Когда Гоша был маленький, его родители взяли и развелись. Не сразу, конечно. Сначала они запирались от Гоши на кухне и шептали там злыми голосами. Гоше хотелось думать, что родители за закрытыми дверями обсуждают подарок на его день рождения — и может быть, даже щенка или хотя бы велосипед — но сложно было представить, что о таких прекрасных вещах, как щенки и велосипеды, можно говорить злыми голосами.
Со временем родители стали запираться на кухне чаще, голоса становились громче и громче. Однажды мама вышла из кухни с красным лицом и сухими глазами, сняла с антресоли пыльный чемодан и начала запихивать в него два своих лучших платья и костюм для работы. Затем она положила в чемодан Гошиного плюшевого зайца Плюшу. Гоша посмотрел, как из чемодана сиротливо торчат уши Плюши, как папа курит на кухне в форточку, а пепел стряхивает в мамину бегонию, и вдруг, без разгона, громко заревел. И ревел, не переставая, пока его трясла мама, пока его брал на руки папа и качал, как маленького, пока мама плакала и гладила его по голове, прижимая к себе. Он ревел, пока мама не достала из чемодана Плюшу, а затем и свои вещи и не убрала чемодан на антресоли. Только тогда уставший Гоша перестал плакать.
Но чемодан сняли с антресолей еще раз, потом еще раз. А потом уже папа вышел с кухни, покидал в чемодан вещи, поцеловал Гошу в щеку, попутно оцарапав щетиной, и вышел с чемоданом в руках. Мама вышла из кухни, посадила Гошу себе на колени и рассказала, что они с папой разводятся, а это значит, что теперь Гоша будет видеть папу не всегда, а только по выходным. Гоша заревел снова — ему было непонятно, смогут ли родители любить его по одиночке, а не сообща, как раньше — но магия не сработала: мама не стала его утешать, а просто вышла из комнаты. Гоша остался со своим плачем один на один, а родители все-таки развелись.
Тогда — или позднее, уже неясно — чуть повзрослевший Гоша пообещал себе, что с ним не случился ничего подобного. Если он женится, то это будет навсегда-навсегда. И никаких разводов.
Гоша вырос и женился. Навсегда-навсегда, как думал он. Но жена думала иначе, и в один из дней она достала из шкафа чемодан и собрала в него два платья, джинсы и пару футболок, подаренные Гошей духи и кое-что по мелочи. Гоша смотрел, как аккуратно жена складывает вещи в чемодан — никакой спешки, без резких движений — и жалел, что так и не научился курить. Да и бегонию они не завели.
Потом Гоша встал так, чтобы закрыть собой входную дверь, и долго говорил о том, что семья — это большая ценность, и что незачем рубить сплеча, и что дорогие люди должны учиться слышать друг друга, и что он обязательно изменится, и пожалуйста, не уходи. А жена стояла перед ним молча, с чемоданом в руке, и когда слова закончились, тихонько отодвинула Гошу рукой и вышла в дверь. Гоша обмяк на пороге. Он даже немного поплакал, по возможности тихо, но жена не вернулась.
Дни потянулись за днями. Гоша писал жене — она не отвечала, звонил — она не брала трубку, а когда брала, говорила с ним спокойным вежливым голосом, и Гоше хотелось на стенку лезть. «Ты меня обманула. Ты меня предала. Как мне теперь жить?», - написал он ей, но она не ответила. «Ты сука. Я был дурак, что верил тебе», - написал он еще, но она молчала. И молчала снова и снова, а Гоша писал в ее молчание, как в омут, и чем больше писал, тем холоднее становилось молчание, и тем больше он злился.
«Я хочу забрать вещи», - написала она через месяц. «Не получится. Я заболел и лежу дома», - написал ей Гоша о своих страданиях. А потом подумал, сходил за градусником, помешал им теплый чай в кружке, сфотографировал градусник, который показывал 37,5, и отправил жене. «Я быстро соберу вещи и уйду», - написала жена. «Нет», - написал Гоша. - Я не хочу встречаться, а уйти из квартиры не могу тоже. Я болен».
Началась переписка, о которой Гоша так долго мечтал. Но в его мечтах жена писала: «Я совершила самую большую ошибку в своей жизни. Не знаю, сможешь ли ты меня простить. Рыдаю, вспоминая, как счастливы мы были» - Гоша надеялся получить не меньше 5 таких сообщений, прежде чем он скажет, что хотя его сердце разбито на осколки, он найдет в себе силы дать их отношениям второй шанс.
А в реальности Гоша писал: «Я болею», что означало: «Перестань со мной разводиться! Ты же видишь, что я страдаю». Жена писала: «Я хочу забрать свои вещи», что означало: «Я вижу, но мне плевать».
И Гоше казалось, что от него еще что-то зависит, что можно как-то получше объяснить и все исправить, вернуть семью, любовь и нежность, на этот раз навсегда-навсегда.
А жене его казалось, что как можно так все усложнять, она же просто хочет забрать вещи и закончить эту историю.
И пока Гоша не откроет зажмуренные глаза и не поймет, что от его желаний уже ничего не зависит и придется разжать руки, отпустить и дальше жить свою жизнь; и пока его жена не поймет, что, уйдя от Гоши, она уже ничего не вправе требовать от него, они так и останутся застывшими в мучительном противостоянии, как маленькие дети, перетягивая друг от друга разделивший их чемодан с никому не нужными пожитками.