Необычная премьера должна была состояться в Ульяновском драматическом театре сегодня, 22 апреля. Но… Надеюсь, что зрители все-таки увидят спектакль «Дети о Ленине», который поставил московский режиссер Александр Плотников. Мы успели поговорить с ним о том, почему и зачем он взялся за ленинскую тему.
Александр Плотников - студент выпускного курса Высшей школы сценических искусств Константина Райкина, ученик Камы Гинкаса. В прошлом году в Ульяновске участвовал в лаборатории Олега Лоевского и по ее итогам выпустил спектакль «Война еще не началась» по пьесе Михаила Дурненкова. Его работа с трио заслуженных артистов России - Владимиром Кустарниковым, Михаилом Петровым и Еленой Шубенкиной - сегодня украшает репертуар Малой сцены нашего театра.
Почему все плакали?
- «Дети о Ленине» - четвертый спектакль в вашей биографии. И первая попытка написания пьесы?
- Я нашел материал, с которого началась задумка. Не сказать, что я большой фанат документального, социального театра, но почему- то мне стало безумно интересно пойти в сторону какой-то социальной рефлексии. Мне попала в руки книжка, которая показалась совершенно ошеломительной. Она была издана в 1925 году и переиздана в начале двухтысячных. Называется «Дети-дошкольники о Ленине». Такая брошюрка, в которой собраны реальные тексты: что говорили дети, когда узнали о смерти вождя. Специалисты - педологи и психологи - работали в детских домах, детсадах и записывали детские разговоры. Когда детишки узнали о смерти Ленина, у них была совершенно аномальная реакция. Они красили черным цветом стены. Говорили, что собака Жучка тоже жалеет Ленина, она понимает, что он отец наш. Или: мы придем на могилу Ленина, напоим его лекарствами и убежим вместе. Или: его не надо класть в землю - положим Ленина в сундук, и он оживет. Или: без Ленина земля и небо сгорят. Так реагировало детское сознание - гипертрофированно, усиленно. Сознание абсолютно мифологическое. Мне стало безумно интересно: что это такое? Что тогда случилось со страной? Ведь плакали не только дети, плакали все. Вот Всеволод Мейерхольд стоял двое суток у гроба Ленина. И это не была показуха. Это была вера. Я понимаю, почему плачет ребенок, но почему плачет Мейерхольд? Перекладываю ситуацию на себя: кто должен умереть, чтобы я двое суток просидел у гроба? Нет такого человека. Для моего поколения характерно отсутствие веры. Это поколение, которое не пытается трезво поглядеть вокруг себя, потому что это требует колоссального мужества. В общем, я задумался: как к этому материалу можно подступиться?
- Я даже не представляю, как это может выглядеть на сцене…
- Я провел простое исследование, и выяснилось, что между поколениями есть колоссальный разрыв. Моя бабушка работала на системе дозаправки «Буран» в Ленинске. Рассказывала о том, что там происходило. Для меня, человека, родившегося в 1995-м, все это совершенно непредставимо. Отделено не на историческое время - не на тридцать, не на пятьдесят лет, а на тысячу! Потому что связи между поколениями рушатся очень быстро. Я понял: чтобы сделать спектакль, нужно найти еще какой-то материал, который послужил бы точкой входа в то время. Много всего прочитал и пришел к выводу, что лучшего материала, чем судьбы людей, не найти. Выбрал шестерых артистов старшего поколения, которые родились в 60-е годы и стал с ними разговаривать. О том, кем для них был Ленин, верили они или не верили в дело партии, как они себя чувствовали, когда наступил 1991 год. Ответы меня совершенно ошеломили, потому что они не чувствовали того, что чувствовали дети в 1924-м.
- То есть воспоминания и рассказы актеров тоже стали материалом для пьесы?
- Да. Получается, что у нас есть детские тексты из 1924-го, детские тексты из 1964-го. Разница - в сорок лет, и мы исследуем, что за эти годы случилось. Я попытался в том и в другом времени найти наиболее предельные вещи, крайние точки и сопоставить их. Кто-то рассказывает про то, как мяли-жевали пионерский галстук, а дети из двадцатых годов готовы были убить за галстук, потому что это святой символ. Речь идет о рефлексии времени.
Монтаж фактов
- Книгу эту вряд ли прочли наши зрители. Не боитесь эпатировать публику?
- Эпатаж - это когда берешь тему, которая звучит всем известным образом, и говоришь, что на самом деле все не так, переворачиваешь все с ног на голову. Как раз я хочу сделать все, кроме эпатажа. Вот я изучал постсоветскую реакцию людей на перемены. Любопытно, что в 90-е годы первое, что возникало у части людей, - это стыд за свое прошлое, а у других - ностальгия, и это все генерирует редкую реакцию. Вместо того чтобы встать честно перед собой и понять, а что собственно случилось, люди говорили: а давай пошутим над этим! Потому что верили всю жизнь, а теперь получается, что все было пустышкой? Я что, получается, дурак? Поскольку я эмоционально не завяз во всем этом в силу возраста, у меня есть дистанция, есть воздух. Поэтому это не эпатаж, это попытка разобраться объективно в том, как все было. Поскольку в разговорах с актерами возникали какие-то мнения, я все это из текста убирал. Меня мнения не интересуют. Меня интересуют факты и монтаж фактов. Было так - стало так.
- Вам не пришлось побыть октябренком, пионером, но отношение к Ленину как-то формировалось?
- Честно говоря, у меня не было к нему никакого отношения, пока я не начал работать над этим спектаклем и много не прочитал. У меня сложилось такое мнение: Ленин был невероятно умный человек, гений, но надо определить конкретно - в чем? Мне кажется, его гений в том, что во времена, когда абсолютно у всех закружились головы, он был единственным, кто всегда делал шаг вперед - два шага назад. В 1917 году в одном из выступлений он говорил: товарищи, мы можем оказаться в положении зазнавшегося человека. Да, мы сделали свое дело, но все может легко рухнуть. Поэтому успокойтесь, выдохните, следите за собой, за своими реакциями, за своим мышлением, за тем, что происходит. Ведь у всех снесло крышу, и у культуры у всей - да здравствует революция! А Ленин всегда четко понимал, что происходит. Так что уважение он у меня вызывает.
- Но такого Ленина в вашем спектакле не будет?
- На самом деле мы делаем спектакль не про Ленина. Мы делаем спектакль про людей. Альтернативным названием могло бы быть такое: «Ленин в нас». Мы исследуем механизмы нашего реагирования, нашей памяти, нашей тоски, которые заставляют выбирать себе Ленина и верить в него. Интересно открыть какую-то часть нашей души, которая за все это отвечает.
Волшебные артисты
- Что в выборе пьесы для вас имеет решающее значение? Скажем, сюжет, жанр, тема?
- Ну, тему можно привнести… Должна быть какая-то поэзия. Мне очень важно, чтобы в материале была возможность выходить на уровень обобщения, которое и есть часть поэзии. Когда мы вроде бы говорим об одном, а на самом деле еще и о том, и о том, и об этом. Когда смысл расходится пучками в разные стороны. Не всякий материал это позволяет. Есть пьесы, которые нужно просто поставить и ничего не придумывать. Мне всегда нужен отход от темы - в какую-то другую тему, как это происходит в нашем спектакле. Понимаете, когда шесть замечательных артистов…
- Это вы о ком?
- В спектакле заняты Виктор Чукин, Михаил Петров, Владимир Кустарников, Елена Шубенкина, Ирина Янко, Фарида Каримова. Так вот, когда шестеро взрослых артистов играют детей 1924 года, то сам материал предполагает широкое интерпретационное пространство. И широкое эмоциональное пространство. Мы пытаемся создать на сцене реальность, в которой эти тексты обретут жизнь, станет звучать. Это попытка реконструировать души, сознание. Все они волшебные артисты, удивительные. Я поездил по театрам, но такого количества блестящих, сильных артистов, как в Ульяновском театре, я нигде не видел. Если бы я здесь не выпустил спектакль «Война еще не началась», не поработал с этими артистами, то на постановку «Дети о Ленине» не решился бы. Потому что между режиссером и актерами должно быть доверие, иначе диалога не получится. А в таком спектакле, как наш, абсолютное доверие особенно важно. Артисты пробовали меня на зуб с самого начала. Старт был хороший. И это позволило им честно и откровенно рассказывать о себе, вместе сочинять, вместе заниматься совместным проектирование спектакля. У нас общий язык - театр.
- Что привлекает молодого человека в профессии театрального режиссера?
- Театр - это, конечно, исключительное место. Особенно сейчас. Раньше театр брал на себя много функций - и развлекательную, и воспитательную, рассказывал истории, сюжеты. Сегодня кино лучше это делает. А что остается театру? Что можно делать только в театре, чего не может ни кино, ни живопись, ни музыка? Думаю, только на сцене можно заниматься моментальной рефлексией. Выходят живые люди, что-то делают, говорят текст, вспоминают что-то из своей жизни и думают: а что это значит? И ты в зале тоже живой человек, и вы вместе можете в чем-то разобраться, о чем-то подумать. За один спектакль зритель может прожить годовой запас своей эмоциональной жизни. Этим может заниматься только театр. И мне это безумно интересно.
Татьяна ФОМИНА, Фото Павла ШАЛАГИНА