"Не те люди! Сплошна беднота! Все бають-бають, а робить-то не кому."- ворчала моя бабушка Аполлинария, оценивая способности совхозников-односельчан. Её раздражали убогие домишки, покосившиеся ограды, непроходимые от грязи и бездонных лыв улицы деревеньки, затерянной в уральской тайге. Чувствовалось в бабушкиных словах не только усталость от укоренившейся вокруг бестолковщины, но и горечь по чему-то утраченному, мне неведомому.
"Баба, почём ты знаешь, что люди - то не те?"
"Знаю, Боренька, знаю. Жизнь прожила всяко повидала!"
"А, где ты их видела? На войне?"
"У войны порядку нету - останього добра лишит. Мы добра- то нисколечко не нажили. Всё по войнам и революциям растрясли."
"Скажешь тоже! Ведь до революции народ жил бедно."
"Может и жил бедно, да не в наших краях... "
"Чё мы были богачами!?"
"Не бедствовали, ну супротив купцов мелковаты были!"
"А откуда у нас были купцы?"
"Да с ярмонки! Их в Ирбите кожный знал."
"Ба-а, расскажи про ярмонку!"
Ярмарочный зуд
Почему Ирбит стал крупнейшей сибирской ярмаркой сразу и не ответишь. Местоположение не без изъянов. Речка Ница маловодная и для судоходства годная только в момент весенних разливов. Дороги на Восток и на Запад могли бы быть прямее, без проблем обойдя стороной бугристую местность, покрытую ковром лесов и болотных мхов. Но издавна именно за Ирбитской слободой закрепилась слава торгового места. Его уникальность заключалась в том, что тут сходились границы расселения трех этнических групп. В верховьях Ницы проживали манси, в низовьях - сибирские татары, а по реке Ирбит - башкиры. Пограничный перекрёсток не стал полем битвы для соседей, а наоборот прослыл безопасным местом, где можно было выгодно обменять товар. С приходом русских поселенцев традиционный меновой торг перерос в крупнейшую ярмарку, где переплелись экономические интересы Европы и Азии.
Первоначально поводом для народной массовки на слободе был праздник Богоявления (6 января). Богоявленский собор стал местом паломничества для верующих не только из ближних деревень, но и привлекал гостей из отдалённых уральских и сибирских местечек.
Для приезжих организовывали торговлю, которая, как магнит притягивала всё больше и больше народу. Двух- трёхдневный праздник перерос в затяжную ярмарку. В начале XIX в. её приурочивали к Масленице и проводили с 10 февраля по 10 марта, в 1860-х гг. – с 1 февраля по 1 марта, в конце XIX в. – с 25 января по 1 марта. Февральский торг на реке Нице стал барометром деловой жизни Сибирской России.
Ярмарка в Ирбите проводилась ежегодно, во время её проведения население Ирбита многократно увеличивалось(в 10-15 раз!). Писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк в романе «Приваловские миллионы» писал об Ирбите: «Ирбит — большое село в обыкновенное время — теперь превратился в какой-то лагерь, в котором сходились представители всевозможных государств, народностей, языков и вероисповеданий. Это было настоящее ярмарочное море, в котором тонул всякий, кто попадал сюда. Жажда наживы согнала людей со всех сторон, и эта разноязычная и разноплеменная толпа отлично умела понять взаимные интересы, нужды и потребности... На площади и по улицам от возов с товарами, купеческих фур и мелких лавчонок не было свободного местечка...»
Физиономия сонного, малоподвижного Ирбита накануне ярмарок преображалась: распахивались ставни и ворота домов, мылись и белились квартиры, подновлялись лавки и балаганы. Наводившие лоск ирбитчане репетировали ежегодный бенефис.
Горячие деньки наступали для членов городового магистрата и ярмарочного общества, прикидывавших наплыв товаров, распределявших их по значимости в гостинодворские лавки, на табор либо же на мочально-рогожный куток. Самое ценное в торговых рядах, где командовали избранные старосты, брала под охрану караульная артель, для прочего нанимали сторожей. Усилия горожан были не напрасны. С каждым годом торговля росла, обогащая всех кто был к ней причастен.
Настоящий взлет испытала ярмарка на рубеже 30—40-х гг. ХІХ века, в связи с размахом золотопромышленности. Бурно развивавшаяся отрасль породила невиданные капиталы, а с другой стороны, — беспрецедентный спрос на товары и господские, и простонародные. До возникновения в сибирских дебрях золотого промысла, как вспоминали мемуаристы-очевидцы, спрос на промышленные фабрикаты за Уралом был малоемким. Но как только хлынуло в казначейство алтайское и енисейское золото, Азиатская Россия предъявила на изделия ткачей, портных, сапожников, металлистов спрос громаднейший, всепоглощающий.
Окропленная живительным золотым дождем, встрепенулась Ирбитская ярмарка и круто взмыла ввысь. Не зря в ее блеске усматривают отсвет разбуженного сибирского Эльдорадо. Если раньше, подытоживал современник, Ирбит “закачивал” капиталы Европейской России в бедную ими Сибирь, то теперь золотоносные недра последней оплодотворяли нуждавшуюся Русь. Расцвет сибирской золотопромышленности тотчас же отразился на динамике ярмарочного товарооборота: в 1839 г. привоз реализуемых в Ирбите товаров укладывался в 11,9 млн руб. серебром, к 1845 г. он вырос до 20,2 млн, а в 1850 г. — до 35,8 млн руб. В целом за истекшее 12-летие обороты торжища почти утроились. В свою очередь, и золотодобыча в Сибири, не превышавшая в 1839 г. 150 пудов, в 1850 г. перевалила за тысячу.
Рост оборотов обогатил и ирбитчан, что не замедлило сказаться на архитектурном облике города. В 1844 г. центр Ирбита украсил надстроенный гостиный двор, в 1850 г., устав ждать ассигнований из имперского бюджета, горожане за свой счет построили здание биржи. Уловив мажорные веяния, богатеи стали вкладывать сбережения в недвижимость, в так называемые доходные дома с амбарами и конюшнями для постоя торговцев.
В 1864 году был открыт Ирбитский Пассаж — огромное по тем временам трехэтажное здание. Вообще-то замышлялось его строительство для театральных постановок, но обошлось городской управе дороговато, и, поскольку антрепренеры не совладали с арендной платой, здание передали купечеству. В новейшем торговом центре размещались фешенебельные магазины, ресторан, по вечерам на мостках второго этажа играл духовой оркестр. Словом, до определенного часа в нем торговали, а после наслаждались музыкой, выступлениями артистов, демонстрировали моды, организовывали благотворительные акции. Вечерний Пассаж собирал весь разноязыкий, пестро-одетый ярмарочный бомонд. Всякий состоятельный приезжий (голытьбу не впускали) разок-другой фланировал под его сводами, ибо не заглянуть в Пассаж, назидал “Ирбитский ярмарочный листок”, — это все равно, что быть в Риме и не видеть папу!
Из соображений пожароопасности, благоустройства, архитектурной привлекательности Ирбита центральные его кварталы застраивались двух— или трехэтажными кирпичными зданиями. Нижние этажи в ярмарочный сезон использовались под хранение товаров, верхние — под жилые номера. Капитальные лавки допускалось возводить не разрозненно, а корпусами, с обоюдосторонними фасадами. К 1878 г., при содействии чаеторговцев, поднялись еще два вместительных корпуса с галереями вокруг них. Недостатком новостроек, за исключением Пассажа, нескольких магазинов гостиного двора, было отсутствие печей. Так что при малоподвижности у прилавка и шубы на холоде не согревали. При дефиците помещений в местах скопления торгующих сколачивались времянки.
Площадь перед Пассажем была местом проведения публичных акций. В частности, здесь происходило торжественное открытие ярмарки. По поверью ход ярмарки связывался с процедурой поднятия Российского флага над Пассажем: флаг запутался — ярмарка затяжная, развернулся сразу — хорошо торговля пойдет, развернулся в сторону Сибири — ярмарка будет благоприятна для сибиряков, в сторону Европы — для купцов из центральной России.
Для ярмарочной толпы капризы февральского ветра играли малую роль. На всех присутствующих влиял особый Дух праздника, сочетающий в себе жажду выгоды, веселья и поиска приключений. Современному человеку можно предложить сравнить Ирбит с Лас-Вегасом. Не верите? Тогда давайте посмотрим на список гостей. Ого! Мамонтовы, Морозовы, Агафуровы, Прохоровы, Расторгуевы... Не только купцы, но и аристократы не брезговали оказаться в номерах ярмарочной столицы. Иностранных гостей тоже хватало. Чопорных европейцев манили меховые аукционы и чайная оптовая торговля. Бухарцев волновал недорогой текстиль. Без покупок не возвращались домой расчётливые китайцы и загадочные индусы.
За три десятилетия Ирбитская ярмарка совершила гигантский скачок, прочно утвердившись на втором месте после “Макарьевской великанши” — Нижегородской. Всего лишь за месяц Ирбит “переваривал” до 80 процентов общеуральского товарооборота.
Ярмарочная рулетка: кто найдёт, а кто потеряет.
Для завистников и конкурентов было не понятно, почему Ирбит столь привлекателен для россиян и иностранцев. Что только они не делали, чтобы переманить ярмарочный поток: переносили сроки своих торгов на самый канун ирбитского сбора, демпинговали с торговыми площадями, распускали слухи о финансовых затруднениях... Всё зря! Народ катил в Ирбит на возках, телегах и даже шёл пешком. Все знали, что ярмарка не только мошну поможет набить, но и душу развлечь.Умели ирбитчане гостям угодить. Рестораны и трактиры вкусно кормили, проститутки искусно любили, азартные игры лёгким кушем манили.
Состоятельной “неработи” Ирбитская ярмарка представлялась чем-то вроде заграничных минеральных вод. Набор развлечений здесь не ограничивался выпивкой, катанием на лошадях да карточной игрой. Негоцианты степенные, особенно старообрядцы, коротали досуг в занимаемых квартирах с приятелями. Чай, вино ли с разносолами перемежались картишками “по маленькой”. К полуночи гости обычно разъезжались, чтобы выспаться перед трудовым днем. Разбитные купчишки и золотопромышленники сидели в ресторации, посещали театр (хотя по началу не очень охотно), а затем неслись на тройках в номера под красные фонари.
Притомившаяся от дневной сутолоки, хлебнувшая горячительного торговая простонародная рать штурмовала цирк, где до упаду смеялась над клоунами и неистово аплодировала трюкачам-эквилибристам.
Миллионщики от вашгерда (золотопромышленники), увы, предпочитали степенным удовольствиям необузданный разгул и карточную чуму. Ярмарка стала оазисом для азартных игр: фараона, штоса, упрощенной до младенческого разумения “курочки”. Будто на медоносы слетались в Ирбит шулера, распалявшие азарт подвыпивших золотодобытчиков, пушноторговцев, оптовиков-мануфактуристов.
Карточная эпидемия в сер. ХІХ века поставила под угрозу благополучие тех социальных групп, которые исконно были опорой для самодержавия. Родовыми поместьями гасили “долг чести” в пух и прах проигравшиеся титулованные особы, гвардейские офицеры. Уйма казенных денег “просаживалась” мошенникам выпивохами- чиновниками. Разлагающая общество язва, побудила императора Николая I издать указ, запрещавший азартные игры и предававший суду нарушителей без различия чинов и званий. В столичных салонах и клубах страстишки мигом поулеглись. Вдали же от них, на ярмарках, безобидные “коммерческие игры” (с твердо установленными правилами) лишь прикрывали запретное.
Вот типичный пример в воспоминаниях Н. М. Чукмалдина, увлекательно написанных и достоверных, коль скоро автор многие годы варился в гуще ярмарочного торга. В галерее встреченных им на ярмарке людей мелькает некий отставной чиновник из Тюмени — Унжаков. Карточными манипуляциями “спроворил” этот тюменец богато обставленные, гостеприимные хоромы. Впрочем, преступившего бессмертную заповедь " не рой яму другому" ждёт Божья кара. Нарвался-таки Унжаков в Ирбите на шулера-асса, обчистившего "непобедимого маэстро” до нитки. Опозорившегося хватил удар, а унжаковская семья разом потеряла и кров, и довольство, и лукавцев- благожелателей!
По исконной традиции спрыскивать удачную сделку; пить во здравие партнеров и друзей; разгонять, наконец, хандру - было обычным делом. Посему винная торговля на ярмарке процветала. Зазывно пестрели яркими этикетками бутылки “хереса”, “мадеры”, “клико” и других не менее прославленных вин. Но весь этот арсенал имел преимущественно отнюдь не заморское происхождение: хитрюги лавочники чудеса вытворяли с кизлярским чихирем! Кое-кого, правда, угощать суррогатами остерегались, личностям именитым, мундирным предлагались вина натуральные, импортные или отечественные: донские, грузинские, крымские.
В праздники, когда ярмарка совпадала с масленицей, веселье из тесных помещений выливалось на улицы города. Масленичные кавалькады открывали вместительные ладьи на полозьях, во чреве которых играли музыканты, звучали песни, малиново тинькали искрящиеся бокалы с шампанским. А уж шкаликов водки на морозце, с устатку да при встречах-расставаниях опрокидывалось бессчетно. Умеренно облагавшаяся виноторговля была сверхприбыльной, вот и холили-лелеяли ее приверженцы раскола, сами в рот не бравшие “богопротивного” зелья.
Как ни изощрялись беллетристы в описании этакого неудержимого веселья, коренной торговый люд и на ярмарке жил по завету: делу время — потехе час! Спохватывались транжирившие драгоценное времечко гуляки, да было поздно. Главнейшие, крупнокапитАлистые сделки совершались в начале торжища, поскольку надо было и кредит выхлопотать, и возчиков нанять в достатке, чтобы своевременно вывезти груз к месту назначения. Оттого, с макушки ярмарка постепенно безлюдела. Досрочно расторговавшиеся, накупившие ли товаров гости, покидали Ирбит и днем, и ночью. Седоков в кошевки набивалось туго, ибо отоварившие деньги негоцианты экономили на проезде, да и вместе было безопаснее. Гулящие людишки в лесах не дремали.
Год за годом скороход Ирбит все заметнее приближался к увальню Нижнему Новгороду. В 1851 г., к примеру, в волжском “кармане” отложилось товаров на 60 млн рублей, а в Ирбите — на 35,5 млн, то есть многократный разрыв канул в небытие. Приотстали замешкавшиеся Курская, Харьковская и другие, некогда гремевшие ярмарки Великороссии и Малороссии. Кроме того, зауральское торжище выделялось и товарореализацией, так как индекс сбыта в 40—50-е г. неизменно обгонял здесь индекс привоза товаров. Это и неудивительно: по мере удаления границ империи на восток, по мере того, как обрастала меновыми пунктами пограничная линия, роль связующего звена с Сибирью и Средней Азией, возлагавшаяся ранее на Нижегородскую ярмарку, исподволь отходила к Ирбитской. Собственно, эта перехваченная роль и вознесла мельчавший, хиревший городишко на всероссийский коммерческий Олимп!
Ирбитское ускорение базировалось, таким образом, на расширении национального рынка, обусловленном интенсивным развитием экономики, прежде всего на азиатских окраинах России. Енисейско-алтайская золотопромышленность подхлестнула товаризацию сельского хозяйства края, формирование в нем перерабатывающих отраслей: винокурения, мукомолья, различных промыслов. Благодаря вездесущим офеням и прасолам, гильдейское купечество ресурсы первичных торжков переправляло в Ирбит и Нижний Новгород, где и сосредотачивался обмен сибирского сырья на промышленные изделия Европейской России и зарубежья.
Жажда ухватить за хвост удачу - воплощалась в разных формах предприимчивости. некоторые были просто удивительны. Например, в Пассаже в ярмарочные дни всегда присутствовал аквариум с живым 100 килограммовым осетром . Это сейчас подобный акваприлавок - вещь обыденная, а тогда...(!) В Ирбите осетровые не водились. Привозили рыбу перед ярмаркой из ближней Сибири. Это вёрст за 500 с гаком. Январь!
Из воспоминаний крестьянина деревни Эртигарки Тобольской губернии Александра Бальчугова, записанных краеведом И.Я. Антроповым, можно узнать секрет того, как царь-рыбина оказалась в галереях Пассажа.
На месте, где Тобол впадает в Иртыш после разлива остаются ямы, наполненные водой. Обычно в таких озёрцах рыба затаивается и к осени в природной ловушке мечутся хищные щуки, судаки и иногда осётры. Уже летом нужную яму примечали и даже подкармливали невольного узника. Осенью рыбину за жабры привязывали верёвкой, а в декабре вытягивали на сани и в Ирбит!
"Вытянут и парного в тулуп, в рот мокрую тряпку и на воз. Через несколько дней, чтобы не уснул , взбадривали его водкой - капали на мокрую тряпицу. Неделю осётр жил!"
Полная груза подвода приносила возчику 15 рублей доходу, а живой осётр меньше ста не стоил. Потому как диковинка!
Не у всех хватало ума и трудолюбия, чтобы зацепить выгоду от ярмарочных дней. Отчаявшиеся бедолаги иногда совершали безумные поступки. Распространённым делом была практика раздачи детей в услужение по купеческим лавкам. По сути их отдавали в никуда, надеясь, что купец (лучше сказать: мелкий лавочник) не погубит христианскую душу и чему нибудь научит. Патриархальные отношения в мещанской среде часто спасали детей от крайних форм произвола, но только не от тумаков, ругани и полуголодной жизни.
Если с мальчиками в семье было плохо, то несчастные отцы иногда планировали отдать дочек "для утех". Известен случай с крестьянином Белобородовым, когда тот предлагал любителям разврата трёх девчушек 13.15 и 16 лет. Благо, что бдительные хозяева дома, где он был постояльцем, почуяли неладное и донесли в полицию. Всё хорошо, если хорошо кончается...
Вот так и жили мои земляки. Преодолевали кризисы, пожары, конъюнктурные перепады и казалось, что так будет всегда.
Ярмарочный вихрь над Ирбитом утих в разрухе гражданской войны, а его следы можно увидеть в семейных преданиях, в покосившихся старых домах со следами купеческого форсу и ... в моих следующих рассказах.
При написании использовались материалы краеведов И.Я. Антропова и Я.Л.Герштейна.