«Мой друг умирал, и я был« слишком занят », чтобы попрощаться»
Я всегда буду помнить ее такой, какой она была, когда мы впервые встретились. Пятнистый на солнце.
Это было семь лет назад на пустой пристани в Хорватии. Она со своим партнером по преступности, я со своим. Все четверо из нас были потеряны. Потерянный, пытаясь найти лодку, на которой мы должны были потратить следующие пять часов, круиз пьяного фестиваля заката, где то, что случается в море, остается там. В гавани не было лодок. Мы проверили наши телефоны, проверили наши часы. Мы были вовремя. Я не знаю, как долго мы болтали, но к тому времени, как мы подняли глаза и увидели тень парусов лодок, бросающих нас в передышку славной тени - мы четверо стали крепкими друзьями. Пять часов спустя мы были неразлучны.Следующие несколько дней музыкального фестиваля были одними из моих любимых. Мы покрыли наши лица блеском (задолго до того, как Instagram сделал это клише) и пили теплый Туборг из влажных бутылок, пока не взошло солнце. Каждый день мы забирали их в нашу гостиницу и получали от шведского стола все, что можно съесть, чтобы накормить четверых на каждый прием пищи. Мы встречались с мальчиками и танцевали до рассвета в древнем амфитеатре, будучи уверенными в том, что никому на земле не было так весело, как нам. Вчера вечером мы покинули фестиваль, надели красивые платья и поужинали в городе, выпили местное розовое вино, позируя на невероятно белых уличных кроватях, освещенных огнями. Мы поменялись номерами и улетели домой. У меня был блеск в волосах более недели.Для меня она была ракетным топливом. Она была смыслом приключений для моих чувствительных чувств. Она была «почему бы и нет», но почему? Она ввела меня в беду, в которой я отчаянно нуждался, и я, в свою очередь, пришел бы, чтобы иногда уравновесить ее горячую голову. Мы были экзотическими аутсайдерами в уже полностью сформированных социальных кругах друг друга. Позиция власти и интриги.То есть, пока она не умерла, и у меня не было возможности объяснить своим друзьям, что кого-то очень важного - о котором они почти ничего не знали - здесь уже не было.
Я узнал, что она заболела чуть больше года назад. Рак. Типа она была слишком молода, чтобы иметь. Она поступила так, как сделала все: расправив плечи и составив план действий. Этот план не предусматривал сочувствия, жалости или каких-либо проявлений скорби с нашей стороны. Она собиралась бороться с этим, и единственное, чего она хотела от нас, это вести себя как обычно. Чтобы она не чувствовала себя больной. Не смотреть на нее, как будто она умирает.Я видел ее всего два раза за год до ее смерти. Трудно признать это. Сложнее признать почему. Эта жизнь мешала. Моя жизнь помешала ее смерти. Работа, новая работа, новые отношения для нас обоих, постоянная скучная борьба с «занятым». Мелкие барьеры, которые могут казаться непреодолимыми, вплоть до тех пор, пока вы не поймете, что уже слишком поздно что-то делать с этим.
Мы договорились встретиться, и один из нас отменил бы. В конце концов у нас был поздний завтрак, сразу после того, как ей сказали, что ее опухоль ухудшается. Она была очень осторожна, на каком языке она говорила, никогда не рассказывая мне, что это был Стадия 4, только когда-либо говорила о практической химиотерапии вокруг работы, ее колеблющихся уровнях энергии. Я оглядываюсь назад на вопросы, которые я ей задавал, и поражаюсь собственной глупости: уедет ли она и ее парень в отпуск в следующем году? Думали ли они купить что-нибудь вместе после того, как все это закончится? На самом деле она увернулась от них. Мы говорили о том, как она наконец-то получила длинные волосы, и теперь они пойдут, вероятно, во время ее следующей химиотерапии. Когда я впервые встретил ее, у нее был подрез. Я думал, что это была самая крутая вещь, которую я когда-либо видел.Две недели спустя мы пошли в магазин за покупками. Я примерил кепки в Topshop, чтобы заставить ее рассмеяться, и вытащил бордовый бархатный ободок, который она любила в And Other Stories. Мы ели торопливую пасту во вторник вечером, и она ворчала, поскольку невежественный обслуживающий персонал принес неправильные напитки и никаких столовых приборов. Она имела обыкновение управлять барами и ресторанами, даже театрами - и мне нравились высокие стандарты, которым она придерживалась всех. Она была одной из моих любимых людей, чтобы пообедать с.
Мы попрощались с трубкой, и следующее, что я услышал, она была мертва.
Новости пришли 22 - го декабря. Я написал ей в ноябре и ничего не услышал. Я знал, что к тому времени химиотерапия начнет действовать, и я оставил это. Было бы благородно сказать, что я не хочу толпить ее, но это было бы ложью. Правда более неудобна. Я забыл преследовать. Я забыл пойти к ней, чтобы не заставлять ее принимать еще больше решений, принести ей ужин. А теперь было уже поздно.На похоронах у многих девушек был пикси, побрившиеся головы, которые они храбрились ради милосердия и солидарности с ней, теперь росли. Идти на похороны кого-то твоего возраста, оглядываться и видеть только молодость и новую жизнь, было странной и смущающей вещью. Чувство вины пронзило мои внутренности, словно резиновая полоса. Разрыв между нашей последней встречей и ее смертью оставался пустым. Я понятия не имел, что случилось, как он ускорился так быстро. Она запланировала эти похороны; кто будет говорить, кто будет читать стихи, выбирать песни. Что она будет похоронена под звуки «Где-то над радугой». Смак, который я чувствовал по поводу своего постороннего статуса, исчез. Теперь я чувствовал себя как нарушитель, вторгаясь в более заслуженное горе других людей.
После этого мы поговорили и рассказали наши истории о ней. В тот момент, когда мы пели караоке и танцевали на столах, в тот день, когда она наконец-то взяла свои любимые серебряные ботинки Рассела и Бромли и щелкнула ими вместе, как Джуди Гарланд, в те майские выходные, которые никто не помнит, как возвращались домой в тот день в Нью-Йорке в тату салон. Боже, я бы по ней скучал.
Постепенно я узнал правду тех последних нескольких месяцев. Я задавал тактические вопросы, чтобы раскрыть детали, стараясь не раскрыть свой секрет: чего я не знал. Меня там не было Я был слишком занят.
Друг Эми (слева) и Эми (вторая слева)
ЭМИ ГРИЕР
Но вскоре я услышал, как другие люди задают мои вопросы. Собираем воедино факты, сроки. Я понял, что были другие нарушители. Медленно я не чувствовал себя таким мошенником. Как будто я не принадлежал. В конце концов, один из ее ближайших друзей смысла этого для меня: «Представьте себе, чтобы иметь , что разговор с каждым человеком ты знал ... это разобьет ваше сердце. Неужели ты так хочешь провести те несколько минут, которые ты оставил?
И наконец я понял. Чувство вины и гнев притупили сокрушительное понимание. Смерть не о тебе, а о них. У нее не было выбора во многом из того, что случилось. Но это? Это она могла выбрать.
И теперь я тоже. В темном, шатком четырехчасовом поезде домой с ее похорон я сделал несколько обетов. Выбор о том, как лучше всего служить ее памяти. Я поклялся выделить время, несмотря ни на что. Это не должно быть долго. С хорошими друзьями все в порядке. Я решил смешать группы дружбы, часто и без цели. Все должны существовать в контексте. В конце концов, все, что у них общего, - это ты. Все остальное - просто политика. Наконец, что-то, что однажды сказал мне великий писатель, является самой важной вещью в любой хорошей функции - но то, что я сейчас нахожу, применимо почти ко всему в жизни: показывай, не рассказывай. Говорить людям, что ты их любишь, важно, но легко, и обычно о тебе гораздо больше, чем о них. Показывать их? Гораздо сложнее и тем более жизненно важно быть таковым.
Как для нее? Я всегда буду помнить ее такой, какой она была, когда мы впервые встретились: пятнистый на солнце.