Либа была дочерью лорда Фаль-кенбурга; к его замку, стоящему на холме, поросшем буком, откуда открывался замечательный вид на Рейн, как раз в один из дней золотой осени и направлялся рыцарь Гунтрам на помолвку. Церемония была такой же тщательно спланированной, как и сам брак, родители и близкие собрались в часовне замка, произносились торжественные молитвы и обещания.
Традиционные сорок дней до свадьбы предназначались для нежных ухаживаний, прогулок в саду и доверительных бесед. Но Гунтраму было срочно приказано сопровождать своего начальника в его поездке в Неаполь. На это должно было уйти где-то около шести месяцев, так что ни о какой свадьбе до весны не могло быть и речи.
Поклявшись друг другу в верности, влюбленные расстались. Гунтрам прикрепил к пике чулок, который дала ему Либа, а к шлему ее локон. Пока он был в Италии, его страсть к Либе стала еще сильней. Медленное возвращение раздражало его, и когда труднопреодолимые Альпы остались позади и отряд достиг германской границы, чтобы сократить время, Гунтрам добился разрешения дальше двигаться вперед одному.
На исходе дня, когда до Фаль-кенбурга оставалось примерно трое суток пути, его застал ледяной дождь. Тусклый свет, едва пробивающийся сквозь густую крону деревьев, обещал пристанище. Когда Гунтрам подъехал ближе, то оказалось, что источником света был полуразрушенный замок.
Дверь открыл пожилой слуга, приветствовал позднего гостя от имени отсутствующего в данный момент хозяина, провел рыцаря в полутемную залу и, пообещав накормить ужином, удалился. Слабый огонь мало помогал усталому путнику, и Гунтрам в ожидании еды стал ходить по залу, рассматривая картины, которыми были увешаны все стены. На них в основном были изображены страдания святых и смерть в ужасных личинах.
В дальнем конце залы тяжелые шторы скрывали еще одну картину. Он отодвинул их и увидел изображение красивой женщины, почему-то сидевшей у края открытой могилы. Ему казалось, что ее бледно-зеленые глаза неотступно следят за ним, и он почувствовал облегчение, когда снова задвинул шторы у ее портрета.
Вошел слуга и на подносе принес ему ужин. Когда Гунтрам закончил вечернюю трапезу, слуга проводил его по покрытому паутиной коридору в дальнюю спальню. Прозрачная накидка свисала с крюка, когда-то яркие цвета сейчас выцвели; пара деревянных башмаков на высоких каблуках подсказала Гунтраму, что когда-то эта спальня была женской. Несмотря на усталость, ему не спалось, и, ходя взад и вперед по спальне, он обнаружил дверь, которая вела в маленькую пустую комнату. Судя по всему, это был будуар. В комнате стоял запах лаванды. Этот запах был гораздо приятнее, чем затхлый воздух спальни, и поэтому, когда он лег спать, то оставил дверь в маленькую комнатку приоткрытой.
Он проснулся, когда на далекой часовне пробило полночь. Ему мешал свет, который падал на его кровать. Приподнявшись на локте, он заглянул в соседнюю комнату. Посредине комнаты стояла женщина, казалось, что свет исходит из нее. Она тихо напевала. Распущенные волосы и пристальный взгляд казались знакомыми. Да, это была женщина с картины. Ее распростертые объятия звали его, но когда он потянулся, чтобы откинуть покрывало, обручальное кольцо на его руке напомнило ему о Аибе. Когда он снова перевел взгляд на незнакомку, та исчезла.
Возлюбленный, который только вчера так стремился к своей невесте, сейчас искал оправдания задержке своего отъезда. Тоска по Аибе отступила перед неудержимым стремлением еще раз увидеть незнакомку.
Весь день он обследовал развалины, на которых ласточки свили гнезда, и сад, отданный во владение кроликам и лисам. Надгробная плита в полу часовни поросла сорной травой, однако эпитафию можно было еще прочесть: «Молись за меня, но опасайся моих взглядов». Слова эти отозвались эхом в его голове, но, несмотря на предупреждение, он продолжал искать; увы, никаких следов ему найти не удалось.
