участие. По крайней мере, проблем у вас в этом не будет".
Губернатор А. Г. Хлопонин, к сожалению, интереса к этой проблеме не проявил, у Марии Семёновны был только однажды, вместе с президентом, стоя в дверях. Красноярский градоначальник П. И. Пимашков занимался этой проблемой серьёзно, но что-то и у него не получилось.
Понимая, что ждать от властей уже больше нечего, Мария Семёновна начала передавать архив, библиотеку в государственные учреждения. Многие рукописи были переданы в Российский Центральный архив имени Горького в Москве, Пушкинский дом Санкт-Петербурга. Я была свидетелем передачи части документов в Пермский государственный архив.
Позже Мария Семёновна мне рассказала, что соседи в подъезде против организации музея в доме, власти посчитали это главной причиной. Странно это, конечно. Такой богатый край, неужели на то, чтобы освободить весь подъезд, предложив жильцам другие квартиры, не нашлось средств?
Какой замечательный музей можно было бы открыть - расширить экспозиции, организовать библиотеку, обустроить помещения для работы с посетителями. Музеев, связанных с именами любимых народом писателей, не бывает много. Ведь таких писателей по пальцам можно перечесть.
Кабинет Виктора Петровича был передан, как посчитала супруга писателя, в надёжное место - выставочно-деловой центр MixMax. Минуя офисы по продаже окон, дверей, сантехники и прочих нужных современному обществу предметов, проходишь к заветной двери...
Мне не повезло, я пришла, когда кто-то болел, так и не увидела экспозицию. Может быть, и хорошо, что не увидела. Как ни сравнивай, часть оригинала останется только частью.
Настойчиво чеканила свой шаг
Многие сейчас пишут, что это здорово, когда можно посещать "очаг духовности" в подобном центре. Наверное, действительно, удобно - ведь не нужно ехать в Академгородок, идти пешком к дому N 14, подниматься на 4-й этаж, к тому же рядом с MixMax множество торговых центров, развлекательных мест.
Но ведь этот кабинет - самое главное место, связанное с творчеством Астафьева в Красноярске. За этим столом писатель сидел более 20 лет, и именно он стал самым важным свидетелем его терзаний, творческих порывов, встреч. По сути, это главный помощник, друг... А разве пожелаешь лучшему другу жить в чужой семье, довольствоваться тем, что он просто цел и невредим?
Марии Семёновне нелегко далось такое решение. Тем более что чиновники в министерстве культуры не разделяли её желания открыть ещё один музей Астафьева, я была свидетелем подобных чванливых рассуждений, и вспоминать об этом крайне неприятно.
Друзья в Красноярске у неё были, но лишь единицы. Понимающие, сочувствующие, любящие. В свою книгу-дневник она позволяла делать записи лишь тем, кому доверяла.
Последние годы она жила с болью о том, что не успела всё сделать до конца, чтобы память о Викторе Петровиче была светлой, чтобы к его книгам тянулись и находили в них понимание смысла жизни.
Нам сейчас даже трудно представить, как можно справиться с такими тяготами, которые выпали на долю Виктора Петровича и Марии Семёновны - голодное детство, война, ранения, послевоенные скитания с недоеданием, поиском своего пути, смерть двух дочерей...
При этом характер у обоих оставался крепким, солдатским. У их совести никогда не дрожали колени, не стыдно было за то, что написано, сказано. Марии Семёновне в этой писательской паре досталась самая сложная роль - на маленькую женщину взвалились, кроме бытовых проблем, ещё и редакторские, секретарские, просветительские.
Но более всего её заботило, как воспринимают читатели астафьевское наследие, видят ли в нём то, что более всего ценила она - любовь к людям, доброе человеческое отношение к природе. Более полувека она была рядом с этим человеком, который в невыносимо тяжёлое военное время разглядел среди фронтовых девушек самую маленькую, смешно шагающую в больших сапогах.
Кто бы мог подумать, что, несмотря на все ухабы жизненных дорог, она окажется верной спутницей. Её не испугали временные разрывы с мужем, его уходы из семьи, личные трагедии. Она настойчиво чеканила свой шаг, понимая, что свернуть или уйти в сторону нельзя.
Помочь этому человеку могла только она - сильная, упрямая и любящая.
Мария МИШЕЧКИНА,
директор Игарского музея в 1993-2013 годах.
Кострома.