НООСФЕРА БОРЬБЫ
Тася вышла с работы в пять часов, как всегда. Шла она домой медленно, любуясь падающим снегом, следя за крупными снежинками. Те, подхватываемые лёгким ветерком, крутились в воздухе, кувыркаясь, будто от радости. «Не зима – сказка!» - думала Тася, наслаждаясь зрелищем падающего снега.
Открыла Тасе Валентина Матвеевна. Такой строгой и озабоченной Тася никогда ещё не видела свою квартирную хозяйку. «Что-то серьёзное, - подумала она. – Неужели с кем-нибудь из внуков?»
Она вошла в комнату Валентины Матвеевны. Там сидел Виталий и с сосредоточенным видом писал кому-то СМС. Отправив СМС, он продолжил свой рассказ, прерванный Тасей.
Он рассказывал об участившихся в последнее время авариях на предприятии. В последней изношенные напрочь трубы лопнули, и вода, обжигающе-горячая, залила цех. Некоторые станки из-за солей перестали работать, остальные стали давать брак. Несколько человек попало в больницы.
- Самое главное – говорил Виталий, - что хозяин требует, чтобы мы работали и дальше. Зарплаты урезал – на латание труб, говорит. А мы подсчитали, что хватит и четверти от того. А чтоб трубы заменить подчистую, в два раза больше надо, чем он от нас требует.
- Ясно, ответила Валентина Матвеевна. – Это как те чиновники, которые вытягивают деньги из бюджета, на ликвидацию последствий стихийных бедствий. А потом… часть их по карманам распихивают.
«Вот бы вас с Таугуль познакомить, - подумала мимоходом Тася. Но странная, необъяснимая тревога вытеснила эту мысль. Тася прислушалась к себе и поняла, откуда она: Асхат! Он работает там же, где Виталий и те, кто попал в больницу, значит, могла и на него попасть та самая вода. И Тася порывисто, не обращая внимания на своё волнение, спросила:
- А Асхат? Что с ним?
- Асхат повёл себя геройски, - ответил Виталий. – Он бросился зажимать лопнувшие трубы, крикнул Анюте, чтобы она бежала перекрыть основной кран… Ему, конечно, досталось больше всех.
- Чем он бросился их зажимать? Руками? – воскликнула Тася.
- Нет, не руками, он кусок прорезиненного брезента схватил, - Виталий с недоумением посмотрел на Тасю, но увидел её блестящие глаза, всё понял. – Завтра мы с папой едем к нему в больницу. Присоединяйся!
- Хорошо, спасибо, - быстро вырвалось у Таси.
Если бы Тася была хоть чуть-чуть менее взволнована, она бы вспомнила, как Виталий на неё смотрел с первого дня знакомства. Вспомнила бы, как намекнул Станислав Александрович, когда они остались в комнате одни: «Красивая вы девушка… Может быть, это и правда, что пожилые люди смотрят на девушек глазами сыновей». И конечно, она восхитилась бы тем, что Виталий, которому она нравится, поняв, что она влюблена в его друга, выражает готовность помочь ей.
Да, Тася не разучилась за полгода жизни на новом месте удивляться и восхищаться красотой человеческих отношений, лишённых низменных страстей. Незадолго до её побега у Петра Вадимовича был роман с какой-то студенткой-первокурсницей. Роман был очередной, привычный и для самого Петра Вадимовича, и для Ирины Романовны, привычно закрывшей на это глаза, и для дочерей. Да и сама та студентка была уже опытной, из постели проблемы не делала. Непривычным роман был только для студента, имевшего несчастье полюбить ту девушку и быть затравленным Петром Вадимовичем. Студент вынужден был бросить учёбу. Тася тогда решительно отказалась понимать Петра Вадимовича. Ей казалось, что наличие любви ещё может оправдать ревность, но вот так, без любви ревновать – гадко. И только после того, как пожила здесь, с этими людьми, Тася поняла, что любовь совсем не оправдывает ревность, даже наоборот. Ведь любовь предполагает уважение к человеку, а оно совсем не оставляет места для ревности.
Но теперь Тася была взволнована за здоровье Асхата. Взволнована так, что даже не поняла, что любит его.
На другой день Тася отпросилась с работы и побежала в больницу. Она находилась совсем недалеко от офиса, в котором работала Тася.
От парящих и воздухе мелких снежинок, казалось, исходил искрящийся лёгкий свет. На ветках деревьев и кустов было много снега, и на фоне белого с лёгкими серыми пятнами неба они были малозаметны. А на фоне серых, коричневых, зеленоватых домов каждую веточку с налипшим снегом можно было разглядеть. Особенно красиво смотрелись деревья в снегу на фоне тёмно-зелёного дома, напротив которого находилась больница.
Тася вошла в больницу, нашла палату, где лежал Асхат. Ожоговое отделение было переполнено – мало кто в цехе избежал «дождя».
Врач сказал Тасе, что Асхат лежит без сознания. Поражено 30% кожи. Требовалась пересадка.
- Какая у него группа крови? - спросила Тася.
- Третья. Резус отрицательный.
- У меня тоже, - выдохнула Тася.
- Мать его говорит, что среди его родственников только два подходят. И сокрушалась, что жены у него нет – вот если бы жена была, то родственников в два раза больше было бы… - врач многозначительно на неё посмотрел.
Тася не заметила ни взгляда врача, ни его удивления – для неё совпадение групп крови и резус-фактора было таким же естественным, как и похожесть их жизненных принципов. И она спросила:
- Когда?
- Операция? Да когда ещё одного донора найдём, - ответил врач.
- А мне можно?
- Проверить надо, на совместимость тканей.
Тася взяла на работе недельный отпуск без содержания. Кожа оказалась подходящей, и хирург взял у неё кусок.
Тася знала, в каком страшном состоянии находится казахстанская медицина. Её страх за Асхата не проходил, он иногда притуплялся до того, что девушка могла думать связно. В такие часы она вспоминала тётю Ниму – как та рассказывала, что ей приходилось успокаивать родственников и друзей больных. «Да, - думала Тася, - от уровня здравоохранения зависит степень страха перед операциями, но не его наличие».
А между тем, владелец предприятия, кое-как залатав трубы, уволил лёгших в больницу и набрал новых рабочих. Предпочтение на собеседованиях оказывалось тем, о ком выяснялось, что у него есть кредит или, того лучше, ипотека. На тех, кто уцелел после аварии, смотрели косо – боялись, что те станут рассказывать новичкам, что трубы прохудившиеся.
Среди друзей Асхата нашёлся ещё один человек с подходящей кожей. Он работал на том же предприятии, но в другом цехе. Звали его Абдель Елемесович Алимов, на предприятии он был известен как активист, говорящий о необходимости создать профсоюз. Прислушивались к его словам только пятеро – Виталий, Асхат, Алевтина Владленовна, Леонид Васильевич и иногда Тайхол Халиуллин – когда не был поглощён мыслями об очередном изобретении или музыкальной композиции. «Для партийной ячейки – сойдёт, а для профсоюзной – маловато», - говорил Абдель Елемесович. Остальные – или хмурились и молча отходили, или – с разной степенью грубости – говорили, что такими делами не занимаются. Были и такие, что честно признавались в страхе перед владельцем предприятия: «У него во всех властных инстанциях своя мохнатая лапа есть, - говорили они. – Иначе не стал бы он преуспевающим предпринимателем».
Познакомившись с Тасей и узнав, где она работает, Абдель Елемесович рассказал, что один из собственников компании, на которую работал он, владеет также фирмой, на которую работала Тася. Тогда она не придала этому значения, но неделю спустя ей пришлось об этом вспомнить.
На предприятии тем временем с потолка закапало в том цехе, в котором работал Абдель Елемесович. Но там успели перекрыть кран, и аварии не случилось. И вот тогда во дворе предприятия начался стихийный митинг. На нём рабочие и ИТР, в том числе набранные недавно, начали говорить о забастовке.
- Сначала надо пожаловаться в трудовую инспекцию – сказал Абдель Елемесович.
- Бесполезно это! Вы ведь сами говорили! – пожилой рабочий, Клим Павлович, посмотрел на Исмаилова, как на неудачно пошутившего человека.
- Да, это бесполезно, - Абдель Елемесович оглядел собравшихся. – Кто за то, чтобы сначала обратиться в инспекцию?
Никто не поднял руки. Люди стояли на морозе, кутаясь в пальто и полушубки. На безоблачном небе ярко светило солнце, склоняясь к закату – казалось, что светит оно сквозь пелену своих лучей. Около стен лежали кучи снега, перемешанного с грязью, припорошённые чистым, белым снежком, выпавшим сегодня ночью.
- Никто, значит, не верит, что трудинспекция нам поможет, - с удовлетворением сказал Абдель Елемесович, оглядывая собрание. Я тоже не верю. Но всё же, я буду настаивать на обращении туда!
- Но почему? – недоумённо спросил Виталий. – Люди в толпе недоумённо переглядывались.
- Потому что тогда мы сможем сказать, что исчерпали все возможности законно заставить хозяина выполнить наши справедливые требования. И вынужденность забастовки будет видна ещё явственнее.
Решено было к зданию трудинспекции идти всем вместе. Несколько из пришедших вошли в кабинет, остальные устроили митинг.
Чиновник из трудинспекции, получив взятку от директора (владелец, как оказалось, отдыхал на Канарах), заверил, что всё на предприятии в порядке, рабочие трудятся в хороших условиях, а прорвавшиеся трубы – ничего не значат.
Забастовка началась на следующий день. Председателем стачкома избрали Абделя Елемесовича. Кроме того, в стачком были выбраны Леонид Васильевич, Алевтина Владленовна, Виталий и Толен – из новичков. Избранием Толена забастовщики хотели продемонстрировать директору, что его затея с ипотечниками провалилась, что ипотечники тоже бастуют и им доверяют товарищи.
Кроме того требования, невыполнение которого послужило причиной начала забастовки, было принято ещё 4 – расширить штат уборщиц, поставить новые фильтры, повысить надбавки за вредность, внедрить изобретение Халиуллина – станок с поддувом, перемешивающий сырьё в два с половиной раза быстрее. Приглашали в стачком и Халиуллина, но тот отказался «Я человек творческий, - сказал он, - толку с меня там будет, как от козла молока».
Асхат, лёжа в больнице, очень переживал, что не может принимать участия в стачке. Навещавшая его почти каждый день Тася рассказывала, по его просьбе, про обстановку на предприятии. Однажды она не выдержала и призналась Асхату в любви.
- Я это заметил, – сказал Асхат. – Но ты понимаешь, сердце у меня не свободно… Я люблю – и очень люблю! – одну девушку с нашего завода.
- А почему ты так печально это сказал? – спросила Тася.
- Моя мать обязательно будет против, - вздохнул Асхат. – Эта девушка из детдома.
- Она что – верит этим байкам, что преступное и разгульное поведение передаётся по наследству? – возмущённо спросила Тася. – Те, кто из детдома, часто становятся хорошими матерями, потому что матери стремятся дать детям то, чего сами были лишены.
- Да, и это тоже, - смутился Асхат. – Но главная причина – в другом. Моя мать хочет женить меня на… как тебе сказать… необязательно богатой, но…
- А, понимаю, чтобы казашка была?
- Нет, и это необязательно. Да и девушка моя любимая – казашка. Главное, по мнению моей матери, чтобы родственников было много, - Асхат выпалил это на одном дыхании, смутился и покраснел.
- Так. так… понятно. Она из тех, кто смотрит на женитьбу детей, как на расширение штата родственников.
- Среди нас таких очень много, Тася. Я понимаю, это дикость, но…
- Я тоже понимаю, - ответила Тася. – Но можно сделать как-нибудь так, чтобы она согласилась. Например, сделать вид, что ты влюблён в свою кузину? Это у вас, насколько я знаю, считается постыдным?
- Это у всех должно считаться постыдным, - ответил Асхат. – Но я попробую. Спасибо, Тася.
Тася не испытала ни ревности, ни горечи – одно лишь чувство выполненного долга. Долга перед своей любовью, о котором раньше и не подозревала, что может быть.
Когда у Асхата подзажила левая рука, он стал писать посты в защиту забастовщиков во всех соцсетях, Тася, пришедшая к нему в это время – на этот раз с Виталием – заметила:
- Да… Жаль, что Интернетом пользуются не все, и подписчиков у нас там – кот наплакал. Мне вот что в голову пришло… Листовку надо выпустить и раздавать людям.
- Да, надо… - протянул неуверенно Виталий. – Но закон такой есть, запрещающий приставать к прохожим. К нам его обязательно применят!
- Так мы не прохожим раздавать будем, а стоящим на остановках, ждущим очереди в поликлиниках, парикмахерских, банках… Не прикопаются!
- Ну, тогда, может быть… - неуверенно ответил Виталий, вдумываясь в предложение Таси. – Знаешь, летом нам, конечно, легче было бы – столько народа на лавочках сидит! Но для забастовок время не назначают – это не выборы.
Тася вздрогнула. Последняя фраза Виталия живо напомнила ей слова Таугуль о революции.
«Так что же это значит? – думала Тася, выходя из больницы, - для забастовки, как и для революции, нужна определённая ситуация? Выходит, так. И как революционная ситуация не всякая перерастает в революцию, так и не всякая забастовочная ситуация не всякая перерастает в забастовку – организаторы нужны для этого.
Но для революционной ситуации, продолжала размышлять Тася, необходим кризис власти. Как там у Ленина? «недостаточно, чтобы низы не хотели, надо ещё, чтобы верхи не могли». А для забастовки кризис владения не нужен. «Не называть же так хоть и повысившуюся, но обыкновенную жадность владельца?»
Тася ещё не знала, что кризисы владений тоже случаются. Называются они «банкротства». И – в редких случаях, когда сходятся удачно все обстоятельства – вызывают они к жизни не забастовки даже, а индустриальные протесты высшего типа, когда рабочие сами берут на предприятии власть и пытаются самостоятельно запустить производство.
Асхат быстро написал листовку и отправил её Халиуллину. Тот одобрил текст, но немного откорректировал его. В результате получилось следующее:
«На цементном заводе началась забастовка. Вызвана она только и исключительно нежеланием хозяев потратить часть прибыли, заработанной не ими, а нами, на замену изношенных труб. Они постоянно лопаются, чинятся, латаются и опять лопаются.
Чтобы положить конец этому безобразию, мы обращались и в трудинспекцию, и в прокуратуру. Толку от этого не было. Тогда мы объявили забастовку.
Наши требования: полностью заменить трубы, принять на работу ещё несколько уборщиц, поставить новые фильтры, повысить надбавки за вредность и внедрить изобретение, увеличивающее скорость размешивания сырья.
По телевидению о нас не говорят, в местных газетах – тоже. В Интернете нас обливают грязью купленные шавки-комментаторы. Мы хотим, чтобы вы знали правду. Забастовка – не прихоть организаторов. Она – шаг вынужденный. Владелец предприятия набрал на место потерпевших новых рабочих, отдавая предпочтение ипотечникам. Он рассудил так: раз ипотечникам нужны деньги – работать они будут на любых условиях. Но в борьбу включились и ипотечники. Кому захочется рисковать здоровьем, а то и жизнью, ради денег?»
Листовку распечатали на двух языках: на одной стороне листа – на русском, на другой – на казахском. Несколько активистов взялись их распространять.