В Петрограде, в году 1920-м.
Баронесса фон Гроссдрот, урожденная княгиня Питолицына, пришла к ломбарду с довольно странною ношею, подрывавшею впечатление от ее величественного вида. Кроме трех старых котелков ее покойного мужа, у нее в руках было еще внушительной величины полено.
Она подобрала его на углу площади Глинки и улицы Декабристов — ведь в каморке было давно не топлено, а несмотря на апрель, на улицах был ледок, на котором то и дело скользили прохожие.
Котелки баронесса несла, разумеется не для заклада, а для продажи в Александровском рынке; к ломбарду же надо было придти в восемь часов утра, за два часа до его открытия и дежурить перед запертыми дверями под дождем, только чтобы получить «квиток» — талончик, который дает лишь право на заклад «быть может в пятницу, а может и в субботу», когда там хватит денег.
И то толпа нуждающихся была, по обыкновению, так велика. что баронессе достался лишь номер сто восьмой; это было плохо, так как каждый день, когда деньги в ломбарде приходили к концу, окошечки выдачи ссуд запирались, а изможденная толпа долго еще ждала неведано чего и не расходилась; трудно сразу свыкнуться с мыслью, что опять не будешь сегодня обедать». Ломбард был со скудными фондами не только из-за массы закладчиков, но и оттого, что считался нужным для одной буржуазии, для неприменившихся к новому строю; пролетариату открыты иные пути. И действительно, по мокнувшей под дождем одежде, по всему обличью угрюмых людей, стоявших у под’езда, можно было заключить, что большинство из них принадлежит буржуазии, безнадежно превратившейся в пролетариат.
Нельзя сказать, что баронесса не была сама виновата в своем положении.
В те блаженные дни, когда такая ноша не могла бы ей привидеться и в кошмаре, она была директрисою частного учебного заведения для благородных девиц, учителя на собрании предлагали приспособить училище к требованиям трудящихся, пойти навстречу их жажде образования, но баронесса фон Гроссдрот наотрез отказалась заявив, что «с этою дрянью» у нее не может быть ничего общего и что все это на две недоли, пока немцы не возьмут Петербург.
Она закрыла училище, имевшее за сорок лет прочную и хорошую репутацию, но тогда пришли эти разбойники, вновь открыли его, отобрав всю ее квартирную обстановку и теперь там учатся кухаркины де-
ти, вдобавок вместе и мальчишки и девченки, что является величайшею безнравственностью.
Баронессу же, лишившуюся всего, приютила одна из ее бывших приживалок, занявшаяся мешечничеством.
Были мечты на побег заграницу, но для этого надо было иметь хоть что нибудь. И прежняя полная, напоминавшая Екатерину Вторую, фигура баронессы изменилась до неузнаваемости, но она продолжала высоко держать знамя и ждала, когда же все это, наконец, кончится.
Под кожею молитвенника у нее был спрятан список всех ее врагов и грабителей, для которых она потребует возмездия, как только вернется государь император.
А пока приходилось ходить в дырявых башмаках по снегу в ломбард и рынок. Полено оттянуло руки, но бросить его было очень жаль; ведь это — полчаса тепла...
Баронессу осенила мысль, как сделать его хоть не таким нелепым: при входе в Александровский рынок она надела на него котелки. Таким образом оно получило свое оправдание, как подставка и с этого-то импровизированного манекена смотрели три архаических шляпы на снующую, суетливую толпу в совсем иных головных уборах, не обнаруживавшую ни малейшего желания их купить.
Впрочем, и другие продавали много бесполезных вещей; ветхую генеральскую шинель без давно споротой красной подкладки, альбом видов Италии, нумизматическую коллекцию.
Все ценное было давно продано в предыдущие годы.
В 1920-й выскребались, с изобретательностью отчаяния, лишь последние крохи из прежде полной чаши.
Умирала, среди обновленной жизни, та торговля домашними вещами, от которой ломились прежде комиссионные магазины, вывозившие из России заграницу такую массу художественных ценностей.
Да и меньше стало этих продавцов с глубоко оскорбленными интеллигентными физиономиями: кто просто умер от истощения или сыпного тифа.
Теперь среди лотков и лавченок, ютящихся по лабиринту Александровского рынка, они были незаметны и только какой-то высокий седой господин в очках ходил, как цапля, среди груд старой рухляди, прицениваясь к одной галоше — непременно одной; другая у него еще годилась, а в этих кучах было сколько угодно разрозненной обуви.
Первым покупателем, подошедшим к баронессе после четырехчасового ожидания, оказался молодой человек, в необычно коротком пальто и в большом диковинном картузе.
Он примерил котелок, для чего стоявший рядом старик торговец услужливо подал баронессе со своего лотка зеркальце, потом попытался уложить куда то в карман, оказавшийся с целый мешок, но твердый котелок не входил туда.
Тогда молодой человек вежливо вернул его со вздохом сожаления.
— Извиняюсь. Не подходит. И отошел.
— Знаете, кто это, гражданка, — сказал старик, кладя обратно зеркальце: — Это — домушник. вот что квартиры обчищает. Погонятся за ним: он сейчас полы от пальта отшпилит, так что оно станет длинным, прежнюю шляпу в карман картуз на голову — и совсем станет иной человек и идет себе спокойно. Только ваши котелки и для них не годятся. Не продадите вы их, гражданка — не носят их теперь.
Тут у вас рынок жидовский. Старые жиды в синагоги ходят в котелках.
— Да ведь старые евреи, гражданка, и котелки носят старые. Нового они не купят.
Баронесса ничего не ответила и продолжала держать в онемелых руках полено с котелками перед собою прямо, как свечу. Вечерело и надежда пропадала.
Правда, еще один маклак предложил за рубль спороть ленты со всех трех котелков; за это можно было бы поесть, но котелки бы обесценились.
И вдруг, с целой кампанией, подскочил жизнерадостный, полупьяный татарченок.
— Эй ты, гражданка, почем шляпы?
— По пяти рублей, — ответила баронесса, вполне готовая уступить за три, но зная, что надо запрашивать.
— Зачем дорожишься. Ты не дорожись. Хочешь червонец за все три?
Все три! Червонец!
Это было неожиданным счастьем.
А татарин уже, скаля зубы, расстегнул шубу и вертел белую бумажку, перед самым носом баронессы, не обладавшею ею вот уже несколько месяцев.
— Извольте, — ответила она; у нее не хватило духу торговаться.
Татарин взял котелки и протянул ей.
— Плюнь в шляпы.
— Что вы? Зачем?
— На счастье. Для продажи беру. Примета такая есть: выгодное дело сделаю.
— Да все-таки...
— Плюй, а то все дело врозь!
Баронесса нерешительно, чуть-чуть плюнула в один котелок.
Не так! Плюй хорошо, чтоб хорошая продажа была! Ну-же плюй! плюй! Вот деньги.
Она густо плюнула в котелки и протянула руку.
Но он со смехом щелкнул ее по лбу одним из них и швырнул ей все на земь.
— Что я, дурак, буду покупать, когда ты сама на свой товар плюешь.
Компания покатилась от хохоту.
Он круто повернулся и пошел от баронессы, растерянно подбиравшей котелки.
— Эй, гражданка! — сочувственно сказал торговец:— ведь он только вас разыгрывал, а вы верите. Сразу же было видно, что пустой хулиган. Вот не хотите ли? Тут у меня хлеба немножко. Подкрѣпитесь, а то попусту целый день простояли. Совсем темнело.
Измученная старуха с поленом и котелками, низко опустив голову, побрела домой.
А. Бобрищев-Пушкин.
["Новости жизни", г. Харбин, Воскресенье, 29 июня 1924 г. № 142, стр.2]
НОВОСТИ ЖИЗНИ (Харбин). 1924 - 1926; Суббота, 2 февраля 1924 г., № 24, стр.2 На берегах Невы. (Петроградскія письма), История болезни Ленина стр. 4 Анекдотическая претензия автобусника, Девяностолетний «подкидыш», Гастроли Малого Театра Воскресенье, 29 июня 1924 г. № 142, стр.2 Котелки стр. 4 Горькая доля калеки, «Жив курилка», «СЫНОК», Я. М. Каршенбойм на волосок от смерти, Стадион стр. 6 Транспорт на заре человечества
Подписаться на канал Новости из царской России
Оглавление статей канала "Новости из царской России"
YouTube "Новости из царской России"