Давид
Он вырос в хорошей семье, самой обычной, не имевшей отношения к музыке. Но родители, уловив способности сына, сделали всё, чтобы дать ему образование. Хотя уловить было совсем не трудно – мальчишка мог часами слушать радиоприёмник, мог воспроизвести любую мелодию, постоянно что-нибудь насвистывал и напевал.
Преподавательница музыкальной школы, на которую ребёнок смотрел сначала безо всякого интереса, сумела распознать природный дар, услышать, увлечь, заинтересовать. Её уроки были удивительными. Она, как садовник над саженцами и цветами, хлопотала над своими учениками, из которых взрастила немало музыкантов.
Изольда Ахметовна Эвенбах, которую музыкалята за глаза называли ИА, была дама строгая, резкая в суждениях, но непомерно талантливая как музыкант (хотя и не добившийся признания), а более как педагог. Она возвышалась над своими учениками подобно горе Джомолунгме, ибо рост её был таков, что если бы она в своё время занялась баскетболом, то вполне могла претендовать на место в сборной. Что там дети – многие отцы, что называется, дышали ей в пуп.
Давиду представлялось, что даже и рояль её несколько… побаивается. Как и другие ученики, он получил от Изольды немало затрещин.
– Что ты согнулся в дугу? – грозно басила ИА, наклоняясь к самому уху. – Выпрями спину. Или ты хочешь получить сколиоз? Хочешь, я спрашиваю?! А потом явится твоя мать и станет упрекать Изольду Ахметовну за то, что её сын искривил позвоночник на моих уроках! И это за все годы моей безупречной практики!
Ученик уже просто обтекал на неудобном вертящемся стуле, не зная, куда девать руки, ноги, куда забиться от сверлящего взгляда. Однако деваться ему было некуда…
– Ты что, ноты не видишь? Ты что мне тут играешь?
– Фальшивишь, паршивец? – как ей удавалось выговаривать эту свою коронную фразу, было загадкой…
– Смотри на меня, на руки мои смотри! Ты что потупился? Лажаешь, лажай уверенно, нагло! Или ты не хочешь нравиться девочкам?! Не хочешь, я тебя спрашиваю? А потом явится твоя мать и станет упрекать Изольду Ахметовну за то, что её сын сторонится женщин и до сих пор не женат! И это за все годы моей безупречной практики!
Нельзя сказать, что Давид сразу выделялся среди других учеников музыкальной школы южного городка. Но Изольда своим потрясающим чутьём распознала скрытый в нём дар и как-то незаметно стала уделять ему больше времени, но и требовать больше. Она совершенно искренне, по-детски, сердилась и даже негодовала, если он ленился или у него что-то не получалось, а уж она-то знала, что «клавиши будут ему подвластны».
Именно благодаря ИА Давид лет в 12 впервые услышал джаз. Она притащила какой-то диск со старым фильмом. Сюжет был довольно странный и непонятный, но музыка, звучавшая в картине и многим ученикам показавшаяся скучной, а кому-то резкой, Давида, напротив, поразила. Конечно, многого он тогда не понял, но зерно дало свои всходы. В старших классах он уже запоем читал книги по истории джаза, слушал записи, впитывал…
В музыкальном училище ему тоже повезло с преподавателями. Ему, вообще, по жизни везло на людей. Он и сам уже пытался сочинять, обрабатывать композиции, импровизировать, победил в нескольких конкурсах. Постигая мастерство пианиста в консерватории, прослушал невероятное количество музыки, а, вернее, слушал постоянно, учил партитуры, отрабатывал технику, стал прекрасно разбираться в музыкальных направлениях, искал свой стиль.
И его заметили, взяли в оркестр. Дипломированный музыкант, радужные перспективы. Но безденежье, молодость… всё пошло наперекосяк. Друзья уговорили его попробовать зарабатывать. Они сколотили команду. Поначалу выступали на каких-то вечеринках, мероприятиях, из оркестра пришлось уйти.
Но у них появились средства, жизнь шла своим чередом, но коллектив постепенно распался. И Давид с приятелем решили попытать счастья в Европе. После долгих мытарств они всё-таки обосновались в одном из городков Франции, на побережье, собрав отличный коллектив. Выступали в разных заведениях, пока хозяин одного, большой ценитель музыки, не предложил им постоянную работу.
Можно сказать, что ресторан процветал. И в этом была немалая заслуга музыкантов. Обычно вечерами они разогревали публику хитами популярной музыки, затем играли что-нибудь из Beatles, рок-н-ролл и переходили к инструментальным и джазовым композициям.
Трубач Алекс великолепно извлекал то насыщенные, то холодные, то резкие, острые звуки. Его стремительные пассажи, открытое, яркое, напористое звучание неизменно встречалось аплодисментами публики. Саксофон Робера наполнял композиции лирикой и в то же время, свежестью и даже драйвом. С ударными управлялся Леджер. Иногда можно было подумать, что лупит он слишком рьяно, производя ненужный грохот. Но его своеобразная подача, то раскатистая, то будто рассыпающаяся мелодия не могли никого оставить равнодушным. Для полноты звучания контрабас Стефана пришёлся в ансамбле как нельзя кстати. Характер инструмента, сочный низкий тембр, бархатистые оттенки – всё это играло особую роль.
Но самой настоящей изюминкой коллектива был, безусловно, стиль пианиста и вокалиста – Давида. Его голос, его несколько отстранённая манера завораживали. Он осторожно касался клавиш, словно начинал протяжную балладу, будто пробуя мелодию на вкус… Пауза, и пальцы левой руки молниеносно входили в ритм, и тут же включалась вся команда.
Блюз, буги-вуги, эта музыка наполняла, затрагивала его чувства. Он просто ощущал её физически, был внутри неё и получал кайф от того, что он сам её генерирует, производит все эти звуки. Давид был уверен, что если его исполнение поможет кому-нибудь узнать эту область музыки, это будет просто прекрасно…
Свободные вечера приятели нередко коротали в баре, потягивая пиво, вино или что покрепче. Обсуждали дела, шутили, смеялись, знакомились с девушками. Леджеру везло больше других, молчаливый Стефан вечно сидел в углу, только изредка подавая реплики, солидный Робер и весельчак Алекс дополняли друг друга, а Давиду просто нравилось расслабиться в хорошей компании...
Гармония
Давид какое-то время присматривался к Данс. Каждый из них, вероятно, был одиночкой, самодостаточным человеком, но их тянуло друг к другу. Нельзя с уверенностью сказать, что у них были за отношения. Одно было несомненно: они были очень близки, каждый понимал и чувствовал другого. Она часто уезжала, улетала по делам, выполняя заказы или обучаясь, совершенствуясь как архитектор в разных городах, в основном, в Европе. Он тоже ездил со своей командой – приглашали на выступления, да и просто пытались заработать. Так что проводили время вместе Давид и Данс нечасто, но всегда оставались на связи.
Даже когда они оказывались в одном городе, у каждого были свои дела. Давида в любой момент могли вызвать на какое-нибудь щедро оплаченное мероприятие. Данс подхватывалась на полуслове, по чьему-нибудь звонку, и мигом собравшись (в отличие от большинства женщин), исчезала. Давид только успевал расслышать рёв двигателя её мотоцикла.
Он ругал её периодически, говоря: «Так можно переломать кости об асфальт, прекрати гонять…». На что она неизменно отвечала: «А ты можешь разбить лоб о крышку рояля, прекрати бренчать», за что получала от него лёгкий подзатыльник или шлепок пониже спины.
Он – собранный, больше молчаливый, оберегающий своё пространство. Она – порывистая, как ветерок. Как-то они гуляли по пустынному пляжу. Давид смотрел на Данс, на то, как она переступала по гладко отполированным камешкам, будто объятая воздухом, и, прижав ладонь козырьком ко лбу, щурилась от солнца, вглядываясь в движение волн. Она обернулась, будто почувствовав его взгляд, и помахала рукой.
– Давид, смотри какое море! Я так люблю простор и ветер! – кричала она ему.
– Ты сама – ветер, смеялся он, размышляя: «А если бросить всё, забрать Данс, поехать домой. Ведь столько времени уже не видел своих стариков. Мама будет просто счастлива… Но как это осуществить. Нереально, нет…». Он говорил ей:
– Мне нечего предложить тебе. Ты знаешь, что я не гражданин твоей страны, положение моё здесь неопределённое. Может статься, что придётся уехать. Ещё повезло, что нашёл квартиру с роялем. Запомни, что бы ни случилось, наша история уже написана и никто, ни один человек в мире не может помешать нам. Всё равно ты есть у меня, а я – у тебя. Давай договоримся – никакой ревности! Если даже ты решишь выскочить за кого-нибудь замуж, это твоё право, хотя никто не будет понимать тебя так, как я, – добавлял он при этом.
Когда они были вместе вечерами, Давид музицировал, Данс рисовала. У неё были большущие блокноты, где она постоянно что-то чертила карандашом. Она любила повторять: "Я тоже музыкант, ведь архитектура – это застывшая музыка!".
Продолжение следует...