На карантине, в условиях резко подскочившей тревожности во всём человеческом мире, мне хотелось опереться на что-нибудь простое и незыблемое. Религия для меня осталась позади, поэтому я искала поддержку в ежедневных ритуалах, простых продуктивных действиях, последовательностях и приятностях. Судя по попадающимся мне рекомендациям психологов в сети — я интуитивно выбрала самый верный путь переживать это непростое время. А ещё начала перечитывать полудокументальную книгу психолога Серкина "Хохот Шамана". В ней в живой форме диалога рассказываются, в общем-то, всё те же истины, что и в мудропабликах в соцсетях — но описания сурового северного бытия придают этим истинам необходимый для понимания контекст, нужную глубину и своеобразный, немного чуждый городскому сознанию колорит.
И вот, читая об этом аскетическом быте вдали от другого человеческого жилья, без возможности попросить о поддержке или получить медицинскую помощь — я не могу не думать о том, насколько сама далека от критериев "выживаемости" в таких условиях. Насколько ослаблено и рыхло моё тело, насколько загрязнено и раздёргано тысячью мелочей сознание, насколько притуплены постоянной гиперстимуляцией чувства. И ведь дело не в том, что со мной что-то не так — нет, я просто приспосабливаюсь к тем условиям, в которых нахожусь. Но я испытываю неприятное понимание, что физическая сила, с которой я внутри себя только недавно перестала враждовать, становится ключевым эквивалентом энергии — стоит только выйти за пределы окружающего меня искусственного мира в мир более "настоящий", непосредственный, не человеческий, а природный. Природе нет дела до моих слов и мыслей, она приемлет только действия, которые помогут мне протянуть в её объятиях ещё один день. От этого осознание дискомфортно, но меня тревожат и другие неприятные истины.
В книге редко, но упоминаются женщины. Несколько раз это женщины главных героев в воспоминаниях, и, наверное, только один раз — две суровые охотницы из местных племён, пришедшие к Шаману вместе с мужчинами. Однако, подумалось мне, никакой силы не будет достаточно, если вокруг равнодушный Север, а ты расходуешь свои силы на двоих — носишь тяжёлый живот или укутанного в шкуры младенца. Про надёжную контрацепцию, думаю, северные племена и не слышали. И дар-проклятие порождать и взращивать новую жизнь в таких условиях неизбежно отбрасывает женщин за спины мужчин, под их защиту — и власть. Охотница и воительница, став матерью, становится слабее любого воина-мужчины, не знающего этой доли. И если физическая уязвимость временна, то эмоциональная связь с ребёнком может остаться твоим слабым местом навсегда.
Хотя я понимаю, что привыкшие к тяготам северянки встречают материнство тем же упорным трудом, как принимают любые другие постоянные и привычные испытания. А вот для современной изнеженной городской женщины [вроде меня] охотница, воительница, собирательница, ставшая матерью — меткая метафора для описания подзабытой за время взрослости и заново обретённой в материнстве беспомощности. И, думаю, многие матери со мной согласятся.
Здесь сходятся две темы — беспомощность инфантильности и беспомощность материнства, которые отчасти пересекаются в моей жизни и жизни многих других современных мам. И если матерей может оберегать их человеческое сообщество (и хотелось бы, чтобы для всех это было так), то с инфантильной беспомощностью может справиться только сам человек. В первую очередь — приняв решение не культивировать собственную слабость. Что для этого можно делать? Рецепты не новы — отказ от сильных стимуляторов (физических и психологических), поиск нового опыта и непривычной (а значит, более сложной для нас) деятельности, уменьшение ориентации на своё состояние в пользу ориентации на необходимые действия, снижение доли избыточной рефлексии в пользу, опять же, новых или полезных действий. Конечно, это всё не гарантирует выживания в лесу, ледяной пустыне и других экстремальных условиях — но гарантирует приближение нашего образа себя к настоящим нам. Самые гармоничные люди, которых я видела, были наименее всего заморочены на образе, в котором они представали другим, и сохранении собственного лестного представления о себе. А больше всего их интересовала продуктивная деятельность и созвучие с другими людьми, основанное на глубинном, подлинном совпадении взглядов и ощущений. Они не боялись меняться, потому что чувствовали, что перемены неизбежны для всего живого. И мне хочется учиться этому — учиться настоящей наполненности и цельности, чтобы мне было что отдавать миру и было куда вмещать принятое от него. Наверное, это и есть наш путь и наша задача в самом общем виде.
Сил нам всем на этом пути. И смекалки для решения этой задачи.
