Под «всё» я имею ввиду не только недавние, совсем уж странные, высказывания Никиты Сергеевича относительно «числа зверя» или «всеобщего чипирования», но и общественно-политические взгляды в целом, последовательно излагаемые им на протяжении нескольких лет. При всей их неоднозначности, это — лишь слова.
Оценивать же людей следует не по словам, а по делам. К творческим личностям это относится в ещё большей степени, поскольку их дела — фильмы, полотна, романы, симфонии — материальны. И остаются с человечеством на годы и века. Так вот…
Слезами горю не поможешь?
Во-первых, «Солнечный удар» — это прецедент. До него большинство лучших картин о революции, красном терроре, гражданской войне и репрессиях — а это, к примеру, «Служили два товарища», «Собачье сердце», «Восток-Запад», «Доктор Живаго», «Адмирал», «Елена» — вызывали во мне примерно одинаковые чувства: горечи и отчаяния от безвозвратной потери чего-то прекрасного, с одной стороны, и бессильной ярости, возмущения, ненависти, презрения и брезгливости к тем, кто творил все эти злодеяния, с другой.
Заметьте, все эмоции — негативные и разрушающие. А если учесть, что изменить что-то в прошлом страны невозможно, то и САМОразрушающие.
«Солнечный удар» впервые вызвал у меня слёзы. А слёзы — это всегда очищение. И это необходимо всем нам, сегодняшним, до сих пор так и не пришедшим в себя после того «солнечного удара», который пережила наша страна в 1917-м.
Видимо, нечто подобное, только, конечно, несравнимо более трагическое, испытывал когда-то и сам Бунин (по мотивам произведений которого снят «Солнечный удар»). На последних страницах «Окаянных дней» он пишет:
«Поехали извозчики, потекла по улицам торжествующая московская чернь. Какая-то паскудная старушонка с яростно-зелёными глазами и надутыми на шее жилами стояла и кричала на всю улицу:
— Товарищи, любезные! Бейте их, казните их, топите их!
Я постоял, поглядел — и побрёл домой. А ночью оставшись один, будучи от природы весьма несклонен к слезам, наконец заплакал и плакал такими страшными и обильными слезами, которых я даже и представить себе не мог...
А потом я плакал слезами и лютого горя, и какого-то болезненного восторга, оставив за собой и Россию и всю свою прежнюю жизнь, вырвавшись из этого разливанного моря страшных, несчастных, потерявших всякий облик человеческий, буйно и с какой-то надрывной страстью орущих дикарей, которыми были затоплены буквально все станции, начиная от самой Москвы и до самой Орши, где все платформы и пути были буквально залиты рвотой и испражнениями…»
Канули в вечность
Во-вторых, в «Солнечном ударе» есть несколько потрясающих режиссёрских находок. Например, эпизод, отсутствующий у Бунина, но делающий картину ещё многозначнее — сцена, в которой повзрослевший Егорий возвращает Поручику часы, притом, что отправляет людей на смерть (топит баржу с солдатами и офицерами).
Для чего режиссёру понадобилась эта деталь? Чтобы доказать, что вещи для пролетариата имели (и имеют до сих пор — не об этом ли, отчасти, говорил и Звягинцев в фильме «Елена») бОльшую ценность, чем жизнь?
Чтобы показать, как люди поступают, чтобы обмануть свою совесть, остаться чистым в собственных глазах?
Или чтобы попытаться сказать что-то ещё более глубокое, философское — о времени, памяти, истории, вечности, которые навсегда останутся с теми, кто ушёл на дно, буквально канул в Лету. Тем же, кто выжил, отведено немного — ровно столько, сколько длится человеческая жизнь, лет 70…
Оставшиеся на берегу
И, наконец, в-главных: «Солнечный удар» — это, на мой взгляд, настоящий шедевр. Потому что он, при всех своих мелких недостатках, умудряется донести до зрителя одно большое и крайне важное высказывание, которое осознаёшь только в финале, когда на экране возникает надпись: «С 1918 по 1922 годы на юге и в Крыму Россия потеряла восемь миллионов своих граждан».
Я до сих пор не понимаю, как человек, снявший такое кино, может упрекать в непатриотизме тех, кто говорит о недостатках, проблемах, слабостях и бедах свой страны? Он ведь сам «утопил» ту прекрасную и благородную, истинную и великодушную Россию, которой она была. «На берегу», по его мнению, остались лишь воры и убийцы, негодяи и предатели, недоумки и хамы.
То есть… все мы, нынешние, включая автора. И не только потому, что мы — их потомки.
Понимать это очень неприятно и больно. Но ведь это правда. И мы действительно — потомки именно тех, кто украл голубой шарфик и отдал приказ затопить баржу, тех самых «дикарей» и «торжествующей черни», о которых писал Бунин в «Окаянных днях».
Приведу оттуда ещё одну — совершенно убийственную! — цитату:
«Город чувствует себя завоёванным. А завоеватель шатается, торгует с ларьков, плюёт семечками, кроет матом…
На их лицах нет обыденности, простоты. Все они почти сплошь резко отталкивающие, пугающие злой тупостью, каким-то упрямо-холуйским вызовом всему и вся. Уголовная антропология установила: у огромного количества так называемых «прирождённых преступников» — бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно ассиметрическими чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешенных на монгольском атавизме!
… И вот уже третий год идёт нечто чудовищное. Третий год только низость, только грязь, только зверство».
Бунин не выдержал — уехал. Мы привыкли (забыли, вытеснили) — и уже не замечаем. Более того, воспроизводим.
Фильм Михалкова напоминает об этом, задевая нас за живое, ущемляя самолюбие. Смотреть его тяжело, но необходимо. Зачем? Иногда нужно сделать себе больно, чтобы понять, можем ли мы ещё чувствовать.
Вероника Милославская
На фото: кадры из фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар». Источник: kinopoisk.ru
P. S. Россия, которую мы потеряли… О ней напомнил мне и юбилей графа Петра Петровича Шереметева, на котором мне однажды посчастливилось побывать. Рассказала об этом в статье «Династия».