116,9K подписчиков

Театр и искусство. Новое мышление: что важнее тело или душа?

394 прочитали

Можно сделать простой вывод: то, что мы называем способностями и талантом, определяется неприятностями, болезнями, травмами, перенесенными человеком.

У меня встреча с хозяином небольшой картин­ной галереи в Петербурге. Он выносит из запасни­ков картины и расставляет их вдоль стен.

— Скажите, какие картины вам нравятся, а ка­кие — нет?

— Кроме субъективного ощущения, я еще и про­веряю картины с точки зрения их энергетики. Если у картины высокая подсознательная агрессия, то она слабая и ее лучше не выставлять.

— А при чем здесь агрессия? — спрашивает хо­зяин.

— Картины могут иметь минимальную подсозна­тельную агрессию при мощной сознательной. Люди не понимают, почему большинство художников пьянствуют, волочатся за женщинами, очень любят деньги. В основе искусства лежит религия. Для того чтобы в этой жизни быть хорошим художни­ком, в прошлой жизни нужно было быть отшельни­ком. Сначала человек устремляется к Богу, отреша­ется от всего земного и картин не пишет, потому что для него все земные дела — это деградация. Когда же духовное окрепло, устоялось, тогда оно требует своей противоположности — материального. Тогда появляется художник, который сильно зацеплен за Землю и за все земные блага снаружи, но абсолют­но свободен от них внутри. Отсутствие у картины подсознательной агрессии свидетельствует о том, что душа художника устремлена к Богу и не зацеп­лена за земное. Чем выше потенциал материально­го, изображенного на картине, то есть устремление к земному по форме, и чем сильнее устремление к Богу внутри, тем лучше живопись.

Первые годы Советской власти. Разруха и голод. Что же касается искусства, то здесь ситуация про­тивоположная: появляются новые идеи, течения, создаются новые формы восприятия мира.

В небольшом зале проводит репетицию спектак­ля один из лидеров театрального искусства — Е. Вахтангов. Постановка «Принцессы Турандот». Актеры должны взаимодействовать с залом, пере­брасываться репликами между собой и тут же абсо­лютно натурально изображать своих персонажей. Вахтангов требует не смешивать в себе актера и персонажа, но ничего не выходит. Актеры побежда­ют в себе персонажей, реального чувства на сцене не получается. Актеры стараются изо всех сил, они знают, что режиссеру недолго осталось жить, и хо­тят доставить ему удовольствие, но тщетно. Тогда Вахтангов встает и собирается уходить.

— Не уходите! — с мольбой в голосе кричит ему вслед актриса.

Он оборачивается, протягивает руку:

— А теперь вот так же, с теми же интонациями, повторите реплику своему герою.

Он снова садится в кресло, репетиция продолжа­ется.

Какова роль и в чем смысл советского искусства 20-х годов? Почему оно в столь значительной степе­ни повлияло на все человечество? Это была очеред­ная попытка создания нового мировоззрения.

«Театр, — писал Питер Брук, — рождается, жи­вет и умирает». Все начинается с так называемого грубого театра. Значение персонажа там минималь­но. Актер напрямую обращается к толпе, веселит ее, взаимодействует с ней. Затем театр становится зрелым, расцветает. Продолжается тесный контакт со зрителем, но все больше внимания уделяется искусству игры. А потом театр умирает. Зрители отделены жесткой перегородкой, актер может не думать о них и работать только на свой персонаж. В каждом театре эти тенденции присутствуют в раз­личных пропорциях.

В периоды расцвета человечества все эти театры объединялись в один. Это было возможно лишь при одном условии: актер не должен был сливаться со своим персонажем. В Древней Греции это правило соблюдалось неукоснительно. Зрители больше все­го любили трагедии, — именно там актер и персо­наж могли испытывать полярно противоположные чувства. Если зрители видели, что актер плачет на­туральными слезами, его забрасывали тухлыми яйцами. Персонаж мог рыдать, — актер должен ра­доваться. Актер должен думать о зрителях в зале, персонаж — о событиях, происходящих на сцене.

В эпоху Возрождения все повторилось. И по­следний, завершающий период — ХХ век, в искус­стве которого все отчетливее проявляется новое мышление.

Дух воплощается в теле, и сначала дух силен, а тело слабо и беспомощно. Тело развивается, дух сла­беет. Наступает период расцвета, когда они «рав­ны». А затем тело становится все крепче, а дух — все слабее. Потом тело умирает, а духовные структу­ры после его смерти вспыхивают, освобожденные, любовью и светом, вновь устремляясь к Творцу, их создавшему. Дух слабеет по той причине, что в тече­ние жизни он все крепче привязывается к телу. Если добиться, чтобы этого не происходило, тогда разви­тие пойдет уже по двойной спирали.

Искусство 20-х годов крепко связано с идеями социализма. Фактически, в то время была предпри­нята неосознанная попытка гармонично соединить науку и религию, материализм и идеализм, тело и дух. Но это не увенчалось созданием новой филосо­фии, новой системы мышления.

В 60-е годы происходит очередная вспышка но­вых тенденций: попытка соединить стихию с плано­вым началом, попытка экономических реформ и од­новременно — расцвет искусства. Появляются Театр на Таганке, поэты, художники, писатели, в искусст­ве которых наблюдается очередной взлет духа и стремление соединить материальное и идеальное. Однако и в то время эта попытка не была закрепле­на философской концепцией, поэтому рано или поздно она должна была провалиться. Это был оче­редной этап в подготовке нового уровня сознания.

Только теперь появились все условия для того, чтобы ранее неосознанное, несоединимое в созна­нии единство абсолютных противоположностей было осмыслено и оформилось как новая концеп­ция. Как ни странно, процесс формирования нового мышления напрямую ведет к болезни. Сейчас уро­вень энергетики у человека настолько вырос, что неправильное эмоциональное отношение к миру дает мощную подсознательную агрессию и довольно быстро блокируется болезнями.

Иллюстрация нового мышления и восприятия мира — это образ Богоматери, в котором присутст­вует и высшее страдание и высшее счастье одновре­менно. Страдание пронизывает земную оболочку Богоматери, — ведь она знает, что ее ребенок по­гибнет. Счастье пронизывает ее духовные структу­ры, ибо на тонком уровне она знает, что предназна­чение ее сына — спасти людей, а тело — это лишь одежда. Меньшая часть души Богоматери обращена к Земле, большая — к Богу.

Человечество в своих философских исканиях проходит все стадии развития театра. Персонаж — это наша жизнь на Земле, актер — это та главная наша сущность, которая находится за пределами одной нашей жизни. Все начиналось с грубого теат­ра, то есть с философии Востока: актер практиче­ски не думал о персонаже, то есть о своей жизни на этой Земле. Затем стало развиваться искусство игры на сцене, — появилось то, что мы называем западной цивилизацией. Современное человечест­во — это умирающий театр, в котором актеры забо­тятся только о том, как лучше сыграть на сцене, но при этом забывают о своей истинной роли.

Нужно постоянно помнить о том, что мы живем не одну жизнь, что главная наша составляющая — за пределами нашей жизни. Земную свою жизнь мы должны блестяще сыграть как одну из ролей. Играть следует максимально достоверно, но при этом ни на секунду не забывать о том, что это всего лишь роль.

Часто актеры, полностью переключившись на эмоции персонажа, потом болеют и умирают, повто­ряя судьбы своих героев и не понимая, что с ними происходит. Этому особенно способствуют кино и телевидение. В кино нет актера, там лишь персона­жи. Когда появилось искусство кино, казалось, что театр обречен, — однако он не только не угас, но начал мощно развиваться. Когда мы видим в спек­такле актеров и персонажей, не сливающихся друг с другом, мы выходим на новые уровни восприятия мира. Назначение кинематографа несколько иное.

Кино дает нам возможность абстрагироваться от нашей реальной жизни. Пользуясь широким ассор­тиментом средств, кинематограф стремится макси­мально подключить человека к происходящему на экране. Зритель будто оказывается в другом мире, в другой системе мышления, то есть отключается от своих сиюминутных проблем, привязывающих к земному. Выйдя из кинозала, человек, на какое-то время ощутивший себя персонажем, снова стано­вится актером. Этот маятник позволяет сбалансироваться тому, у кого не хватает сил на принятие та­кого театрального действа, как собственная жизнь.

Подобно тому как актер воспитывает в себе умение не сливаться со своим персонажем, так же и каждый человек должен воспитывать в себе умение отделять эту жизнь от того, что выше нее. Если поверх­ностную эмоцию персонажа актер впускает к себе в душу, то театр умирает, а затем болеет и умирает сам актер. Если эмоции, связанные с интересами нашего тела, то есть с одной нашей жизнью, мы впускаем в глубины своей души, в те структуры, которые охва­тывают множество жизней, — тогда мы болеем и умираем точно так же, как плохие актеры. В ближай­шее время каждый из нас, для того чтобы остаться на сцене, должен научиться быть и актером и персона­жем одновременно.

Театральное искусство исследует человеческую душу. В обычной жизни с нами происходят реаль­ные события, к которым приспосабливается наша душа. На самом деле, на духовном уровне события происходят прежде. То, что творится в окружаю­щем нас мире, прежде творится в наших душах. Все, что происходит на сцене театра, — вторично. Первичными являются чувства и идея, создавшие пьесу и спектакль. Главная задача театрального ис­кусства — создавать невидимое, но гораздо более реальное, чем физические события на сцене. Если режиссер не почувствовал первоначальной идеи, если событийный ряд пьесы не сумел спрессовать, уплотнить в первоначальное зерно, из которого ро­дилась пьеса, то актеры не живут на сцене, а лишь проговаривают свои реплики.

Очень многое зависит от драматурга, ибо любое событие пьесы должно соответствовать первона­чальному зерну. Неподражаемым в этом плане явля­ется Шекспир. Но я не подозревал, насколько глубо­ко проник в тайны человеческой души Чехов. После 20-летних философских поисков и 15 лет попыток ра­боты с полевыми, то есть духовными, структурами человека я заново открыл для себя Чехова. Немного туманная, нелогичная, непонятная пьеса «Чайка» не­ожиданно засверкала для меня подобно бриллианту. Не могу удержаться от желания поделиться с читате­лем своей попыткой анализа этой пьесы.

Необходимым условием существования любого организма является непрерывный контакт каждой его части с центром. Для того чтобы часть успешно работала на целое, ее программы должны состоять из двух матриц. Первая — матрица целого, с кото­рым эта часть себя отождествляет, то есть содержа­ние. Вторая — собственно матрица, то есть форма. Они диалектически противоположны друг другу. Иными словами, часть должна содержать информа­цию о целом, — принцип голограммы.

Человека можно рассматривать как информа­ционную систему, которая является частью Все­ленной. Его развитие связано с принятием и обра­боткой информации, поступающей из Вселенной. Принятие новой информации происходит через раз­рушение прежних структур и связей и создание но­вых, более высокого уровня. Разрушение может быть неконтролируемым, — тогда эта информация губительна для организма.

Для успешного восприятия новой информации нужен дестабилизирующий фактор, периодическое разрушение устоявшихся связей. Это могут быть целевые программы, связанные с творчеством, по­иском, риском. Существуют и объективные факто­ры: неприятности, травмы, болезни, смерть. На разрушение связей, соответствующих телесной оболочке, организм отвечает укреплением связи с центром на уровне духовных структур, которые яв­ляются основным носителем информации. Попро­сту говоря, разрушение тела и ограничение его воз­можностей укрепляют дух.

При этом очень важна психологическая установ­ка человека. Если человек понимает, что любая неприятность, несчастье, болезнь — это некая но­вая информация, которую он не сумел правильно принять, то все его силы идут на повышение адап­тации, и тогда тяжесть болезней, травм, несчастий как дестабилизирующего фактора может быть су­щественно уменьшена. Несчастья укрепляют душу и делают человека мудрым, это было замечено дав­но, — но только в том случае, если он внутренне умеет принять их как высшую необходимость. Если же человек в ответ сопротивляется, это есть попытка закрыть свою информационную систему, что ве­дет к деградации и гибели.

Можно сделать простой вывод: то, что мы называ­ем способностями и талантом, определяется не­приятностями, болезнями, травмами, перенесенными человеком. В Библии сказано о том, что болезнь не позволяет людям грешить. Давно уже известно, что болезнь тела благотворно влияет на душу. Умение на уровне эмоций принять несчастье как данное свыше называется в христианстве смирением, а неприятие травмирующей ситуации — гордыней. На Востоке умение ограничить тело и подвергнуть его жестким испытаниям всегда считалось неотъемлемым услови­ем для развития духа, что включало развитие способ­ностей и того, что мы называем талантом.

Зададим себе несколько вопросов: почему пьеса «Чайка» — комедия и почему эта пьеса называется «Чайка»? Почему МХАТ сделал своей эмблемой чайку? Почему два главных действующих лица в пьесе имеют фамилии, в которых легко уловить на­мек: Тригорин — три горы, несокрушимость, а вто­рой персонаж — просто Треплев? Почему Треплев убивает чайку и сам стреляется в конце пьесы?

Ответить на эти вопросы достаточно просто, если понять, что смысл пьесы — в исследовании того, как рождается талант. Если человек, не имеющий каких-либо ярких способностей, умеет принять уда­ры судьбы как благо, он становится талантли­вым, — это Нина. Правда, есть тут один нюанс: формирование таланта происходит в течение не­скольких жизней. Поэтому трудно уловить связь между смирением и талантом, в одной жизни она не столь явно выражена. Хотя примеры многих от­шельников и святых свидетельствуют именно об этом. Если же человек имеет способности, но бежит от страданий и в ответ на неприятности презирает окружающих, завидует и обижается, он эти способ­ности теряет, и его потомки — тоже. Речь идет о Треплеве.

Почему пьеса «Чайка» начинается спектаклем, организованным Треплевым? Здесь очень важен не сам спектакль, а мотивы его создания. Треплев унижен, — это связано с деньгами, способностями, судьбой. От своей матери он перенял категориче­ское неприятие травмирующих ситуаций. Его пье­са — это, в первую очередь, желание отомстить, расквитаться, возвыситься над другими. Для Треп- лева поиск новых форм — это стремление подчи­нить себе окружающих. У него, по сути дела, нет содержания, он информационно закрытая система, потому его пьесы пусты и бездушны. Это подмечает Нина. Потому она и влюбляется в Тригорина, у ко­торого все наоборот. Этот человек равнодушен к форме и готов принять любую ситуацию без исте­рик, претензий, осуждения.

У Треплева неприятие травмирующих ситуаций переходит в желание уничтожить другого или себя. Именно поэтому он хочет убить Тригорина и убива­ет чайку. Кульминационным моментом в пьесе яв­ляется не самоубийство Треплева, а убийство чайки и слова Нины, которая сравнивает себя с чайкой и проявляет готовность пойти на муки и страдания для очищения и просветления своей души. Это про­является в ее желании стать актрисой. Актерская профессия омрачается земными моментами — сла­вой, имиджем, поэтому Нине предстоят серьезные испытания, но в ее заявлении есть главное — жела­ние поставить интересы духа выше интересов тела.

Треплев не хочет страдать и смиряться, очищая при этом свою душу. Он осуждает, презирает, нена­видит, и акт убийства чайки означает убийство в его душе стремления сохранить приоритет духовных ценностей. Убивая чайку, Треплев отрекается от духовного развития, поэтому он обречен и физиче­ски. Он покончил бы с собой, даже если бы не встретился с Ниной, — не обязательно для этого стреляться: например, просто заболел бы и не стал лечиться. Нина чувствует его внутреннюю пустоту, и поэтому, даже брошенная Тригориным, находясь в бедственном положении, отталкивает Треплева. Принять Треплева означает убить свою душу, а она не желает этого.

По сути дела, герои каждой пьесы решают один и тот же вопрос: «Быть или не быть?». Это извеч­ная тема: что важнее — тело или душа? Благород­ство или кусок хлеба? Героиня «Чайки» решает этот вопрос так же, как Гамлет.

Самоубийство Треплева не является трагедией, ведь он изначально выбрал приоритет тела. Поступ­ки человека, потерявшего жизнь из-за своего пиджа­ка, скорее комичны, чем трагичны. Наше тело — тот же самый пиджак, поэтому пьеса «Чайка» не может быть драмой или трагедией, а только комедией.

Если говорить о трагедийном аспекте пьесы, то это убийство чайки. Человек убивает свою душу из-за собственных амбиций, чрезмерной значимости своей физической оболочки. Убийством чайки Треплев пытался нанести психотравму окружаю­щим. Как воспринимает эту психотравму Тригорин? Никак. «Красивая птица», — произносит он. Нельзя на зло отвечать внутренней ненавистью и осуждением. То, что написано в Священных кни­гах, Тригорин подтверждает практикой. Именно поэтому он талантлив.

«Весь мир — театр, и люди в нем — актеры», — сказал Шекспир. Если у зрителя появится ощуще­ние, что Тригорин хороший, а Треплев плохой, — спектакль окажется неудачным. А если зритель по­чувствует, что и мерзавцем, и святым делается одно и то же дело, и гением и тупым — также, что через слабость одного воспитывается сила другого, что Треплев и Тригорин не являются авторами коме­дии, именуемой «жизнь», и что главная наша точка опоры — вне пределов нашей жизни, — тогда у зрителя появится ощущение любви и к Треплеву, и к Тригорину, и к другим героям, и тогда можно считать, что спектакль получился.

Развитие души каждого человека происходит как колебательный процесс: любовь ко всей Вселенной, к ее Творцу и усиление духовных структур — и лю­бовь к земному с реализацией накопленного потен­циала. Если душа уже отягощена земным, то даль­нейшее погружение человека в земное — это ее за­грязнение и деформация, а затем — болезнь и смерть тела. Тот, кто хочет спасти свою душу и ради этого готов пойти на страдания телесные, спа­сает не только душу, но, в конечном итоге, и тело. Чайка у Чехова — это символ правильного выбора: интересы души выше интересов тела. Те, кто сдела­ли чайку эмблемой МХАТа, правильно восприняли выбор, совершенный героиней.

У моряков есть поверье, что души умерших пере­селяются в чаек. Убивая птицу, Треплев убивал свою любовь и свою душу. Возникает вопрос: ради чего он делал это? Его амбиции, связанные со зна­чимостью физической оболочки, перевешивали чув­ство любви. Это называется «смех сквозь слезы».

Что делает клоун на сцене? Он совершает внеш­не значительные движения, изображает себя важ­ным, то есть преувеличивает значимость формы, устраивает какие-то конфликты, а мотивировка пу­стячна, и народ хохочет. Треплев — тот же клоун, и логика его поведения — такая же. Клоун на сцене достает пистолет, собираясь стреляться из-за совер­шенно несерьезной причины, и это смешно.

Есть еще один вариант комедии: клоун надевает королевские одежды и вдруг начинает путаться в них, падает — и зрители опять хохочут. Чувство любви, которое Треплев получил свыше, — это ко­ролевские одежды, в которых он запутался до та­кой степени, что стал падать. И это снова — смех сквозь слезы.

Что такое юмор и смех? Это соединение проти­воположностей, неожиданное изменение формы, которое активизирует духовные структуры. Юмор — это средство адаптации человека к окру­жающему миру. Треплев абсолютно не принимает разрушения формы, для него форма — абсолютная ценность. Поэтому его духовность деградирует, и жизнь для него — это постоянная трагедия.

Третий вариант комедии: клоун рыдает, льет сле­зы из-за того, что лопнул шарик, а зрители хохочут. Повышенные трагические эмоции Треплева, причи­ной которых являются воздушные шарики его имид­жа, высокомерие по отношению к друзьям, неуем­ные амбиции — в принципе, все это вызывает смех.

В каждой комедии есть главное комедийное лицо. В «Чайке» это Треплев. Но он же и главный трагедийный персонаж. Если ставить пьесу только как комедию, — будет нелепость, если сделать из нее только трагедию, — это нелепость еще боль­шая. Если неудачно соединить их, то они уничто­жат друг друга, и сварится пресный, невкусный «суп». А вот в каждой ситуации соединить и коме­дию и трагедию в единое целое — это может далеко не каждый режиссер.

До сих пор это удавалось лишь одному режиссе­ру — Тому, Кто создал нас. Но ведь — по образу и подобию Своему. Значит, и мы, играя свои роли на сцене жизни, должны научиться соединять проти­воположности.

С. Н. Лазарев. «Диагностика кармы. Чистая карма». Книга 2

Подробнее о книге

****************************************************************

Сергей Николаевич Лазарев - автор многочисленных книг о духовном пути и развитии человека (серий книг «Диагностика кармы», «Человек будущего» и «Опыт выживания»). Долгие годы он занимается изучением взаимосвязи между состоянием души человека и его судьбой; он рассказывает о том, как наши поступки отражаются на нашем здоровье, нашем будущем и будущем наших детей. Идеи С.Н. Лазарева сформировались в систему отношения к жизни, определяющую место человека во Вселенной.

Книги, лекции и семинары С.Н. Лазарева - это изложение более чем 30-летнего опыта исследований в области синтеза науки и религии, это объединение важной информации, которая формирует универсальную систему знаний.

lazarev.ru

Дорогие Друзья! Если Вам понравилась информация, и Вы смогли почерпнуть из нее полезное для себя, пожалуйста, поставьте лайк и напишите свой отзыв в комментарии. Ваше мнение очень важно для нас! Это также очень поможет развитию и расширению канала!