До недавнего времени можно было спросить , какая была чума, которая преследует большую часть человечества?
Кто-то сразу вспомнит знаменитую "Звезду Смерти" 14-го века, которая за пять лет, между 1347 и 1352 годами, исказила европейскую историю, сократив население Старого Континента на треть. Кто-то еще подумает о самой недавней трагедии со СПИДом, быстро переименованной в «Чуму века», которая с начала 1980-х годов распространилась по всему миру как лесной пожар, расстраивая западный образ жизни и издеваясь целые поколения в некоторых африканских странах. Вместо этого мало кто будет думать о так называемом испанском языке 1918 года, пандемии гриппа которого столетие наступает в этом году, что, возможно, более правильно заслужило бы эпитет, связанный с приобретенным иммунодефицитом, вызванным ВИЧ.
Британская научная журналистка Лора Спинни, с типичным для английского выражения, но легко понятным даже на русском, определяет пандемию 1918 года как «слон в комнате»: огромное событие, громоздкое, если мы хотим, но ни одно из которого не кажется хочу поговорить. Она делает это в своей прекрасной книге, опубликованной в Италии в 2017 году Марсилио «1918. Испанское влияние. Пандемия, которая изменила мир», которая, однако, в переводе названия на итальянский язык в конечном итоге ставит себя в одну линию, ослабляя драматическую нагрузку оригинального «Бледного всадника»,«Бледного рыцаря», который явно относится к четвертому рыцарю Апокалипсис, символ смерти.
Определение не преувеличено, и любая попытка уменьшить его серьезность является своего рода осуждением. Пандемия 1918 года действительно охватила планету, как библейская чума. Фактически, в течение нескольких месяцев Великое влияние стало причиной гораздо большего числа жертв, чем все другие вирусные или бактериальные заболевания, которые в истории затрагивали человечество. Говорят о количестве смертей, которые трудно подсчитать с уверенностью, так как вирус достиг центра Африки, островов Тихого океана и самых пустынных земель Аляски, в то время, когда не сообщалось о случаях заболевания. по-прежнему обязательно даже в самых развитых странах. Однако их признаки проявляются в очень высоком пике смертности, сконцентрированном в основном осенью 1918 года, резкое повышение также в отношении последствий Первой мировой войны, которая уже пожинала свои жертвы в течение нескольких лет. Во всем мире говорят о 50, возможно, 100 миллионах смертей, в основном в течение нескольких недель. Больше, чем те, что были вызваны войной, которая из-за ее продолжительности и летальности приняла название «Гранде», чтобы обозначить разницу по сравнению с прошлыми конфликтами.
Пандемия должна была быть такой же, если не сказать более запоминающейся. Катастрофа, которая должна была запечатлеть память всего человечества. Вместо этого это было немедленно забыто, почти удалено. Понимание того, как и почему это произошло, может помочь нам лучше понять сегодняшние информационные явления и их искажения (начиная с проблемы фейковых новостей ), наше восприятие риска, часто изменяемое по сравнению с реальностью, опасности представляли собой даже сегодня, от инфекционных заболеваний, влияние, которое может дать способ их сообщения, на их распространение.
Распространение
Осенью 1918 года не было Соловьева, но сообщения, которыми правительство и префектуры пытались сдержать панику, были аналогичны сообщениям девяноста лет спустя: «это просто нормальное влияние», которые они повторяли во всех пресс-релизах. Как рассказывает Евгения Тогнотти (Franco Angeli, 2015), цензура, усиленная войной, создала в прессе вопиющее несоответствие между длинными колоннами некрологов, посвященных прославленным жертвам городов, и короткими новостями, с помощью которых мы хотели успокоить население, передавая только служебную информацию. С одной стороны, фактически нельзя не использовать газеты для информирования о чрезвычайных мерах по сдерживанию эпидемии, например, о закрытии кинотеатров и театров или запрете других типов собраний, включая похороны, но от другой следует избегать любых упоминаний об ужасе, который пережили, когда целые семьи были опустошены и сотни детей осиротели, и никто не позаботился о них. Даже звуки колоколов смерти были запрещены, чтобы избежать того, что их непрерывные скорбные звонки указывали на то, что они хотели скрыть. Любой, кто пытался сообщить о происходящем, обвинялся в пораженчестве. С другой стороны, две последовательные волны болезни сопровождали две решающие фазы войны: первая, весной, более легкая, сопровождающая последнее крупное наступление Германии; второе, страшное, осенью было омрачено светом долгожданной победы.
В этот момент все хотели отпраздновать и забыть ужасы войны. Количество случаев и жертв начинает падать. В тот великий патриотический импульс тех дней поддаваться гриппу должно было показаться очень мало. Мертвых нужно было отмечать как героев. Мы хотели перевернуть страницу, и поэтому вместе с войной пандемия была закрыта, которая, однако, продолжала бродить до следующего года, хотя и с меньшей агрессией, но в которой не было героических элементов, чтобы стать эпической сказкой, в том числе из-за бессилия врачей содержать его.
Непонимание того, что произошло, вероятно, способствовало забвению: населением, как уже было сказано, прежде всего из-за цензуры; академическим миром, возможно, бессознательное устранение неожиданного Капоретто, которое прервало длинный ряд успехов, о которых медицина сообщила в предыдущие десятилетия, в том числе и прежде всего в области инфекционных заболеваний.
С другой стороны, об этой болезни мало что понимали. Приписывается бактерии Haemophilus influenzae , выделенной в конце девятнадцатого века немецким биологом Ричардом Пфайффером («Совпадение? Я не думаю, что даже теоретики заговора того времени были молчаливы в разгар военной пропаганды»), только в 1930 году это было бы справедливо связан с вирусом. Прежде всего, не было никаких обработок, кроме симптоматических и импровизированных. Даже профилактические меры, основанные на дезинфицирующих средствах, выливаемых на тротуары, были не очень эффективными.
Значительные перемещения населения и войск, связанные с войной, вероятно, способствовали ее распространению, хотя менее вероятно, что ее серьезность была усилена тем фактом, что она упала на истощенное население и уже пострадала от конфликта. Иначе нельзя было бы объяснить, почему болезнь распространялась повсюду, даже в нейтральных странах или которые были совершенно чужды войне, очень далеко от полей сражений, не выглядя там менее серьезными. Неудивительно, что среди многих названий, которые ему приписывают, мы, прежде всего, помним, что это «испанцы»: Испания, по сути, не участвовала в войне и поэтому не подвергалась той же цензуре, что и новости, связанные с этим злом, распространялись более свободно. Но жертв там тоже не хватало. В самом деле, в отсутствие тех, кто относится к конфликту, они выделялись больше, поддельные новости о том, что эпидемия развилась и особенно широко распространена в этой стране, в то время как в тишине она убила гораздо больше, чем гранаты во всем мире.
Главное чтоб новая пандемия не стала такой-же смертельной, такой фейковой в новостях.