Я приветливо улыбаюсь санитарке. Я вежливая, активная, приятная в общении. Видно, что санитарка уже с утра уставшая. Не выспалась, или с ночи тут? Не важно, она через силу пытается улыбнуться мне. А раньше хмурилась.
Я чувствую себя королевой прямо сейчас. Люблю утро. В голове возникают какие-то лица, запах кофе, улыбки, задачи, абстрактные миры, в которых мы были демиурги… В голове. Королева. Мира? Мой мир — этот коридор, серые стены, мутные окна, столовая, палата… Есть ли другие миры? Иногда я иду по коридору дальше, дальше, дальше… Туда, где сидят эти… пациенты, со своими посетителями. Иногда и ко мне приходят. Он. Я жду этих встреч. Интеграция. То, ради чего и существует мой мир, из-за чего и не рушится пока моя система. Интересно, а можно его назвать посетителем? Ведь если так, то я… Да нет. Я королева. Или лучше — демиург.
Санитарка зовет меня на завтрак. Завтраки я люблю. У меня хороший аппетит, и нянечка в столовой всегда рада этому, как будто бы рада мне. Да и вкусно, кажется… Рисовая каша, похожая на кучевое облако над южным небом. В облаке — солнечное озеро. Я аккуратно вынимаю оплавленный остаток масла, и размазываю его ложкой по куску хлеба, а сверху кладу сыр. Кажется, жизнь прекрасна.
Только вот кофе тут совсем не кофе. Молоко кипячёное больше, цвета весенней лужи.
А он кофе варит так, что с ума сойдёшь. Что в носу защекочет, что в затылок две иглы запаха как ударят — и ты себя счастливой почувствуешь, только когда глоток сделаешь. Горячо, обжигающе — зато вот она, жизнь.
Сидишь на табурете, одетая в его рубашку на голое тело, поджав замерзшие ноги. Смотришь, как он ловко управляется с приготовлением завтрака... Всю жизнь бы смотрела.
А сейчас сижу и смотрю, как пациенты тоже едят. Странные они. Лучше смотреть в окно, но что сделаешь с этими окнами?!
Верхняя часть окна не замутнена, в неё стучится ветка, уже голая. Я помню зеленую листву.
А ещё странное слово «странный».
Это же как будто из другой страны, да? Из какой я страны? Точно не из этой. Это не со мной происходит, не должно. Мой мир — это другая система, замкнутая и не сообщающаяся с этой. Та — эта… Кто теперь разберет, где мой мир?
После завтрака обход. Иду в свою комнату.
Палату.
Сижу там.
А лучше идти и идти вперёд по коридору, как будто бы есть выход. Бесконечные двери, окно, окно, окно... За окнами зеленые листья сменяются золотом, которое сгорает и облетает, оставляя лишь голые черные кости. Я жадно пытаюсь увидеть что-то в эти окна, кроме тягучего течения времени. Я хочу жить, но я заперта.
Бесконечные коридоры, стремительно носящиеся мысли, запертые слова.
Слова, как птицы. Они просятся на свободу: думаешь о чем-то, бывает, и не замечаешь, как вслух скажешь. Как ласточки там, или лучше — как синицы.
Синицы.
Сижу на койке - ноги вместе, руки на коленях — и повторяю шёпотом: синицы, синицы…
А ещё они говорят, я во сне болтаю. Это плохо, конечно. Может быть, поэтому они меня здесь и держат? А как я синиц удержу, когда клетка открыта?
Сон… Закрывает он клетку, или открывает? А что, если вся твоя жизнь, как сон?
Заходит в комнату врач. Он красивый, на него похож. Я улыбаюсь ему.
- Он придёт, - говорю.
Врач только головой качает.
- Если ты сама захочешь.
Молчит. И я молчу. Слова в тюрьме. В тюрьме и дыхание.
Врач, наконец, нарушает тишину:
- Ты всё ещё не даешь ей проснуться?
И осознание накатывает на меня холодной волной. Я через силу делаю вдох — и просыпаюсь.
С кухни доносится запах кофе, и слышно, как он напевает. Моё сердце - словно запертая в клетке птичка.