Из цикла «История одного прихода».
Ее образ навсегда отпечатался в моей памяти одним апрельским пасхальным днем, когда мы решили отправиться вместе в гости. Я ждала ее на аллее и увидела еще издали. Анастасия шла в темном пальто и черной шляпке с желтыми нарциссами в руках. Было ощущение, что кто-то нарисовал графитовым карандашом в весенней дымке этот миниатюрный силуэт. Элегантная, невысокого роста с неизменно прямой спиной и маленькой дамской сумочкой – она напоминала одновременно старуху Шапокляк и даму с собачкой… Непременно что-то из русской или советской классики. Может потому, что, она была выпускницей женской гимназии… Хотя по возрасту это вряд ли могло стопроцентно соответствовать правде. Вообще, многое из того, что рассказывала Анастасия, не всегда полностью соответствовало действительности, однако, странным образом, всегда имело к ней самое прямое отношение.
Например, Анастасия утверждала, что работала модельером, на замечания скептиков о том, что в 80-е в Смоленске все модельеры назывались обычными закройщиками, Анастасия капризно кривила губы и продолжала упрямо настаивать на своем.
И действительно, что-то стильное, говоря современным языком, в ней присутствовало: и голубой платочек под цвет почти не выцветших к старости глаз, и элегантное пальто с сумочкой, весьма потертые вблизи, но еще очень даже сохранившие форму издали, и вот эта классическая шляпка… Одевалась она очень скромно, если не сказать, бедно, однако всегда со вкусом.
Многие мои знаменательные встречи с Анастасией были связаны с самым удивительным праздником – Пасхой. Быть может, потому, что Анастасия с греческого значит «воскресение».
Перед одной такой Пасхой Анастасия сильно заболела. Впрочем, болела она с ранней юности, когда ей был ей поставлен страшный диагноз – эпилепсия. Однако, будучи человеком весьма дисциплинированным, упрямым, и с незаурядной, не побоюсь этого слова, силой воли, Анастасия вела достаточно активный даже для воцерковленного человека образ жизни: не пропускала ни одну службу. На многие из них ходила пешком. Храм наш отдаленный, и добираться до него пешим ходом из центра города – хороших минут 40. При этом Анастасия преодолевала этот путь в любую погоду. Однажды, помню, при первых заморозках в ноябре, я увидела ее в легких туфлях, и, сочувственно покачав головой, спросила, не надо ли ей приобрести какую-то теплую обувь, на что Анастасия лишь раздраженно отмахнулась, мол «все у меня есть»…
При такой жесткой для больного человека самодисциплине, Анастасия еще и зорко следила за «поведением» других, могла по итогам службы позвонить и, не стесняясь, отчитать кого-то из нерадивых прихожан за отсутствие. Иногда на нее обижались, иногда относились с пониманием – в приходе нашем, как говорится, «все свои», и многое друг про друга приходится знать и понимать, как в большой семье.
Анастасия по всем статьям была человеком «неудобным»: делала замечания, упрямилась, отказывалась от помощи или звонила с непрошенной инициативой. Однако ж, при этом, служила неким живым примером жизненной стойкости и несомненной веры: ее маленькая скамеечка, на которую она присаживалась во время церковных служб, стояла в нашем храме всегда на одном и том же месте, как бы напоминая, что в мире может происходить все, что угодно, но молитва должна присутствовать в нем неизменно.
Во время какого-то очередного недопонимания, обиженный попытался урезонить бойкую Анастасию, обратившись к нашему Батюшке, который, все выслушав, по обыкновению, мудро вздохнул, помолчал, посмотрел исподлобья и ответил: «Оставьте ее, она истинный воин Христов».
И, конечно, как всегда, любимый Батюшка был невероятно точен: за Рождеством следовала Пасха, за 90-ми пришли 2 000-е годы, а Анастасия все стояла в голубом платочке на своем обычном месте у центрального прохода, как стойкий оловянный солдатик, которого не смогла свалить ни страшная болезнь, ни одиночество…
Хотя одиночество можно назвать относительной категорией – у Анастасии были родственники, которые активно поддерживали ее и помогали, особенно в последствиях страшных приступов, но болезнь и жизнь – вещи утомительные, и родственники со временем устранились, да и беспокойный характер Анастасии тому, видимо, немало способствовал. Постепенно, как и у многих в нашем приходе, родственниками стали близкие люди не по крови и плоти, а по духу – прихожане.
Однажды Анастасия даже переселилась на время из своей однокомнатной квартирки в семью прихожанки, у которой только что умерла мать. Анастасия хотела поддержать семью, однако, и здесь проявила свой незаурядный бойцовский темперамент: активно урезонивала свою тезку – школьницу Настю, чем привила ей, по словам матери, несколько добрых манер. Однако, по ночам Анастасия, будучи, как выяснилось, ярой болельщицей за команду российских биатлонистов на очередной олимпиаде, громко сокрушалась либо радовалась за промахи и, соответственно, победы любимой команды. И за стеной комнаты, которую выделили Анастасии, то и дело раздавалось:
- Настя! Иди же сюда!! Посмотри, наши же выигрывают!!! Ну как ты можешь спать?!
Настя ворочалась беспокойно под одеялом и шептала маме:
- Мне же завтра в школу рано…
Такова была наша Анастасия, в характере которой причудливо сочетались детскость, прямота, сила воли и живая вера.
Фото - Александра Шлемина.
Продолжение следует.