Сталинский период очень страдает от феномена «эффективного менеджмента». Сталинистам всегда очень просто увести дискуссию в поле гуманистических соображений против рационально-прагматических. Они говорят: «Умерло много людей, но лес рубят - очевидно же что щепки полетят, зато заводы, победы, урбанизация, индустриализация...» и всяческое прочее поднятие с колен.
Разбирать этичность конструкций, где гибель людей плавно переходит в слово «зато», где человеческая жизнь стоит в иерархии ближе к концу, мы сегодня не будем. Ответ на это очевиден, а если кому и нет то объяснять бесполезно. Здесь мы поговорим о первых годах настоящего «сталинизма», начавшихся со сворачиванием Новой экономической политики и шедших до начала Второй Мировой. Чтобы просто понять, что, почему и как там происходило.
Коллективизация
Мы с вами обсуждаем период, начинающийся с 1927 года. До этого была новая экономическая политика и она была фантастически успешна. В очень короткие сроки, с 1921 по 1927 год, ВВП на душу населения сначала вернулся к показателям последнего довоенного 1913 года, затем — превысил их. Новая экономическая политика (НЭП) представляла собой нечто похожее на то, что спустя 65 лет назовут «перестройкой». В 1921 году она стала ответом большевистского правительства на беспрецедентный упадок экономики по результатам первой мировой войны, революции и войны гражданской, на целые отрасли лежащие в руинах.
Реставрация рыночных отношений, частной собственности, разрешение кооперации, расширение возможностей по привлечению наемного труда, постепенная демонополизации отраслей экономики. Это был НЭП. НЭП, даже в период своего расцвета, ни в коем случае нельзя назвать рыночной экономикой в полном смысле этого слова. Но «временная уступка чуждому классу» на фоне очень низкой базы дала до того сильный импульс восстановительного роста, что уже к середине 20-х годов страна вернулась к довоенному тренду экономического развития.
Тем временем, этап внутрипартийной борьбы подходил к завершению. В 1927-1928 годах Иосиф Сталин, сторонник форсированной индустриализации, на фоне кризиса хлебозаготовок и общего замедления восстановительного роста, быстро превратился сначала в первое лицо партии большевиков, и, соответственно, — всего советского правительства, а следом, в течение буквально 2-3 лет стал единоличным вождем. Темпы «естественной» индустриализации, в условиях «рыночного» НЭПа и постепенный приток рабочей силы в промышленность не устраивали Сталина. Его амбиции на военную экспансию и создание грозной современной армии для большой войны могла удовлетворить лишь форсированная индустриализация.
Забегая вперёд — это не получилось. С началом войны в 1941 быстро выяснилось, что есть очень большая разница между выполнением планов пятилетки по выпуску танков и реальной готовностью армии к войне. На это могли бы намекнуть результаты Северной войны, когда огромный Советский Союз потерпел поражение от крошечной Финляндии. Но полностью это проявилось в 1941 году. Тогда за пять месяцев германские войска прошли вглубь территории СССР более чем на тысячу километров. К 1 декабря полностью захвачены Литва, Латвия, Белоруссия, Молдавия и Эстония. Уничтожено более 3 миллионов красноармейцев. Неэффективность плановой модели в целом, в сочетании с масштабными репрессиями в армии в предвоенный период привели к катастрофе при начале войны.
Вернёмся к началу сталинского правления. Рамки индустриализации описывает первый «Пятилетний план» или сокращённо «пятилетка» — основная форма планирования в советской экономике вплоть до конца строя.
План первой пятилетки, представленный в 1928 году, предполагал повысить выпуск промышленной продукции на сотни процентов до 1932 года. Но был в этом плане существенный изъян — отсутствие каких бы то ни было ресурсов для подобных темпов роста.
Страна, как и многие другие, исчерпала возможности восстановительного роста: использовала все незадействованные мощности и незанятую рабочую силу, обеспечила внутренний спрос базовым потреблением типа продовольствия и одежды, и использовала простые пути для роста производительности труда, вроде покупки трактора вместо ручного вспахивания поля.
Привычный следующий шаг, по которому шли нормальные страны — привлечение иностранных инвестиций.
Послевоенная Япония, Китай с 80-х годов, Индия, страны юго-восточной Азии, ныне — Африка. Развивающимся рынкам очень просто привлекать инвестиции из развитых стран. Недоразвитые или вовсе неразвитые институты с запасом компенсируются доходностью инвестиций из-за дешёвой рабочей силы. Производить что-то в таких странах намного дешевле чем в развитых, поэтому инвестиции приходят, производства появляются, с ними богатеет население, появляется внутренний спрос, люди покупают более дорогую одежду, жилье, автомобили, более сложные товары личного пользования — происходит следующий этап роста. Мы его прошли только после реформ Гайдара.
Мог ли Советский Союз пойти этим путем в то время, были такие планы или нет — фантазировать здесь бессмысленно. В 1929 году, с наступлением Великой Депрессии в США, быстро накрывшей и Европу — пути привлечения иностранного капитала закрылись.
Для задуманной Сталиным ускоренной индустриализации и реализации плана первой пятилетки необходимо было получить валюту для закупку оборудования и привлечь людские ресурсы для промышленного строительства. Для этого оставался единственный резерв — деревня, 80% сельского населения страны. Метод извлечения ресурсов из деревни выбран предельно жестокий — принудительная коллективизация и раскулачивание.
Коллективное хозяйство (колхозы) — аграрные кооперативы, в которых земли, скот и средства производства находились в общем пользовании. Появились они одновременно с приходом советской власти. Новая экономическая политика же фактически прекратила их существование. Коллективные хозяйства не могли конкурировать в эффективности с частными (тогда их называли «единоличными»). Колхозы быстро рассыпались, а те что существовать продолжали не вели сколь-нибудь осмысленной деятельности, лишь прожигали ресурсы.
С конца 1929 — начала 1930 года Сталин запустил политику сплошной коллективизации и раскулачивания — конфискации собственности и репрессий по отношению к признаваемым зажиточными единоличным крестьянам.
Практический смысл экспроприаций и принудительной коллективизации очень прост: сельхозпродукция, в первую очередь — зерно, для начала XX века — чрезвычайно ликвидный товар на экспорт. Как сегодня нефть или газ, в начале 30-х годов именно зерно — лучший источник валюты, необходимой для построения промышленности.
Ликвидация единоличных хозяйств, создание вертикали производства зерна на основе колхозов, из которых невозможно было выйти и где требовалось выполнять жесткие планы, показательное насилие и запугивание, буквально выжимание экспортного товара из подневольных крестьян, ценой массового голода и смертей — самый простой, на взгляд Сталина, путь получения столь необходимой валюты. Раскулачивание, быстро перешедшее в политику «ликвидации кулачества как класса» — ставило целью не только выразительным масштабом репрессий подавить любые очаги сопротивления, но и давало дополнительные ресурсы планам пятилетки — подневольную рабочую силу из раскулаченных и высланных крестьян.
Теперь у нас имеется достаточная материальная база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс, и заменить его производство производством колхозов и совхозов. …
Не менее смешным кажется другой вопрос: можно ли пустить кулака в колхоз. Конечно, нельзя его пускать в колхоз. Нельзя, так как он является заклятым врагом колхозного движения.
Сталин в декабре 1929.
Масштабы ужаса, в который коллективизация вылилась, сложно описать. Как будто гражданская война повстречала холокост. Только прямым репрессиям — расстрелам, помещению в концлагеря и высылкам, подверглись не менее 3-4 млн человек, не менее полумиллиона из которых умерли от голода и болезней в ссылке. Коллективизация, с одной стороны, встречала на местах активное содействие — четверть от имущества “кулаков” доставалась местным уполномоченным, был повод проявить рвение. Вчерашняя сельская беднота, сегодня облеченная властью — радостно записывала в кулаки любых соседей, у которых хоть что-то можно было отобрать. С другой стороны, 1930 году по всей стране — сотни и тысячи восстаний. Крестьяне громили сельсоветы, избивали и убивали уполномоченных, жгли портреты вождей.
Локальный характер не позволял выступлениям объединиться, перейти в организованное сопротивление. Очаги бунта быстро подавлялись армией и войсками НКВД.
Последовательная политика ликвидации личных хозяйств, переход к неэффективным колхозам, уничтожение самой деятельной сельской прослойки привели к ожидаемому результату: в 1932 году производство зерна, столь необходимого для валютной выручки, резко упало. Экспорт зерна в 1931 году составлял 5,2 млн тонн, в 1932 — 1,7 млн тонн, втрое ниже и смог восстановиться только в 90-е.
Колхозы с трудом кормили самих колхозников, не говоря о выполнении все растущих планов. Выход советская власть нашла привычный — в сёла, как и в эпоху военного коммунизма, отправили военизированные отряды для изъятия зерна, теперь это называлось не «продразверстка, а «хлебозаготовка». Зерно в колхозных и оставшихся личных хозяйствах изымалось подчистую, выметались даже полы амбаров. Отдельная волна репрессий, подкрепленная пропагандой, шла против тех крестьян, что осмеливались прятать зерно. Новые враги советской власти — «зажимщики хлеба».
Результат хлебозаготовок — самый страшный, самый опустошительный голод 1932-1933 годов. Последовательная политика советской власти по изъятию любых ресурсов из села довела до голодных смертей и реального людоедства самые благодатные земли страны: Украину, Белоруссию, центральные черноземные и южные регионы России. Голод и людоедство в черноземье — звучит как «горячий лед», это нонсенс, такого не может быть, там же палку воткни — она зацветет. Но для советской власти это оказалось реальным.
Именно к 1932 году, к разгару голода, относится постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», вошедшее в историю как «закон о трех колосках».
Имущество колхозов и совхозов, в том числе урожай на полях, приравнивалось к государственному. Любые попытки голодающих крестьян прокормиться расценивали как хищение социалистической собственности, с санкцией от 10 лет лагерей до «высшей меры социальной защиты» (расстрела с конфискацией имущества). Объемы «хищений» во внимание не принимали вовсе. Несколько подобранных с поля колосков — уже тяжкое преступление. Охваченные голодом районы, чтобы предотвратить проникновение крестьян в города — просто оцепляли войсками.
Суммарные масштабы потерь от коллективизации, раскулачивания, репрессий, массового голода и последовавших за ним эпидемий, всех жертв 1929-1933 годов посчитать невозможно. Мы понимаем, что речь идет о десятках миллионов пострадавших и миллионах погибших. Производство зерна все эти годы падало. Систему производства еды в стране настолько разломали этими мерами, что прокормить себя Советский Союз не сможет до конца своего существования, импорт зерна прекратится лишь в 2001 году, после рыночных реформ.
Состояние села, тем не менее, не слишком волновало Сталина, который к 32-33 году стал единоличным вождем. Экспорт изымаемого зерна приносил твердую валюту, за твердую валюту покупали станки, а репрессированные обеспечивали промышленное строительство рабским трудом.
Немецкий Сименс, американский Дженерал Электрик — крупнейшие западные промышленные компании получали от советского правительства контракты на миллиарды долларов. Магнитогорский металлургический комбинат построен американской Arthur McKee Company, Нижегородский Автозавод проектировала компания Ford, она же поставляла оборудование и продавала лицензии на производство.
Вся без исключения тяжелая промышленность СССР в 30-е годы строилась по проектам западных компаний и на западном оборудовании, и часто под руководством западных инженеров, которым предоставлялись особые, комфортные условия для жизни.
К концу первой пятилетки окончательно стал ясен формат индустриальных преобразований: зерно и продовольствие, изъятое у крестьян, шло на экспорт, за валюту приобретали западное оборудование и приглашали специалистов, рабочую же силу обеспечивал созданный в 1933 году тюремно-промышленный конгломерат ГУЛАГ — Главное управление лагерей, подчиненное НКВД.
Механизм репрессий превратился в замкнутую машину. С одной стороны, она позволяла держать общество в страхе, изымать любые ресурсы, принуждать людей к работе в очень тяжелых условиях, с другой — она же поставляла вовсе бесплатную рабочую силу.
Были ли достигнуты цели? Привело ли уничтожение села, форсированная индустриализация, все эти миллионы жертв и поломанных жизней к каким-то выдающимся темпам роста? Доля сельского населения, как и занятых в сельском хозяйстве к концу 30-х, по сравнению с началом десятилетия сократилась в полтора раза, с 80-85% — до 50-55%. Одна из задач — переток рабочей силы из низкопроизводительного сельского хозяйства в промышленность — конечно была выполнена.
ВВП на душу населения же к концу 30-х, по сравнению с 1913 годом, почти удвоилось, с 1 500 — до 2 500 долларов.
Но. Это не выдающийся успех. Это лишь продолжение тренда, заложенного НЭПом. Ориентируясь лишь на макроэкономические данные, без учета всех трагических последствий сталинской политики, экономисты Михаил Голосов, Сергей Гуриев, Олег Цывинский и Антон Черемухин в своей работе “Was Stalin necessary for Russia’s economic development?” приходят к однозначному выводу:
Даже не учитывая трагические последствия голода, репрессий и террора, даже рассматривая лишь экономические издержки и выгоды и даже делая все возможные допущения в пользу Сталина, мы получаем результаты, которые однозначно говорят о том, что экономическая политика Сталина не привела к положительным результатам. Мы считаем, что сталинскую индустриализацию не следует использовать в качестве истории успеха в развитии экономики. Сталинская индустриализация — пример того, как насильственное перераспределение значительно ухудшило производительность и общественное благосостояние.
Трагедия жертв голодомора, репрессий, раскулачивания, всей политики советского правительства в 30-е еще и в том, что даже с сухой экономической точки зрения — эти жертвы были бессмысленны.
Человеческий капитал просто уничтожался. Наиболее грамотные и успешные крестьяне, умевшие организовать хозяйство, были убиты, а которые выжили — вырыли Беломорканал лопатами и тачками, рубили лес, но в основном их труд был непроизводительным, и технологически был на уровне Петровского времени. А зачастую использовался впустую, на проектах которые никак не использовались.
Большой террор
Схема «своим все, врагам — закон» в тоталитарных моделях работает очень слабо. Авторитарные модели, в одной из которых, например, мы сейчас живём, держатся на неучастии, на общественной апатии. Они не требуют показной лояльности, не заставляют хвалить вождя каждый день, они стараются не заходить на частную территорию, в личную жизнь граждан, а от граждан такие режимы ждут равнодушия к вопросу о том, кто и как будет руководить, неучастия в политике.
Тоталитарные, идеологизированные государства такой роскоши себе позволить не могут. Для них люди - ресурс. Они ждут абсолютной верности, готовы жестоко карать за любой ропот, и должны это демонстрировать каждый день. Атмосфера ужаса не должна оставить никого. Для поддержания единоличной власти тоталитарному вождю недостаточно репрессий против широкого круга граждан, недостаточно расправиться с явной оппозицией. Постоянный страх должен покрывать общество целиком, от простого крестьянина или рабочего — до министра и генерала. Никто не должен чувствовать себя в безопасности. Именно этими соображениями объясняется политика сталинского Большого террора 1937-1938 годов.
Активные репрессии шли еще с конца 20-х. Прервавшись на войну, они продолжились после победы в 1945 году с новой силой. Но именно эти два года, 1937 и 1938, период НКВД под руководством Николая Ежова, принято выделять отдельно. Как по масштабам и темпам, так и по статусу пострадавших.
Чтобы представлять себе скорость развития событий, нужно понимать, что организатором первого из трех «Московских процессов» — показательного судилища над «врагами и вредителями» из партийной верхушки в августе 1936 года — выступал народный комиссар внутренних дел Генрих Ягода, а уже в марте 1937, спустя всего 7 месяцев, он был арестован, еще спустя год — расстрелян.
Одной из главных задач Ежова, пришедшего в НКВД на смену Ягоде в сентябре 1936 года, помимо чисток в политическом руководстве, стали репрессии в Красной Армии, флагманом которых явилось дело Тухачевского.
Вместе с одним из основателей Красной Армии, маршалом Михаилом Тухачевским, по делу «о заговоре с целью ослабления армии и подготовке террористических актов» обвинялись 3 командарма, 4 комкора и 1 армейский комиссар — всего 9 генеральских и маршальских чинов, 8 из которых вскоре были расстреляны, один — застрелился. Из 6 же членов «специального военного присутствия», судивших Тухачевского — четверо будут репрессированы и расстреляны уже в следующий — 1938 год. Здесь хорошо виден характер репрессий: под ударом все, никто не в безопасности. Сегодняшние прокуроры и судьи — уже завтра, спустя месяц, два или год — сами станут подсудимыми. Те, кто сегодня пытают на допросах, выбивая признания и оговоры — уже завтра сами признаются в работе на произвольную иностранную разведку. Николай Ежов, воспеваемый пропагандой, сталинский нарком, главный проводник большого террора — был назначен руководителем НКВД в сентябре 1936 года, уже в ноябре 1938 — снят с должности, 10 апреля 1939 — арестован, в феврале 1940 — расстрелян. Полный цикл, от карьерного взлета, от статуса второго человека в стране, главного борца со всеми врагами, до расстрела — менее 3,5 лет.
Это очень важное отличие тоталитарных моделей от авторитарных. Тоталитарные репрессии носят массовый и, по большей части, случайный характер. В них нет лазейки для правильного поведения, какого-то алгоритма безопасной жизни.
27-й Всесоюзный съезд ВКП(б) 1934 года нарекут съездом расстрелянных — из 139 делегатов, избранных в Центральный комитет партии, годы Большого террора не переживут 97, всего же из 1956 делегатов съезда по обвинению в контрреволюционных преступлениях будут арестованы свыше тысячи. Это самая элита советской власти.
Но не стоит думать, что репрессии конца 30-х прошли лишь по верхушке. Массовый террор против «враждебных элементов» именно тогда встал на плановые рельсы. На места, в областные, краевые и республиканские комитеты партии и управления НКВД буквально спускались планы.
Этими планами регулировалась деятельность «особых троек» — органов НКВД, заменявших суд. Им спускали конкретные цифры по количеству подлежащих ликвидации — первая категория, заключению в лагерь и ссылке — вторая и третья. В задачу органов НКВД не входило как таковое следствие, в их задачу входили выполнение, а лучше — перевыполнение плана по репрессиям. И как в любой бюрократической системе, кадры на местах стремились соответствовать, в идеале — сильно превышать требования. В руководство НКВД и лично Сталину шли сотни шифровок с просьбами об увеличении квот по всем категориям, особенно первой — подлежащей ликвидации на месте.
Кто становился жертвой репрессий к концу 30-х, когда кулачество как класс, по сути, уже было ликвидировано? Можно сказать, что это священнослужители, деревенские «середняки», городские артельщики, люди с какой-то, по советским меркам, степенью зажиточности. Но в реальности органы НКВД просто получали плановую разверстку и стремились ее выполнить. Сам формат репрессий конца 30-х уже не предполагал никакой выборочности. Он шел от цифр, а не признаков и тем более не от вины. На одном только Московском авиазаводе №24 за один только 1937 год было выявлено 5 шпионских и террористических групп. Тогда же по всей стране было арестовано 150 тысяч священнослужителей, две трети из которых расстреляно, а УНКВД по Свердловской области разом, в рамках одного дела «раскрыло» повстанческую сеть из двухсот организаций. В 1937-1938 годах по всей стране каждый день приводили в исполнение около полутора тысяч смертных приговоров. Но не только расстрелянными и сосланными в лагеря прирастали жертвы террора. Был тогда еще такое статус «член семьи изменника родины» — это понятие было введено решением Политбюро от июля 1937:
Членами семьи изменника родине считаются отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником родине или находились на его иждивении к моменту совершения преступления
Жен и мужей репрессированных, в том числе — бывших, ссылали и заключали в лагеря. Дети старше 15 лет, признанные социально опасными, могли пойти вслед за родителями, младших отправляли в покрывшие всю страну специализированные детские дома, по формату близкие к трудовым лагерям. Цитата описывающая эти лагеря:
Приёмник напоминал тюрьму. В детдоме учили грамотности. Учителя нас часто били. Жаловаться и сопротивляться нельзя, так как мы дети врагов народа. Заставляли учить биографию Сталина. Везде на стенах висели сталинские портреты. Питание детдомовцев было скудным. Одна чечевица. Ели все вместе за одним столом и часто бывало, что лучшие куски пищи доставались более сильным подросткам. Детдомовцы работали, овладевали профессией. Девочки шили, а мальчики трудились на станках в мастерских. Дети работали по 6-8 часов в день. Лишнего слова сказать нельзя, сосед на соседа доносил, и могли наказать.
Это в такие условия попадали дети совершенно случайных людей, которые не делали ничего плохого, а просто были репрессированы для выполнения плана.
В результатах Большого Террора мы снова полагаемся лишь на оценки. Наиболее адекватные из которых вращаются вокруг полутора миллионов репрессированных за 1937-1938 годы, более полумиллиона из которых приговорены к расстрелу. Если вы хотите примерно представить себе что означает эта цифра, представьте 200 заполненных поездов метро, всех пассажиров которых расстреляли. Люди совершенно случайные, ни в чём не виновные, разных возрастов — вот прям можно взять и посмотреть на состав вагона метро в Москве и это будет примерно состав расстрелянных.
Индустриализация и урбанизация - два процесса, захватившие в первой половине XX века всю планету. Мы с вами много раз обсуждали их характеристики и долгосрочные последствия. Эти два процесса сформировали не только наше потребление, наш научно-технический прогресс, но весь образ жизни, они создали массовое общество, которое и определило внешний вид XX века. Разница между странами состоит не в том, случится этот объективно обусловленный процесс или нет. Заводы будут построены, люди переедут из деревни - в город, переток рабочей силы из аграрного в индустриальный сектор произойдет обязательно. В любой стране. Тип политического режима определяется не тем что, но тем как произойдет неизбежное.
Под влиянием естественных рыночных законов, как в США и Западной Европе или ценой безумных жертв, как в моделях тоталитарных. Безумных жертв как для осуществления неизбежного, так и для сохранения самого режима эти жертвы создающего.
Сталинизм - не пример эффективного менеджмента, это пример попытки организации восхода солнца вручную, когда огромные людские и природные ресурсы с эффективностью забивания гвоздей микроскопом бездарно утилизировались и превращались в валюту, которая никому, помимо правительств и населения стран развитого капитализма, пользы не принесла. Индустриализация и урбанизация произошли бы в нашей стране в любом случае, как это случилось во всём мире. Но мы заплатили за неё такую огромную цену из-за абсолютно безумного, сумасшедшего госуправления которое тогда было.
В следующий раз когда увидите любителя Сталина — отправьте ему эту статью или моё видео на эту тему.
Понравился текст? Подпишитесь на мой канал, чтобы не пропустить новые статьи.
