Меня зовут Марта Николаевна. Я родилась 10 января 1933 года в Москве.
Я из репрессированных. В 37-ом году арестовали родителей, и меня из московского детприемника - там я пробыла совсем немного - отправили на Урал.
За Тагилом есть такое село - Черноисточинск. Это был дошкольный детский дом. А в сорок первом году перевели в школьный, поселок Висим. Там Мамин-Сибиряк родился. Это тоже за Нижним Тагилом. Так я осталась на Урале.
Родители... От отца - никаких известий, ни одного письма, ничего. Когда я запрашивала дело из Москвы об его аресте, он на Калыму был отправлен. А маму тоже на Калыму отправили, но потом освободили как-то, и она меня нашла, когда мне было уже 37 лет. Вот у меня имя такое необычное; ей дали двух Март: одна Марта Андреевна, а другая - Марта Николаевна. Она говорит, вот Николаевна - наша. И приехала сюда. Это я оказалась.
Слово "Гитлер" я выговорить не могла. Когда объявили эту войну, все были так возбуждены, передают: "Война, война!". Ну, конечно, как передают сейчас по радио, точно также было. "Гитлер начал! Гитлер!" А что за Гитлер?.. Это какое-то негласное слово, не наше. Как-то не могли произносить.
Село сразу опустело. Мужчин не стало. И вот, мы, дети, все делали сами. Вот с первого класса, я помню, мы дрова рубили; рассаду кто-то сеял, а мы высаживали капусту, свеклу, сено гребли; даже на заготовки летом отправляли нас в лес. Кто-то срубит дерево, сучки обрубит, а поленница мы пилим. Я впервые увидела, как это надо пилой пилить. "Ой, ты плохо пилишь, я не буду с тобой! Не тянешь!" Вот так вот у нас было. Потом вот эти бревна: несколько человек берут и перебрасывают, потом опять берут, перебрасывают.
В каждой сводке во время обеда нам передавали о войне. Наши - то войска всё отступали, нам этого не говорили, но нам говорили о наших героях. Вот про Зою Космодемьянскую. Помню, у нас девочка одна хорошо пела; и, как был Новый год, нас, детдомовских, приглашали в художественную самодеятельность, и она пела песню. Я запомнила один куплетик:
Издевались фашисты и мучили
И водили босой на мороз.
Были руки веревками скручены
Пять часов продолжался допрос.
Эта песня про Зою Космодемьянскую. Ну, она длинная, я только один куплет помню. Разведчица, попала к немцам, и как они издевались над ней, какие муки были. Александр Матросов, он детдомовский был, своим телом закрыл амбразуру. Вот это нам всё рассказывали.
А уже когда война закончилась, нас, детдомовских, стали откармливать. Я вот помню: дали стакан сахара на бумажку. У каждого тумбочка была. Мы жили, у нас не палаты были, а такое большое здание, где мы находились. И у каждой постельки - тумбочка. Газетка. На газетку нам сахар насыпают. Ой, а я сладкое так любила, обрадовалась! Побегаю, побегаю - раз, языком слизну. И за целый день я сахар съела. На другой день смотрим: на тумбочках у людей сахар, а у меня нету. Я всё съела оченьбыстро, было сладко. Еще нам привозили фляги отпаивать нас молоком. Мы уже не могли пить, простокваша сделалась... "Пейте и простоквашу, тоже полезная," - говорили нам.
А во время войны, знаете, всякое было. Вот нальют супчику, и мы считаем, там сколько горошков. Вот зачем? И горошки складываю еще куда-то, потом по одному горошку кушать. После обеда. Нам варили суп, когда борщ из свеклы, из листа - вот это было сытно. Свекольные листья. Еще помню: заваруху давали - без масла, безо всего. Мука и вода. Клейстер по нашему. Но это было так сытно, так вкусно, очень вкусно было. Вот сейчас я думаю, даже на язык не положится.
Ну, что еще сказать... Задавайте вопросы, я может, вспомню что-то. Сейчас ведь всё забылось уже.
Нас пять человек выпускались из детского дома. Я осталась одна; все поумирали, мои девочки. Мы шли, вот эти пять человек - три девочки и два мальчика. Мальчиков я не знаю, а три девочки умерли. Мальчики, видимо, в ремесленное пошли, а мы сюда недалеко были отправлены на ткацкую фабрику, село Черноусово. Слышали такое село – Черноусово? Вот там мы учились. Это мы ходили в школу к деревенским. А вообще учителя приходили в класс в детдом, потому что обуви не было, одни валенки, все стоптанные. Туалет во дворе был, мы жили в барском доме. Он под навесом, и туалет, и пол застлан досками. Богача какого-то дом был. Это был наш интернат. Когда война еще не началась, было два интерната. А когда началась, стали эвакуировали из Москвы, из Ленинграда, с Украины, кто только не был, из Воронежа, и отовсюду детей привозили. И у нас стало пять интернатов.
Ссоры у нас с девочками тоже были. И были из девочек какие-то подружки две. Это как всегда, как заведено. Но воспитателей мы слушались. Нам внушали: слушаться, не грубить, не воровать, при разговоре всегда в глаза глядеть, честно жить. У нас были кружки: шитья, духовой оркестр... Я на шитьё ходила. Там строчку метали, мережку, вышивали... Вот этому всему учили.
Из дома у нас никто не сбегал. Мат мы вообще не знали.
Я пять классов закончила, и меня выпустили. После детдома дети уходили в ремесленное. Я также пошла. Когда выпустили меня, маленькая я была ростом. Мастер от меня не отходил, чтоб подол у меня не затянуло в машину. И платки обязательно завязывать правильно, чтобы, если платок снимется, ничего не случилось. А то был случай, одна девушка подвязала, ей затянуло голову, и насмерть. Это я говорю про другой цех, а вот в котором я была, Клавдия Ивановна, помню, она все время меня берегла.
9 Мая помню. Нас на Площадь всех выстроили, мы даже не знали, зачем. Я помню, как мы Гимн учили, в третьем, что ли классе... Обязательно надо было выучить Гимн. Нам казался очень трудным он, и слова, и мотив - сейчас легкий. Торжественный такой и душевный. На Площадь строем мы пришли, все школы собрались, все жители - уйма, духовой играет... Салют как стали давать, я присела, и давай плакать. Плакать, потому что у меня мамы нет, люди вот возвращаются с войны, сейчас будут приходить родители, детей забирать, а я плачу, моих нет.
Были очень тяжелые годы 46-ой, 47-ой... Я не помню, когда это была реформа-то - стали снижать цены. Как праздник - так цены снижают. И вот тут вот люди вроде вздохнули. А так всегда плохо зарабатывали.
Я думаю: надо пойти в вечернюю школу. Я пошла в вечернюю школу в 5-й класс. Но в мои годы 7 классов считалось немало (это как сейчас 9, неполное среднее образование), а 10 - это вообще ой-ой-ой! Я 7 классов закончила, а потом стала учиться на медсестру.