Автор: Светлана Сологуб
В мае воздух можно пить пригоршнями. Особенно за городом.
Ромашов вышел из автобуса и сладко потянулся. Вслед за ним выскочили Ромка с Наташкой и загалдели о чем-то своем, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. Ромашов подал руку жене. С одной стороны остановки шелестел новорожденными листочками еще не до конца одетый лес. Вглубь змеилась тропинка. С другой, через дорогу – жила-копошилась своим неторопливым весенним бытьём деревня.
Подлесок тоже был ещё почти голый, поэтому можно было спокойно взглянуть вдоль тропинки насквозь и увидеть там, в глубине, метров через пятьсот-шестьсот, заборы дач.
- Нам туда, - махнул рукой Ромашов, и семейство дружно замаршировало между берёз и осин. Ромка – впереди. Пока не было посторонних, он мог с легкостью пошалить и, например, мановением руки освободить тропинку от валежника. Хорошо, что большое дерево не упало, подумал Ромашов. Тогда бы, наверное, и жена бы не справилась, пришлось бы по-нашему, по-обычному, идти в деревню за помощниками с топорами и пилами.
Ну вот, кажется, здесь. Третья улица, седьмой дом от поворота, участок номер сто восемьдесят три. Калитка распахнута, хозяйка говорила, что будет их ждать с утра.
Дети оробели и спрятались за Семенову. Ромашов прошел вперед, отведя рукой нависающие над бетонной тропинкой ветви облепихи. Старые деревья кое-где сплелись в непроходимые заросли. Хозяйка говорила, участку больше тридцати лет, так что немудрено. Видно было, что за садом пытаются следить, но, наверное, сил уже совсем не хватало. В палисаднике разлапился боярышник, ощетинился иглами не хуже дикобраза.
Ромашов прошел вдоль дома вглубь. Отсюда уже можно было рассмотреть всё хозяйство – и крепкий ещё сарай, и разрушенный парник, и парную облупленную пристройку в углу, видимо, санузел по-дачному, на выселках. Тылы участка, около сарая, сплошь заросли декоративным виноградом. Плети съели покрытые ржавчиной турник и шведскую стенку, обвили с головой высокую яблоню. С виноградом придётся побороться, подумал Ромашов, он настырный. Где же хозяйка.
- Подождите пока здесь, - сказал он семейству. – Я сейчас. Загляну в дом.
Семёнова не выдержала и взглядом убрала с растущей у крыльца гортензии прошлогодние сухие соцветия. И веточки немножко подравняла. Ей уже всё здесь нравилось. Пусть заросло и запущено. Зато есть, где разбить лужайку и поставить садовые качели. А с этими джунглями мы быстро…
- Простите? – постучал Ромашов по косяку. Дверь была открыта, но в доме почему-то было тихо.
- Добрый день! – позвал Ромашов.
- Да! - Раздалось наконец изнутри. – Проходите, пожалуйста!
Ромашов пересёк просторную террасу и зашёл в первую, самую большую на первом этаже комнату. В углу в кресле сидела хозяйка дачи, нестарая еще женщина, которая, как знал Ромашов, решила продавать родовое гнездо не из каприза или прихоти, а только лишь из-за проблем со здоровьем. Что за проблемы, Ромашов не знал, спрашивать стеснялся, да и зачем лишний раз лезть в душу к постороннему человеку. Продают и продают.
На полу вокруг кресла у ног хозяйки стояли раскрытые коробки, большие и поменьше, из-под обуви и из-под чего-то, наверное, вроде чешского хрусталя, вспомнил Ромашов. Коробки были полны старых черно-белых фотографий. Фотографии лежали и на полу, и на невысоком журнальном столике, и на коленях у женщины.
- Извините, - подняла она на Ромашова заплаканные глаза. – Я не слышала, как вы пришли. Начала смотреть – и вот…
- Понимаю, - помялся Ромашов.
- Это дедушка, - протянула она ему фотографию. Пришлось подойти. С пляжного снимка улыбался, залихватски отставив одну ногу в сторону и подбоченясь, молодой блондин в плавках.
- Он приехал в Москву по службе из Забайкалья, из села. Простой деревенский парень дослужился до полковника. Социальный лифт работал, знаете… А это бабушка, - протянула она еще одну карточку. Женщина лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожая на кореянку или японку, задорно смеялась в камеру, выглядывая из-за цветущей ветки яблони.
- Вообще-то она была очень стеснительная. И добрая. Всем помогала, - вздохнула хозяйка. – Они этот участок и получили, дедушке дали на работе. Ой, что же это я, - спохватилась она и быстро смахнула фотографии обратно в коробки. – Простите, я совсем не о том… Я просто с детства люблю их рассматривать. Дедушка увлекался. Видите, сколько осталось… Вы не переживайте, мы всё заберем. Увезем.
- Ничего, - Ромашову стало неловко. Она смотрела побито и жалобно, как будто её выгоняли. – Конечно. Не волнуйтесь. Мы поможем.
- Ну, где же ваши? – хозяйка быстро отёрла слёзы и встала. – Посмотрим дом? Вы, наверное, упали в обморок от участка, там так всё у нас запущено…
- Не страшно, - ответил Ромашов. – Жена любит заниматься растениями и наводить порядок.
- Это хорошо, - хозяйка приоткрыла бамбуковые жалюзи на окне, - я вот и в здравии не была садоводом и огородником, а сейчас так вообще…
Она махнула рукой, приглашая в дом Семёнову и детей.
Ромка с Наташкой остановились на пороге и сразу уцепились взглядами за большую коробку с игрушками в дальней комнате, которая, видимо, была когда-то детской.
- Мама? – прошептал Ромка.
- Можно, - улыбнулась хозяйка,- конечно, можно. Это теперь ваше богатство, осваивайте. Сын будет рад, что его наследство попало в хорошие руки.
На её лицо набежала печальная тень, и она машинально погладила стену, обитую красивой лакированной вагонкой.
- Папа с дедушкой сами…
Ромашов почувствовал, как будто из его груди, а не из груди хозяйки, с мясом вырывают кусок сердца и отдают в чужие руки. Хорошие. Но чужие.
- Наши предки верили, что дом живет, пока в нем звучат детские голоса, - сказала она. – Я очень рада, что наш домик снова будет жив. Благодаря вам.
Ромка и Наташка уже вовсю чирикали, копошась в ящике.
- Папа, тут Хот Вилс!!! – в восторге завопил Ромка. – Целый трек с мертвой петлей и вон сколько машинок!!!
Ромашов не понял словосочетание Хот Вилс, но понял, что дети счастливы.
- Дети очень быстро растут, - проговорила хозяйка. – А старики очень быстро умирают.
Семенова вдруг подошла и обняла её. И хозяйка как будто выдохнула и обмякла в её руках. Успокоилась. И тоже обняла Семенову.
- Давайте посмотрим второй этаж? – предложила она. – Наверху одна комната, но большая и сухая. И там стоит машинка «Зингер». Настоящая, та самая. От папиной мамы. Может быть, вы оставите её себе, почините?...
Ромашов стоял на балконе второго этажа, смотрел сверху на участок – их участок – и думал, что сделает всё, чтобы сохранить память о хозяевах. Может быть, даже попросит несколько фотографий, чтобы повесить их на стену рядом с их семейными. Чтобы дом не забывал полковника и его скромницу-хохотушку жену.
Весело болтали дети, о чем-то вполголоса переговаривались на первом этаже хозяйка и жена.
- Не хватает, - подумал Ромашов. – Кого-то не хватает…
