Тяжело придумать что-либо более ужасное и омерзительное, чем гражданская война. В жизни любого человека, соприкоснувшегося с ней, такая война до последнего дня остается незаживающей раной. Все равно, окажешься ли на стороне победителей или побежденных, прячешь ли шрам или гордишься им, выставляешь напоказ – он есть, и никто не сделает бывшее не бывшим. Но сложнее всего в гражданскую войну не тому, кто выбрал одну из сторон. Он всегда понимает, для чего взял в руки оружие, за что проливает свою и чужую кровь. Сложнее всего тем, кто остался в стороне, кто вынужден мириться с произволом военного времени и жить по новым, зачастую вовсе не желанным законам. И малейшая попытка решать жизненные проблемы по иным, «старорежимным» правилам грозит бедой. Как говаривал Бармалей в старом фильме «Айболит 66»: «А кто не хочет быть счастливым, я того в бараний рог скручу!»
Ярким образцом такого «бараньего рога» стала участь великого русского певца Федора Шаляпина. Впрочем, сам Шаляпин как раз очень хотел быть счастливым и на «бараний рог» не подписывался. Но свое личное счастье он видел вовсе не в эфемерном общем счастье трудового народа, к которому вело правительство большевиков.
Среди вечно мятущейся интеллигенции, с одинаковой легкостью хулившей любую власть, будь то государя императора или же пламенных революционеров, громогласный бас Шаляпина был значимым и знаковым голосом. Популярность знаменитого оперного певца достигала небывалых высот, и если тот готов был принять сторону «красных», то стало быть, на их стороне была правда. И уж подавно самим коммунистам представлялось, что такой человек, как Шаляпин, должен быть с ними заодно. Это ведь он жертвовал сборы от своих выступлений на поддержку рабочих после кровавых событий 9 января 1905 года! Он самозабвенно и яростно пел, оглушая зал раскатами знаменитой песни бурлацкой артели: «Эх дубинушка, ухнем!»
Эта самая «Дубинушка», совместившись во многих умах с пресловутой дубиной народного гнева, в глазах многих русских обывателей сделала певца «опасным вольнодумцем», тем самым бунтарем из простого народа в идеальном фраке, которого хотела видеть просвещенная столичная публика. И конечно же, сама бурлацкая речевка вошла в один ряд с признанными революционными песнями вроде «Рабочей Марсельезы», «Варшавянки» и «Интернационала».
Впрочем, часть властителей народных умов обвиняли Шаляпина в преклонении перед императором, но сам певец не видел в этом ничего дурного – в своей любви и нелюбви он всегда был искренен. И угождать прихотям досужих умников не подряжался.
После событий октября 1917-го года, Шаляпин, ничего, впрочем, для этого не сделав, тут же оказался революционным певцом и первым народным артистом молодой республики. Сам прославленный солист императорских театров от такого фортеля своей Фортуны, похоже, несколько опешил. Да, революционная кутерьма пьянила и наполняла мозг новыми образами, но то что это «всерьез и надолго», в голове не умещалось. Новый мир выдвигал новые требования, и Шаляпин им полностью соответствовал. У него было все хорошо с происхождением: отец и мать из вятских крестьян, сам – с малолетства в учениках у сапожника. Да, он никогда не принадлежал к «эксплуататорскому классу» и если что-то и эксплуатировал, то лишь собственные голосовые связки, личный талант и непросто доставшееся ему мастерство. Правда, летом 1917 года он купил в Крыму довольно большой кусок земли, ну да в суете об этом и не вспомнили. Высокий, статный Шаляпин, истинный богатырь, смотрелся плотью от плоти и кровью от крови народной, и бросаться подобными кадрами, пусть даже имевшими «небольшие ошибки» в прошлом, советская власть была не намеренна.
Воистину Шаляпин служил замечательной иллюстрацией к вопросу о достижениях новой власти: от темного, угнетенного крестьянского мальчишки до руководителя одного из ведущих столичных театров (на 1921 год – директор Мариинского театра). А там, кто знает до каких высот могла бы вознести Шаляпина судьба? При остром-то кадровом голоде в молодом государстве рабочих и крестьян? Но случилось по иному.
Вероятнее всего, Федор Иванович Шаляпин вовсе не обладал революционным чутьем и чувством солидарности с угнетенными массами. Он по-человечески жалел всех, кому было плохо, и готов был по возможности помогать им, но при этом явно не собирался вкладываться в строительство неведомого светлого будущего. Он просто и незамысловато хотел заниматься любимым делом и жить в роскоши. И более того, считал это вполне естественным, искренне удивляясь, когда от него ждали чего-то другого. Он был настоящим гражданином мира, считавшим безусловно своими всех, кому нужно было его творчество. Любые политические метаморфозы и социальные преобразования были ему глубоко чужды, и он сторонился их, как огня. Он любил Россию. Спокойно, без истеричного надрыва, без громких слов, просто по-домашнему, любил. И совершенно не думал порывать с ней в угоду какой бы то ни было политической конъюнктуре.
Но «жить на Родине» и «жить убого» для Шаляпина не было синонимами. В стране еще догорала Гражданская война, не хватало всего, кроме проблем, и знаменитый певец искренне недоумевал: почему он должен терпеть все эти лишения вместо того, чтобы концертировать по миру и жить на широкую ногу, как прежде? Советский быт оказался лютым хищником и заедал без всякой жалости.
В 1921 году Федор Иванович обратился «на самый верх» с просьбой разрешить ему отправиться в гастрольный тур. 10 мая столь важный для молодого государства вопрос рассматривался в ЦК РКП (б). На заседании присутствовал лично Владимир Ильич Ленин. По вопросу о поездке высказывался товарищ Луначарский, недвусмысленно заявлявший: «Рано или поздно, но он от нас удерёт. Это не подлежит для меня никакому сомнению. Разница между его заработком в России и за границей громадная. Допустим даже, что он не соблазнится в этот раз остаться в Америке. Это случится либо в следующую его поездку, либо просто он в один прекрасный день перейдёт финскую границу, и – конец. У нас таким образом уехало из России видимо-невидимо актёров без всякого нашего разрешения. Легко может сделать это и Шаляпин, будет скандал».
Скандала не хотелось. Зато хотелось денег в твердой валюте –молодому государству рабочих и крестьян закупать нужно было многое и средств постоянно не хватало. В результате ЦК постановило отпустить товарища Шаляпина Федора Ивановича на гастроли в Северо-Американские Соединенные Штаты с условием выплаты 50 процентов гонорара в советскую казну. Еще одно условие в слух не оглашалось, но фактически наличествовало – в России оставались дети и родня великого певца. (Он смог вытащить их лишь в 1927 году – но это другая история).
Получив разрешение на выезд, Шаляпин незамедлительно отбыл в Ригу, где его ждал английский импресарио Фред Гейсберг. От него народный артист Страны Советов получил чек на 200 фунтов стерлингов (за граммофонные пластинки, записанные в Британии еще до 1-й Мировой войны) и билет на океанский лайнер «Адриатик» направляющийся в САСШ. Как много позже вспоминал сам Шаляпин, эти деньги позволили ему приодеться (Федор Иванович вообще был щеголем) и выбросить свои обноски. На пароходе Шаляпина ожидала хорошая компания – писатель Герберт Уэллс и композитор Рихард Штраус. Долгое путешествие оказалось приятным и полезным для безденежного гастролера: на борту лайнера он рисовал портреты скучающих пассажиров по 100 долларов за штуку. Так что в порту в его кармане уже находилась вполне приличная сумма в 3 000 долларов (45 тыс. по нынешнему курсу). Так начался его первый тур по Америке.
Менее чем через год он вернулся в СССР. Все условия были выполнены, государство получило немалый доход от шаляпинских гастролей, и потому было принято решение продолжить высоко рентабельную добычу золота из карманов западных меломанов. И Федор Иванович вновь отправился за океан представлять там страну рабочих и крестьян во всем ее величии. И в конце июня 1922 года очередной пароход увез его вдаль от России. В ту пору он еще полон радостного оптимизма и не подозревал, что вернуться сюда ему больше не суждено.
Гастроли Шаляпина проходили в Америке с неизменным успехом. Годовой доход его в пересчете на современные деньги составляет примерно 1 млн 400 тыс. долларов. Пять лет Шаляпин колесил по Америке, собирая полные залы и снабжая валютой Советский Союз. В честь приезда мировой знаменитости мэр Бостона преподнес Шаляпину ключ от города, а студенты, выстроившись на перроне, завидев Федора Ивановича, грянули «Дубинушку».
В 1927 году Шаляпин решил вернуться в Европу. Одной из существенных причин для такого решения стало принятие в Америке «Сухого Закона». Принять такое надругательство над своей личностью Федор Иванович был не готов. Перебравшись в Париж, он купил для семьи пятиэтажный дом и обставил его антиквариатом, как настоящий аристократический особняк. Сама по себе такая покупка шла вразрез с образом примерного советского артиста, но Шаляпин об этом совершенно не задумывался, и Москва готова была закрывать глаза на эти шалости гения. В конце концов, в стране как раз был НЭП, и с великим певцом хотя бы ясно было, что все его деньги честно заработаны. Когда он решил освятить дом, да еще и пригласил для этого русского, а значит эмигрантского, священника, в высоких кабинетах нахмурились, но промолчали. Однако, вскоре, когда стало известно (из благодарности этого самого священника, напечатанной в одной из белоэмигрантских газет), что Шаляпин пожертвовал на русских детей и инвалидов-белогвардейцев пять тысяч франков – советских кураторов первого народного артиста прорвало.
Больше не товарищ
Клеймление и оплевыванье Шаляпина стало хорошим тоном в «лучших домах» Москвы и Ленинграда, а вслед за ними и всей страны. Теперь ему было припомнено все: и любовь к модной одежде, и пристрастие к хорошей еде и выпивке, и имение, которое Шаляпин купил в Крыму, и, конечно же, коленопреклонение перед Николаем II. Как следствие «бесхребетности и морального разложения» – финансовая помощь белогвардейцам. В травле (остается верить, что искренне) приняли участие деятели советской культуры первой величины: Маяковский, Немирович-Данченко, Кольцов…Иные, как например профсоюзник С.Г.Симон, петушились по разнарядке. В своем «Письме из Берлина» он клеймил «отщепенца»:
«Сидит «народный» за границей годы и годы, оброс ею и вот в один прекрасный момент оглянулся и видит – нуждаются русские люди. И какие люди! Князья, графы, бароны, тайные и всяческие советники, митрополиты, протоиереи, флигель-адъютанты, генералы свиты его величества. Ну как не защемить сердцу, не Народного артиста Республики, нет, а заслуженного артиста императорских театров, солиста его величества?!! Ну и посылает солист его величества тысяч этак пять франков для раздачи этим безработным. Почему мы молчим? Почему не положить предел издевательству и наглости над всем СССР этого СВИТЫ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАРОДНОГО АРТИСТА РЕСПУБЛИКИ»?
Это не помешало ему вскоре сбежать на Запад, подальше от народа, поближе к «графам, баронам и всяческим советникам».
А маховик репрессий продолжал раскручиваться. Для начала 24 августа 1927 года Совет Народных Комиссаров РСФСР снял с Шаляпина звание "Народный артист республики". Затем, не успокоившись на этом, Кремль принял решение о лишении великого певца советского гражданства. Посол Советского Союза во Франции, старый большевик и прекрасно образованный человек, Христиан Раковский утверждал, что, когда ему пришлось оглашать этот вердикт Федору Ивановичу – тот неподдельно рыдал. Но сделанное было сделано, и обратного пути не было.
А жернова карательной машины набирали ход. Через несколько лет им суждено перемолоть в пыль судьбы и замечательного журналиста Михаила Кольцова и старого большевика Христиана Раковского. Очень подозрительно застрелится гениальный поэт эпохи Владимир Маяковский, сбежит как крыса никчемный С.Г. Симон. Многие из тех, кто весной и летом 1927 года кидал в оплеванного певца камни и кричал: «распни его!», взойдут на свою Голгофу. Каждый на свою. А Шаляпину было отмеряно еще десять лет активной творческой жизни. Он умер от лейкоза в теплом парижском апреле, 12 числа, в 1938 году - как и многие, кого он знал и кого считал друзьями там, в далекой и недоступной уже России. Больше он ее не видел.
Лишь в 1991 году Совет Министров РСФСР отменил решение Совнаркома, как необоснованное. Еще ранее того прах Шаляпина был перезахоронен на Новодевичьем кладбище. Вот только красные и белые по-прежнему недобро смотрят друг на друга, готовые к новому «последнему и решительному бою». Гражданская война в умах и сердцах, увы, все еще не закончена.