Несколько раз приступала к написанию именно этой части, но никак не могла. Потому что надо описывать самые тяжелые мои переживания за всё время лечения.
Итак, меня разбудили на операционном столе, вытащив трубку из горла. Я закашлялась и проснулась одновременно. В жизни моей было много операций, но ни одной - под общим наркозом. Кто-то что-то спрашивал, я что-то хрипела в ответ. Потом меня повезли в реанимацию. На лице маска кислородная, одна рука привязана, другая не поднимается.
Я лежала в реанимации и видела только потолок и кусок двери. Очень сильно болело слева, на месте операции. Я хотела подать голос, но из-за маски не могла. Снять её тоже не могла, потому что обе руки не двигались. Когда в итоге через полчаса ко мне подошли сёстры из моего отделения, чтобы увезти меня, они сняли с меня маску. Я им сказала: "Обезболивающее не действует, очень болит". Они спросили у реанимационной сестры, почему она мне ничего не поставила. Та ответила, что я ничего не говорила. Я сказала, что не могла ничего сказать. В ответ прозвучало что-то вроде: "Ну, надо было через маску кричать, мычать, какой-то знак подать". Я для себя решила, что в следующий раз, если он случится, я буду фигачить ногой по кровати.
Меня подняли в отделение, в палату. Почти сразу пришёл мой доктор Ариф Теймурович, осмотрел меня, сказал, что операция прошла хорошо: удалили молочную железу, поставили экспандер. Я сказала ему: "У меня такое чувство, что мне сломали все рёбра слева, и все эти рёбра впились в лёгкие. Всё страшно болит!" Он ответил мне: "Ну вот зачем вы мне такое говорите, я сейчас поеду домой и буду переживать, что вы тут как будто с поломанными рёбрами". И ещё он добавил, что ещё немного - и у меня будет грудь красивая, как у девственницы. "Вы какую-то конкретную девственницу имеете в виду?" - спросила я его. Силы пошутить у меня ещё были. Потом Ариф ушёл. Ушла на ужин Галя. Ушли всё. А у меня продолжали ужасно болеть рёбра. Я не могла сесть, не могла лежать, я не могла ничего. Хотелось вырвать эту боль из себя и выкинуть. Но я даже руку поднять не могла. И тут меня накрыло.
"Почему я?! Почему всё это со мной?! Почему так несправедливо и больно это всё?!?!" - и я начала реветь. И бить ногами по кровати, по-другому никак не могла вытеснить из себя всю ту ужасную обиду и ужас, которые меня накрыли. Я была совершенно беспомощной, обездвиженной, и это было ужасно. Со мной случилась истерика, пожалуй, первая такая в жизни.
Я нажала на кнопку вызова медсестры, а когда она зашла, сквозь слёзы попросила её поставить мне обезболивающее. Медсестра посмотрела на меня с таким осуждением, мол, ну ты слабачка, но мне было наплевать. Она вернулась и поставила мне какое-то сильное обезболивающее, я ещё немножко поплакала и успокоилась. Потом я вспомнила, что видела, как выходят из наркоза девчонки в гинекологии, в других местах, где мне доводилось лежать. Как они рыдали, орали и бились. И, наверное, у меня просто был "отходняк". Но я на тот момент этого не знала. В тот момент я была в такой глубочайшей депрессии, унынии, как ещё назвать это состояние, в каком мне не приходилось бывать до этого ни разу.
Уже совсем поздно вечером я проснулась. Осторожно села на кровати, потом дошла до туалета. А потом поужинала и съела целую чашку голубики, которую мне дала Галя.
Но это эмоциональное состояние беспомощности и ужаса не отпускало меня несколько дней и даже недель. Я часто думала о своей бабушке Марфе. Ей было чуть больше 80 лет, когда случился инсульт, парализовало половину тела, и она слегла. Она тяжело и долго умирала, последние её дни были страшными, она совсем не двигалась и кричала от боли. И я вдруг полностью ощутила, каково ей было: боль и беспомощность. Абсолютная боль и абсолютная беспомощность.
Я думала про бабушку и плакала, и плакала, и плакала. Мне было так жалко её, хотя с момента её похорон прошло почти 20 лет. Я как будто сама протестировала мучительную смерть. Я поняла, что впереди может быть всё ужасно и тяжело. И больно, и беспросветно. И никто меня от этого не застрахует. Никто не спасёт.
Если меня спросят, что самое тяжелое было в лечении, я точно знаю, что ответить: вечер после операции, 25 июля 2019 года. И хоть чувствовала я себя после операции неплохо, уже на следующий день спустилась погулять с сестрой, но эмоционально я была на дне. Забавно, что моё дно находилось на 21 этаже огромного онкоцентра, очень высоко над землёй.
Предыдущая часть истории тут.