Сексуальный символизм психоанализа является его визитной карточкой. Возможно, не самой лучшей, но точно самой узнаваемой и запоминаемой визитной карточкой, по крайней мере, среди неспециалистов. За сто лет ХХ века все запомнили, что все удлиненное, выпуклое и стоящее символизирует мужские половые органы, а все полое, округлое и, как говорила моя дочка, складывая ладошки в горстку, «впуклое», символизирует женские половые органы.
В старом психоаналитическом анекдоте дочь Фрейда спрашивает отца: «Папа, мне во сне приснился банан. Что бы это могло обозначать?» Фрейд густо покраснел и сказал: «Знаешь что, Анна, банан во сне может обозначать просто банан».
Этот пансексуальный символизм привлек в начале ХХ века значительный интерес к психоанализу со стороны творческой интеллигенции (особенно художников) и навлек на себя критику, перемешанную с возмущением, со стороны «серьезных» ученых и обывателей.
И я их понимаю. В начале 80-х годов прошлого века как студент-медик, я мог познакомиться с творчеством Фрейда (запрещенном на тот момент в Советском Союзе) только в одном месте — в медицинской библиотеке. Я нашел там только одну книгу: «Павлов и Фрейд». В ней хвалили Павлова и ругали Фрейда. Но поскольку, чтобы ругать, нужно было хоть что-то про Фрейда сказать, про его теорию было хоть что-то написано. И я помню, как мысленно соглашался с критиком, когда он описывал, как Фрейд интерпретировал сновидение женщины, которой приснился мужчина в шляпе-цилиндре с опущенным левым краем, как символ полового члена на том основании, что левое яичко у мужчин опущено, как правило, ниже, чем правое. Я смеялся.
Лишь позднее я понял, как Фрейд при всех своих ошибках и перегибах гениален и велик.
Начало учебы в клинической ординатуре по психиатрии совпало у меня со знаковым по тем временам выходом «Лекций по введению в психоанализ» в 1989 году. Это событие трудно было назвать праздником. Книгу выдавали психиатрам по спискам в кабинете главного врача областной психиатрической больницы и разве что не брали подписку о неразглашении. Это не был праздник — это было современное переложение классической античной трагедии.
Большинство врачей-психиатров, которые, может быть, впервые в жизни держали в руках работу Фрейда, уже не могли ее прочитать. Они держали книгу в руках, листали, выхватывали из текста отдельные моменты, рассказывали их друг другу как анекдоты… и все. Повлиять на сформировавшееся клиническое мышление книга уже не могла.
Последующее возвращение Фрейда в Россию ограничилось по большей части переизданием библиотеки Ермакова со всеми ее достоинствами и недостатками. О реальных планах по переводу и изданию полного собрания сочинений Фрейда не слышно.
Часть работ первостепенной значимости до сих пор не переведена и недоступна российскому читателю. Всплеск интереса к психоанализу, произошедший в середине-конце 80-х годов XX века, с середины 90-х пошел на убыль.
Психосинтез, НЛП, трансактный анализ, гештальт, трансперсональная и гуманистическая психотерапия, когнитивно-поведенческая психотерапия — вот те направления, которые занимают сегодня умы российской психологической и психотерапевтической школы. И можно не удивляться, что популярные в России представители гуманистической психологии и психотерапии Франкл, Фромм, Хорни обвиняют сегодня (сегодня — разумеется, в нашем ретардированном восприятии) Фрейда, психоанализ и теорию влечения к смерти точно так же, как обвиняли их в свое время представители советской психологии.
Открытия Фрейда можно сравнить с открытием Христофором Колумбом Америки. Хотя Колумб искренне считал, что он открыл западный путь в Индию, но ведь земля была, и был остров Самана, и было Саргассово море, и Куба, и Гаити, и Багамские острова. Количество открытий Фрейда, равно как и количество открытий Колумба, велико, и их нисколько не умаляет достаточное количество ошибок и неточностей.
Фрейд никогда не уставал исправлять их, не боялся открыто признавать их и, даже совершая новые, часто здесь же допускал саму возможность ошибиться.
Но это я что-то разговорился о любимом Фрейде. Вернемся от психоанализа к французскому языку. Ни для кого не секрет, что при изучении французского возникает проблема с запоминанием рода имен существительных — женского или мужского. Проблема возникает, потому что род имен существительных во французском катастрофически часто отличается от привычного нам рода в русском языке, а среднего рода и вовсе нет.
Книга у нас кто? Она. Но у французов книга — le livre. Книга — он. Вот книга и я «его» читаю. Ужас. Как это все запомнить? Учителя так и говорят: нужно сразу запоминать все слова с родовыми артиклями. Легко сказать. Я вот больше пяти лет изучаю французский, и у меня это плохо получается. Стыдно признаться, но я каждый день покупаю багет в булочной, но до сих пор путаюсь, какого рода багет — он или она.
И вот однажды меня осенило. Я понял, что нужно делать. Моя идея проста как все гениальное (я уже писал о своей врожденной скромности). Нужно соединить языкознание и психоанализ с его сексуальным, половым символизмом. Когда вы будете запоминать новые французские слова (особо высокоморальные читатели не читайте), просто представляйте себе эти слова сразу с какой-нибудь соответствующей половой символикой: женской или мужской. Буйство фантазии поощряется.
Поверьте, как только я представил себе французскую книгу с маленьким мужским членом и нарисовал, как книг (он) этим своим символом что-то делает с мозгом, я на всю жизнь запомнил, что книга во французском языке мужского рода. Правда, мозг (le cerveau) на французском языке тоже мужского рода. Поэтому, что делает книг (он) с мозгом (он) в моих образах на территории России рассказывать нельзя, ибо пропаганда гомосексуализма среди несовершеннолетних. Но представить можно. И уверяю вас, не только я, но и вы теперь на всю жизнь запомнили, что книга и мозг во французском языке мужского рода.
Я проверил этот способ на всех трудных словах, род которых я никак не мог запомнить, и это работает. Я за один вечер запомнил все: и рю (улица) — женского рода, потому что по ней маленькие юркие пешеходы и машины бегают, как сперматозоиды во влагалище, только без хвостиков, и несчастный багет (la baguette) — женского рода, потому что если посмотреть на багет с одной стороны, то он вроде бы мужского рода, такой длинный и напряженный, но если хорошо присмотреться сверху, на все его завитки и неровности, то однозначно женского. Представьте себе весь этот языковой разврат, и вы никогда не забудете род французских слов. И не нужно меня благодарить. Скажите спасибо психоанализу и Фрейду.
P.S. И, кстати, о банане. Банан во французском языке женского рода: une banane. Вот ничего французы не понимают в символизме. Но я справился. Чтобы запомнить, что банан женского рода, мне пришлось представить его в кожуре и представить, что кожура, как полое женское начало, вбирает в себя продолговатую, удлиненную плоть банана, и таки да, снаружи наш банан теперь женского рода — банана.
За учебу, товарищи.