Автор: Дмитрий Скорых
Нас привезли на рассвете и выгрузили неподалеку от проходной. Позади, за низкими, непонятными строениями темнели прожекторные вышки и шагали в разные стороны столбы высоковольтных линий. За воротами в утренней холодной дымке видневшийся главный ангар овощебазы выглядел жутко, как огромный склеп, так что я непроизвольно поежился. Идти туда совершенно не хотелось. Рядом недовольно крякнул и закурил лаборант Голышев, проявляя солидарность с моими невеселыми мыслями о предстоящей работе.
- Надо было в ПТУ поступать на сантехника, - поправляя очки, буркнул он. – Копался бы в дерьме, но хотя бы за зарплату, а не как здесь - добровольно-принудительно.
- Ну, копеечку-то заплатят, как ни крути, - пожал плечами я, сторонясь табачного дыма. – Спасибо еще скажи.
- Спасибо тебе, Советская власть, век не забуду твоей доброты! - лаборант Голышев каррикатурно всплеснул руками, распространяя дым максимально широко. - И где этот распорядитель, мы ж тут померзнем все?
Дожидаться распорядителя работ приходилось в компании сотрудников других организаций, свезенных сюда со всего города. В основном они кучковались у входа, создавая монотонный гул, но некоторые уже штурмовали диспетчерскую и пробивались в каптерку проходной в надежде согреться. Кто-то легонько дернул меня за плечо:
- Ребята, дерябнуть ни желаете для сугреву? – лысеющий, угловатый, как поломанный шезлонг, мужик интеллигентно смотрел на меня сверху вниз. Одет он был в длинное потрепанное пальто и сапоги, белеющие ободранными носами. – Ну, что скажете? – он расстегнул пару верхних пуговиц пальто, и из-за пазухи, словно живой зверек, вынырнуло и вновь исчезло горлышко «Столичной».
Вспомнились последние посиделки в научном кругу. Скучные реплики коллег сменялись вялыми тостами, отчего заливаемая в организм водка на протяжении всего пути до пищевода ощущалась невыносимым инородным телом, напалмом выжигая все на своем пути. Затем были страшное в похмельном бреду утро, трясущиеся руки, мысли о смерти… От предложения мужика я тактично отказался.
- Так, товарищи, не галдим, собираемся! – из диспетчерской, по-барски вальяжно расталкивая народ, появилась шарообразная тетка в телогрейке со списками в руках. – Значит так, уважаемые, слушаем сюда, глупых вопросы не задаем, следуем моим указаниям.
После непродолжительной переклички мы вслед за ней двинулись на разгрузку вагонов вдоль трухлявого забора, мимо покосившихся темных сараев и куч овощного гнилья туда, где уже отчетливо слышался лай собак и звон пролетающих электричек.
***
Ту студенческую поездку «на капусту» я помню очень даже хорошо. Собрали нас, как водится, у института, подогнали ПАЗики, в которые надо было «оперативно грузиться» под звонкие распоряжения Леночки Кудрявцевой, секретаря нашего Комсомола:
- Оперативнее, ребята, не толкайтесь, места всем хватит!
Но мест не хватало категорически. Уселись, что называется, друг на друга и тронулись в путь. Девчонки как по команде заголосили песни, а я, сдавленный со всех сторон телами «боевых товарищей» судорожно пытался извлечь из сумки бутерброд, пока он там не сопрел и не превратился в вонючую лепешку.
- Илюх, слушай анекдот, - сидящий рядом Славик похоже устал наблюдать за моими мытарствами. – Спрашивают, значит, Лигачева на пресс-конференции: «Как главный специалист в политбюро ЦК КПСС по сельскому хозяйству скажите, по каким причинам до сих пор в стране не выполнена продовольственная программа?». «По биологическим»,- отвечает Лигачев. - «Как это по биологическим?». - «Дело в том, что в СССР скотина, в отличии от людей, в неволе не размножается».
- Смешно, - кое-как улыбнулся я.
Часов через пять приехали на место. Выгрузились и заселились в продуваемый всеми ветрами барак. Каждому досталось по железной кровати с матрацем и по комплекту постельного белья. Девчонок определили в дальнее крыло, чтобы, как пошутила Леночка Кудрявцева, не создавать межполовые конфликты. После длинной дороги очень хотелось растянуться на кровати, закрыть глаза, а проснуться уже дома и долго хлопать ресницами, отгоняя это наваждение.
- Интересно, жрать-то пойдем вообще? – резонный вопрос Славика заставил вернуться к реальности, поужинать действительно ни мешало.
Столовая встретила нас армией жирных колхозных мух. Аппетит как рукой сняло. Полусонные, осенние мухи бились об окна и падали на подоконник, роились возле чана со щами и бегали по столам, то и дело норовя зарыться в макароны и умереть от чревоугодия.
- Вот уж не думал, что в советской столовой доведется отведать блюда экзотической индо-китайской кухни, - саркастично облизнулся Славик. – Интересно, а тараканов в кляре на второе дадут?
- Угу, - прикрывая руками еду кивнул я. – С гарниром из личинок дождевого червя и десертом из опарышей в кисло-сладком соусе.
На следующий день поднялись полседьмого утра, а в восемь были в поле. И вот уже к сапогам липнет влажный после дождя чернозем, руки сжимают черенок лопаты, лицо мокрое от пота и капель росы, а в мыслях одно – рубить. Рубить проклятую, пока хватит сил. Рубить кочаны лопатой, как красные комиссары секли шашками белогвардейскую сволочь, чтобы позади нас, героев, девчонки ловко подхватывали кочаны и обрабатывали, как раненых, а затем укладывали их в братские пирамиды вдоль грядок. Потом мы закидаем капусту в грузовики овощной базы и наконец-то отправимся домой. Но самое страшное было еще впереди.
***
Женщины сразу пошли к амбару, а нас, мужиков, направили на платформу, вдоль которой, разянув пасти открытых дверей, стояли грузовые вагоны. Из «пастей» выглядывали сетки с капустой, и их следовало извлекать и укладывать на деревянные поддоны. Здесь же стоял электропогрузчик, который ловко подхватывал вилами поддоны и увозил к амбару женщинам на растерзание.
- Ох, уж, мне эта капуста, будь она проклята! – задыхаясь от вони, Лаборант Голышев отплевывался, формируя очередной курган из сеток с кочанами. – Ты как там, держишься?
Осклизлые кочаны оставляли на перчатках зеленоватую жижу, напоминающую сопли. Удержать их было непросто. В большинстве своем сетки были надорваны, поэтому приходилось брать их на себя, прижимаясь чуть ли ни всем телом, чтобы по пути не растерять драгоценный продукт советского пищепрома.
- Нормально, - пытался подбодрить товарища я. – Физический труд, он же облагоражевает…
- Да иди ты со своим облагораживанием, Серега, - лаборант Голышев дал отмашку погрузчику и повернулся ко мне. – Я, если хочешь знать, считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Я – научный работник, вот этими вот руками я продвигаю химическую промышленность нашей страны, я для этого получал образование. Как там дедушка Ленин говорил: землю – крестьянам, а заводы – рабочим. Так за каким же чертом я – рабочий – каждый год, начиная с института, езжу в колхоз к крестьянам то на картошку, то капусту эту собирать, а потом чуть ли ни под дулом пистолета еду сюда ее разгружать?
- Славка, ты давай потише свои антисоветские речи толкай, не хватало еще на выговор нарваться. И вообще…
Договорить я не успел, потому что спину насквозь прошило нестерпимой болью. Я вскрикнул и выронил сетку. Кочаны, словно живые, от удара вырвались на свободу и раскатились по всей платформе.
- Ну вот, - печально произнес лаборант Голышев. – Даже сетки нормальные сделать не могут, колхозники, тьфу.
***
Прорубаясь через капустные джунгли с лопатой наперевес, я ненароком оглянулся и увидел нашу комсомолку-Леночку Кудрявцеву. Вот, уж, кто точно непокладал рук в деле сбора урожая. Глаза блестят, волосы аккуратно собраны и упрятаны в светлую косынку, в руке топорик для обработки кочанов – просто дикая амазонка из латиноамериканских джунглей, того гляди издаст воинственный клич и бросится на врага, кромсая на мелкие кусочки.
- Леночка, тебе говорили когда-нибудь, что зеленое тебе к лицу? – Славик, который шел рядом, ехидно покосился на капустный лист, прилипший к ее косынке.
- Отстань, Голышев, не мешай работать. За собой лучше следи.
- И правда, Слав, - усмехнулся я, - не стоит приставать к женщине с топором.
- Тоже мне топор – оружие массового поражения.
- Ребят, вам заняться нечем? – Леночка остановилась, выпрямилась и смахнула капустный лист.
- Да все-все, молчим.
Работали до самого вечера с перерывом на обед. Наконец сбор урожая был окончен и появились грузовики с овощебазы. Нужно было идти на погрузку. Грузовики останавливались возле куч собранной капусты, а мы по цепочке передавали ее друг другу, как в детской игре. Последние закидывали кочаны в кузов.
Я по какой-то странной иронии судьбы опять оказался рядом с Леночкой. Не сказать, что она была мне сильно симпатична, но ее вечно боевой, позитивный настрой и стремление всегда и во всем быть первой сильно подкупали. И пускай я всегда позиционировал себя в коллективе неким скептическим отшельником, слишком умным и занятым, чтобы «плясать с бубнами» на всех этих комсомольский инициативах нашей ячейки, мне нравилось периодически задирать ее, обращая на себя внимание.
- Лен, домой-то возьмешь себе капустки? – доставая из кучи очередной кочан, подмигнул ей я.
- Я что, по-твоему, расхититель общественной собственности?
- Ну почему сразу расхититель? Все равно пока до базы довезут, пока она там полежит полгодика, пока до магазина доедет, от нее, поди, и не останется ничего, сгниет вся, а тут смотри какая свежая, тугая, как мяч футбольный, хрустящая. Я вот себе наверно парочку кочанов отложу, если ты не возражаешь.
- А в тебе, Илюша, я и не сомневалась. Вам с Голышевом лишь бы о себе заботиться, а на других вам плевать. Спелись, что называется, кот да лиса.
Услышав свою фамилию, к нам подошел Славик. Вид у него был хитрющий:
- Лен, слушай анекдот, прям про тебя!
- Ну вот, я и говорю: явился - не запылился анекдоты травить, что угодно лишь бы не работать!
В этот момент в глаза мне бросился странный кочан. Он лежал в стороне от кучи и был какого-то мутно-красного цвета. Любопытство пересилило, и я подошел рассмотреть его поближе. Размером он был не больше и не меньше других, разве что форму имел более гладкую, как глобус. Я взял его на руки. Он оказался неожиданно легким, будто пустой, и таким мягким, что руки буквально утопали в его красных листьях.
- Илюх, ты чего там залип? – окликнул меня Славик.
Я промолчал, поглощенный неожиданной находкой. Ко мне подошла Леночка:
- Фу! Чем воняет-то так?
И действительно в нос неожиданно ударил резкий запах гнилостной вони. Не было сомнений, что источником является этот непонятный кочан. Мне бы отшвырнуть его куда подальше, но он словно прилип к рукам, словно держал меня листьями-щупальцами, как осьминог. В глазах потемнело, и я услышал песню, слова которой были и давно знакомы и совершенно непонятны одновременно. Под звуки оркестра пение нарастало, обволакивало меня со всех сторон, я как будто проваливался куда-то, погружался в какую-то трясину. Или же это в кочан погружались мои руки – я так и не понял, что же на самом деле тогда произошло.
***
Меня с больной спиной и лаборанта Голышева с расшатанными нервами на сей раз определили не грузить, а чистить капусту. Женщин почему-то не хватало, поэтому с утра пораньше мы направились не на платформу, а прямиком к амбару. Нам дали по огромному ножу и показали, что надо делать. Электропогрузчики подтаскивали сюда поддоны с почерневшей от времени, мороза и сырости капустой, а нашей задачей было взрезать сетки и пересматривать кочаны. С помощью ножей нужно было обрубать подгнившие листья и слишком длинные кочерыжки. После таких нехитрых манипуляций требовалось передавать капусту дальше, где ее упаковывали в новые сетки, и так далее.
- Смотри, Славка, - в руках я держал здоровенный и, непонятно по какой причине ярко-красный кочан. – Сгнил аж до покраснения. Не знал, что такое бывает.
Лаборант Голышев как-то разу изменился в лице. Желваки на его шее задергались, словно предвосхищая рвотные извержения. С ножом в руках он медленно приближался ко мне.
- Ты чего? – я выставил кочан вперед, как щит и не на шутку перепугался. Вид у Славки был не вполне адекватный.
- Положи его, - шептал он. – Положи сейчас же!
Аккуратно, будто бомбу, я опустил кочан на землю. Лаборант Голышев склонился и ткнул его ножом. Лезвие, не встречая сопротивления, наполовину погрузилось в красные листья.
- Я уже видел такое однажды, - не повышая голоса, Лаборант Голышев извлек нож из капусты. – Не знаю, откуда оно берется, но лучше избавиться от него как можно скорее. У меня друг в институте от такой штуки кукушкой поехал. Чувствуешь запах?
Сладкая гнилостная вонь постепенно окутывала нас со всех сторон. У меня заслезились глаза:
- Это от него так прет тухлятиной?
- Угу, - кивнул лаборант Голышев. – Илюха, ну, друг мой институтский, помню, все кричал, что это артефакт советской власти. Концентрированный социализм в капустной оболочке.
- Так он же гнилой насквозь, - усмехнулся я, на всякий случай отступив на пару шагов подальше. – Что же получается, друг твой считал все вокруг гнилью?
- Не важно, что он считал, важно, что лечили его после встречи с этим долго, да так и не вылечили. Говорю тебе, лучше потихому его куда-нибудь отнести и закопать, или сжечь, чтоб уж наверняка.
Мы стояли и смотрели на красный кочан капусты, морщась от вони и соображая, как бы от него избавиться. Где-то далеко заиграла до боли знакомая песня, слова которой было невероятно трудно разобрать. Что-то про колеса вагонные и номера телефонные. Про адрес мечты.
***
- И как тебя только угораздило поднять эту гадость? – сокрушался Славик. – До сих пор вонь в носу стоит.
Мы ехали домой. В сумерках за окнами автобуса мелькали силуэты деревьев, необычайно красный закат догорал над лесом, окрашивая верхушки сосен малиновым светом. Леночка Кудрявцева сидела позади нас, уткнувшись в какую-то книгу.
- Лен, - игнорируя Славика, обернулся к ней я. – А тебе правда нравится так жить?
- Как именно? – она подняла глаза от книжки.
- Ну, как сейчас мы живем. Ты ни мечтаешь посетить другие страны, может быть даже пожить там какое-то время. Увидеть Париж или Ниагарский водопад, изучить другие языки?
- Илюш, я не понимаю, к чему ты клонишь? Мне нравится жить так, как я живу, и я мечтаю, чтобы так было всегда. Зачем мне Париж, когда есть Ленинград, зачем водопад, когда есть уральские горные реки? Помнишь, как в песне поется: «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес Советский Союз».
Стало очень страшно. Я понял, что именно это и «пел» красный кочан капусты.
