На западной кромке облака уже начали густеть, обещая скорый приход часа теней. Пауки со знаком перепутья на мохнатых спинах застыли в паутине, натянутой меж стеблей твирь-травы. Вечерняя прохлада, как ручей, текла вдоль лодыжек, и бутоны мака закрывались у мальчика за спиной. Рокус продвигался вперед, время от времени оглядываясь, словно некто незримый мог следовать за ним. Он помнил, что нельзя приближаться к развалинам, но эту память будто вытеснило на задворки сознания. Что-то шипело в ушах и мешало сосредоточиться. Рокус наверняка знал одно — раз енот не нашелся поблизости, надо поискать его … под поездом. Откуда пришла эта мысль, Рокус не мог сказать. Прежде поезда он видел только на картинках в книгах, которые были выпущены задолго до Большого Лиха.
Вблизи станция оказалась грудой камней, поросших сорняками. Невдалеке косо торчал из земли сгнивший телеграфный столб. От кирпичного здания со стрельчатыми окнами осталась одна стена. Мальчик подошел ближе и провел рукой по кладке. Она была испещрена выбоинами от пуль. Изрядный кусок перрона словно откусил гигант, каменная кромка почернела и оплавилась. Мальчика потрясло безмолвие этого места — даже вездесущие дыбки не трещали в кустах.
Поезд он увидел издалека и сперва не поверил глазам. В нескольких полетах стрелы от разрушенного перрона стоял побуревший от времени самоходный рельсовый экипаж. Люди перестали понимать, как обслуживать такие машины, больше пятидесяти лет назад. Поезд был настоящим исполином. Высота колеса доходила мальчику до макушки. Котел закрывал полнеба, а дымовая труба поднималась к облакам. У Рокуса перехватило дыхание, когда он представил, как разогретый пар толкал поршни и приводил в движение гиганта ушедшей эпохи. Сейчас трава поглотила ржавые рельсы, а в будке машиниста поселилась темнота.
Дверца дымовой коробки была распахнута и покачивалась на одной петле. Один из выпуклых буферных фонарей был разбит, второй блестел в лучах заходящего солнца. Ветер шелестел метелками бора. Рокус почувствовал, что не должен здесь находиться. Древние люди не просто так покинули поезд и оставили его под мелким степным дождем, что год от года разъедает металл. В приюте мальчик слышал немало страшных историй про брошенные механизмы и выгоревшие дотла города. Дети шепотом рассказывали про отчужденных. Говорили, будто эти существа прячутся в развалинах. Кожа их покрыта язвами, гниющие языки вываливаются наружу, а глаза от постоянного мрака стали белыми, как у рыб. Стоит им дотронуться до здорового человека, тот заразится и потеряет разум, станет прятаться от дневного света и есть падаль. Рокус слышал, что если рядом с поселением людей видели кого-то из отчужденных, вскоре там появлялись люди-без-лиц и сжигали всех живьем.
Мальчик запнулся от спрятавшийся в траве камень, а когда выпрямился, увидел Барта. Енот сидел у рельсов, словно постовой у незримой границы. Его черные глаза-пуговки пристально смотрели на Рокуса.
— Эй, не бойся. Иди сюда, — Рокус хлопнул себя по карманам, сообразив, что не прихватил из лагеря ничего съестного, чтобы подманить енота. Барт поднес лапы к мордочке, будто страшно удивляясь не сообразительности мальчика.
Рокус вытянул руку, и сделал несколько осторожных шагов, стараясь не спугнуть зверька. Тень от локомотива легла ему на ноги. Мальчик почувствовал, как пересохло в горле. Он обязан поймать проказника. Рокус представил, как станет пунцовым лицо Уго. Как будет ухмыляться Кукиш, если он вернется с пустыми руками.
«Я с самого начала говорил, что сопляку ничего нельзя доверить! Посмотрите на него, прошлялся черт знает где до самой темноты! Он не может даже уследить за зверинцем! Что будет дальше? Он откроет клетки и выпустит зверей резвиться среди трав, на потеху одичалым псам?» — Рокус слышал в голове обвинительные слова карлика, и слышал их отчетливо.
Если он оплошает, цирк уйдет к Ведьминому Хребту, а его оставят в одном из нищих городов Дуги. Ему всю жизнь придется гнуть спину, чтобы получить кусок хлеба. И что хуже остального, он никогда не увидит танец Юны. Его мысли и дела станут серыми, и до конца своих дней он будет вспоминать шанс, который упустил.
— Пожалуйста, Барт, пойдем домой. Я обещаю раздобыть для тебя кусок мяса. Или, быть может, ты хочешь яблоко? Я уверен, слепой Хо расщедрится.
Рокус продолжал уговаривать енота, когда услышал выдох. Воздух вышел со свистом, будто из разорванных кузнечным мехов. Мурашки побежали у мальчика по коже. Откуда этот звук в степном безмолвии? Чутье подсказывало Рокусу, что истории о призраках и прокаженных, которые он слышал прежде, не могут быть чистой выдумкой. Енот, до которого оставалось не больше пяти шагов, поджал хвост и юркнул под колеса поезда. Рокус последовал за ним, как бы не хотелось ему пуститься наутек.
Барт сжался в комок и забился в пространство между шпалами. Рокус сумел дотянуться до беглеца и прижал его к груди. Зверёк укусил мальчика, но тот этого даже не заметил. Заскрипела на петлях дверь в рубку машиниста. Сердце у парнишки подпрыгнуло и застряло в горле, когда он явственно увидел в стеблях травы пару грязных ног, покрытых струпьями. Рокус постарался задержать дыхание.
— Хэй-я, хасса. Хасса, хой. Хасса, гор кун, — услышал он хриплый голос из своего сна, и не смог сдержать приглушенный вскрик.
Голос обращался к нему на мертвом языке Йени. Рокус понял, что нужно сделать. Напрячь ноги, сгруппироваться. Выкатиться с противоположной стороны из-под поезда и броситься бежать. Мальчишка верил в собственные ноги больше всего на свете. Когда дети соревновались в приюте, он всегда приходил к финишу в числе первых, и обогнать его мог только Рыжий Дик. Какой бы страх не ждал Рокуса снаружи, он с детской беспечностью не сомневался, что сумеет удрать. Сбегать — это его призвание. Так он сбежал с бродячим цирком, забравшись ночью в одну из повозок. Рокус вспомнил, каким озадаченным стало лицо карлика, когда он перебирал тюки и обнаружил мальчишку. «Посмотрите-ка, у нас здесь крыса, и какая крупная!».
Рокус крепче прижал к себе енота, приготовился… и не смог пошевелиться. Ноги у него отнялись. Мальчик почувствовал, что каждая нога весит, наверное, как целая лошадь. Руки двигались свободно, но ноги… Капли пота выступили на лбу. Рокус огляделся, надеясь увидеть путь спасения. Он чувствовал, как онемение от ног движется дальше.
— Беги, Барт! Позови на помощь, если сможешь! — мальчик вытолкнул Барта из-под поезда. Енот, не оглядываясь, бросился бежать и скрылся среди трав.
Используя руки, Рокус постарался отползти дальше, но его пальцы натолкнулись на что-то округлое и скользкое. С отвращением мальчик отдернул ладонь и взглянул на то, что лежало в траве. Он увидел большую кость голени с лоскутами подгнившего мяса. Кость была обглодана, и у Рокуса сложилось неприятное впечатление, что та же участь ждала и его. Мальчик вытер руку о штанину. Живот скрутила судорога, тошнота подступила к самому горлу. Усилием воли он подавил рвоту и лихорадочно огляделся. Мысли перепрыгивали с одного на другое и никак не удавалось привести их в порядок. Ясно было одно — из этого гиблого места нужно уносить ноги, и как можно быстрее.
Глаза привыкли к полумраку, и Рокус заметил, что были под поездом и другие кости. Всего в полуметре лежал пожелтевший человеческий череп со свернутой челюстью, который будто усмехался: «Я тоже думал, что мне не составит труда сбежать. Но отсюда еще никому не удалось уйти живым. Хасса хой, приятель. Хасса, гор кун». Рокус хотел закричать, но не смог — язык распух и стал непослушным, точь-в-точь, как в его сне. Силой воли он постарался вытолкнуть онемение из ног. Мальчик вспомнил, как с ребятами запускал воздушного змея и бежал изо всех сил, пока змей не попал в восходящий поток. Он постарался почувствовать ту же легкость, которую испытывал в тот солнечный день. И, о чудо, на несколько секунд это помогло! В пальцах ног появилось легкое покалывание. В тот же миг существо снаружи издало недовольное ворчание и хриплый рык, как собака, у которой пытаются вырвать из пасти кусок мяса.
… Существо, которое выбралось из поезда, хорошо знало, что ему некуда спешить. Слова колыбели, древнее, чем корни гор, обездвижили человеческого детеныша. В изломанных линиях ребер и локтей существа было что-то паучье, противоестественное. Лицо от лба и до носа было покрыто белой погребальной глиной, черные грязные волосы лезли в незрячие глаза. «Хасса, хой. Ху шандор, ла вой, ху шандор, гор кун». Спи, человек. Прахом развеешься на ветру, прахом развеешься по степи. Человеческий детеныш был лакомой добычей для твари, которую называли Спящей принцессой. Последние несколько лет люди стали редкими гостями. Иногда на ее зов приходили одичалые псы, реже — куланы или байбаки. Спящей принцесса была лишь днем, но когда на Великую западную равнину спускалась ночь, она переставала быть таковой. Ее будил неизбывный голод, который стал ее пастором. И она повиновалась голоду. Раньше она приходила во снах к солдатам обоих армий и звала их в свой чертог. Большинство не смогли найти сил сопротивляться.
Здесь они и остались, улеглись все вместе под ржавым имперским поездом, как любовники. Последняя принцесса Йени навсегда прекратила их вражду. Железная дорога больше сотни лет соединяла земли Раагара и Харольда, что у Южного моря. Рукотворная змея катилась и гремела, отравляла степь миазмами. Стонала и корчилась земля, чью плоть взрезали стальные плети. Пассажиры в немой скуке смотрели из пыльных окон на пологие холмы и бескрайний простор, что от веку принадлежал племени Йени. Так было до того рокового дня, пока степной народ не решился на бунт.
Существо вытянуло длинные, свисающие до колен костлявые руки и принюхалось. Оно было слепым, но нос без труда заменял ему глаза. Воздух пах вечерней сыростью и дурманом. Скоро меж сопок поднимется белый туман и поползет молочной рекой в низины. Принцесса почувствовала едкий запах пота, который исходил от человеческого детеныша. Ей хотелось растянуть трапезу, несмотря на терзающий голод. Она будет есть понемногу, древняя магия позволит оставить человека живым надолго. Быть может, на целую неделю, ведь в детях всегда так много жизни. Жизненная сила свернута в них, как тугая пружина. Энергия непрожитых лет, память несбывшегося. Шершавый серый язык вывалился из черных губ Принцессы и на подбородок скатилась вязкая желтоватая слюна.
— Хо шу кан, карра-даг. Хэй-я, кор ду наб, — прохрипела принцесса и медленно опустилась на костлявые колени, чтобы заползти в тьму под поездом, где ее ждало пиршество.
Не зря она возносила мольбы степным богам. Принцесса думала, что те навсегда отвернулись от Йени. Но боги послали к ней мальчика. Слишком давно не приходили к ней гости и силы покидали безобразное тело. Но когда она съест человеческое сердце и выпьет душу, сил хватит надолго. А потом, может быть, к ней придет еще один мальчик.
Рокус прикладывал все силы, чтобы продвинуть вперед отяжелевшее тело. Он полз, упираясь локтями. Ноги все еще не слушались, облегчение пришло на краткий миг, затем вновь навалилась тяжесть. Паника подталкивала ребенка к опасной кромке безумия. Он не мог поверить, что попал в смертельную ловушку. Все его инстинкты обострились и кричали об опасности. Рокус совершил еще рывок, зацепившись пальцами за край рельса и его голова вынырнула из-под поезда. Мальчик жадно вдохнул, словно каждый глоток воздуха был для него ценнее всего золота мира. Ему почти удалось поверить, что эта нелепая история — не более, чем степной морок. В этот миг что-то резко схватило его за лодыжку и потянуло к себе.
***
Колесница Ольхонны давно миновала полуденный рубеж. Гелеон стоял, привалившись к дощатому боку фургона, и грыз мундштук трубки. Он то и дело подносил пальцы к виску. Его мучила головная боль. «Через час должны наступить сумерки», — подумал Гел и спрятал трубку в карман жилета. Цирк жил своей жизнью, в степном воздухе звучали голоса. Пахло костром, пригоревшей кашей и жареным мясом. На западе уже зажглась Предвечная Матерь. Зазвенел перебор гитарных струн. Зоар, мастер огня из Хантора, запел старую песню и его голос тут же подхватили остальные. «Я видел небо в стальных переливах, и камни на илистом дне…"*. Гелеон ещё раз оглядел лагерь, надеясь, что мальчишка выйдет к костру. Но время шло, а Рокуса не было. Старый клоун заметил, как из степи возвращается Уго со своей сукой по кличке Руф. Великан ссутулился и выглядел вдвое меньше.
— Привет, Гел. Я обошёл стоянку в три кольца, мальчишки нигде нет. Если он не появится до утра, нам придётся двинуться дальше. Ты не хуже моего знаешь, степь возьмет свое, — Уго говорил прерывисто, то и дело оглядываясь назад.
— Заметил что-нибудь странное? Бродячников, живые огни? Быть может, слышал голоса? Руф взяла след? — спросил его Гелеон. Циркач хорошо знал, как непросто напугать гиганта.
Уго сцепил узловатые пальцы в замок и опустил глаза, будто все его существо не желало отвечать на вопросы клоуна. Руф жалась к ногам хозяина и скулила. Наконец, Три-Пальца распрямил могучую спину:
— Руф взяла след и мы прошли на юго-восток пять сотен шагов. Но потом её что-то напугало и она сбилась. Меня, признаюсь, тоже проняло. Будто что-то шипит в ухе. Но не в самом ухе, а прямо вот здесь, — великан потер высокий лоб, — Гел, почему ты уверен, что малец не сбежал сам? Похоже, это в его духе.
— Потому что здесь некуда бежать. Он хоть и ребенок, но не имбицил. На многие версты нет человеческого жилья. Расскажи лучше, что именно ты слышал? Не можешь припомнить?
Уго сдвинул брови, его лицо потяжелело, с минуту он вспоминал:
— Спроси ты меня об этом там, я бы сразу ответил. А сейчас в голове как ветер свистит: „Хсссс, шуссс, хоооой“, — все, что могу вспомнить, — Уго поморщился, будто сами воспоминания об этих звуках вызывали у него зубную боль.
Гелеон прикрыл глаза, прислушиваясь к внутреннему голосу. Его размышления прервала Милашка. Она сделала вид, будто проходила мимо, хотя клоун подозревал, что ее тоже гложет беспокойство:
— Господин Гелеон, господин Уго, вы не видели мальчика? Много времени прошло с тех пор, как он… — Милашка осеклась, взглянув на Уго, — с тех пор, как он отправился искать сбежавшего енота.
Уго присел и принялся успокаивать собаку. Великан трепал суку между ушей и шептал ей ласковые слова, постепенно возвращаясь к своему привычному облику:
— Седьмое пекло! Надо отдать паскудника на корм собаке, без него станет гораздо спокойнее, — Милашка подумала, что Уго говорит о мальчике, но силач продолжил, — Проклятый енот не первый раз сбегает из клетки.
Сука завертелась у ног великана, вывалила язык и встала на задние лапы, упершись передними в ноги Уго:
— Смотри, Руф во всем лучше этого енота. Руф, лежать!
Собака опустилась на четыре лапы и легла у ног. Милашка улыбнулась и захлопала в ладоши. Но старый клоун оставался серьезным. Он оторвал спину от фургона, скрестил руки, опустил подбородок:
— В те времена, когда я еще был солдатом, мне довелось услышать историю про Спящую красавицу, последнюю принцессу сгинувшего народа Йени. Это мстительный и голодный дух степей, который сначала приходит к людям во сне. Я не уверен до конца, имеет ли эта байка отношение к пропаже мальчишки. Но готов проверить, — сказал Гелеон.
Все, включая Руф, притихли. Собака ощерила пасть, когда Гелеон обмолвился о принцессе Хайле. Уго состроил озадаченную гримасу и покачал головой, словно вёл сам с собой диалог. Милашка испуганно смотрела то на клоуна, то на циркового силача.
— Времени мало, — Гелеон хлопнул себя по бедрам, — а мне нужно сделать кое-какие приготовления.
Уго поднял глаза, собирался сказать что-то, но передумал. „Не удивительно, — решил Гелеон, — люди следуют за героем, только если уверены, что тот уже расчистил путь. В обычной ситуации герой — самый одинокий человек под солнцем“. Следующей его мыслью было „А ты уверен, что не надорвешься? Староват ты стал для таких дел“
Клоун кое-о-чем умолчал. Он не просто слышал байку о Спящей принцессе, когда служил в 5-ой конной дивизии Флангорта. Гелеон уже сталкивался со степной людоедкой и остался в живых.
Первым делом Гел зашел к Хо и взял у слепца клетку с петухом по кличке Петрик, затем отправился в фургон и вернулся с пеньковой веревкой в семь локтей, легким арбалетом и поясными мешочками. О том, что было внутри, знал только сам старик. Он надеялся, что сейчас эта штука сработает не хуже, чем восемнадцать лет назад. Последним он надел медальон с темным локоном внутри. Магической силы в нем не было, но так Гелеон чувствовал себя немного спокойнее. Словно где-то есть семья и родные ждут его домой с войны. Хотя уже много лет, как закончилась война, а его домом стал бродячий цирк.
Пришла мысль, что он может не вернуться, но клоун быстро отогнал ее. С такими мыслями на сердце лучше не переступать порог.
Туман белыми рукавами пополз по степи. Вдалеке Гелеону чудились блуждающие огни. Словно там, в тумане, ходят согбенные тени с масляными фонарями в трясущихся руках. Клоун отошел от границы лагеря и начал вслушиваться в едва различимый шепот. Он напоминал помехи в эфире."Хссс, шсссс, хооой». Гелеон был одним из немногих, кому довелось видеть настоящую радиолу и тщетно искать голос в бесконечном море белого шума. С тех пор, как мир сошёл с ума.
— Старый паяц, не думал же ты, что я отпущу тебя одного? — услышал Гелеон веселый выкрик.
Обернулся и увидел, как его догоняет коренастый кудрявый мужчина с черной повязкой на левом глазу. В руках он держал шест, заостренный с одного конца. Человек поднял его таким образом, чтобы тот не мешал ему продвигаться в высокой траве. К Гелеону спешил хозяин цирка, синьор Бертольдо.
— Спасибо, друг, — ответил Гелеон, — я думал, что справлюсь один. Не знал, что мальчонка окажется таким восприимчивым к ее Зову.
Бертольдо склонил голову:
— Да уж, паяц, ты чаще думаешь задницей, чем головой. Но и я хорош — это же надо, прошляпить Сияющего! Старею, что и говорить!
Клоун изобразил звук, с которым дурной воздух выходит из человеческого тела:
— Кто бы жаловался на старость, сопляк. У меня еще хватит сил, чтобы оттаскать тебя за уши.
Бертольдо промолчал. Не было похоже, что он разделял мнение друга. Через некоторое время Берт и Гелеон поняли, что звуки словно выцвели. Стрелка на компасе плясала, как безумная. Воздух становился прохладнее.
— Тсс, — Берт придержал клоуна за плечо, — ты слышишь?
— Что я должен услышать?
Перед ними на кочку, поросшую ковылем, выскочил енот. Барт привстал на задние лапы и сжал передние, будто просил о помощи. Зверек внимательно посмотрел на них, желая убедиться, поняли его или нет, затем вновь бросился в кусты. Бертольдо побежал в том же направлении. Гелеон, не задавая лишних вопросов, последовал за ним.
***
… Когда костлявые пальцы мертвой принцессы Хайлы схватили мальчика за ногу, он с неожиданной для себя силой вцепился в ржавый рельс. В голове появилась мысль, что все могло быть иначе. Если бы той ночью, когда цирк синьора Бертольдо давал в Берхарде последнее представление, Рокус не забрался в одну из повозок, то сейчас был бы в безопасности. Он почувствовал, что от этой мысли веет безысходностью. Неужели ничего нельзя сделать? Пальцы начали слабеть и соскальзывать. Рокус закусил губу. Как бы там не было, он сам забрался в ту повозку. Это был его выбор. И сейчас должен найтись выход…
Рокус закрыл глаза и представил катушку от змея в руке. Ветер ерошит его пропыленные волосы. Леска с катушки разматывается, красный треугольник поднимается выше. Главное — не переставать бежать. В боку начинает колоть, но Рокус знает — если сейчас собьется, змей потеряет высоту и по косой уйдёт в заросли репейника. Ноги пружинят, отталкиваясь от земли. Раз, два, три…
… Рокус открыл глаза. Силы вернулись в ноги. Ощущение было, как после судороги. Мальчик принялся извиваться и молотить ногами страшное существо, которое выбралось за ним из кабины машиниста. Рокус был ребенком и не знал, что неупокоенную тварь нельзя поколотить, как задиру из сиротского приюта. Но ведь получилось провернуть фокус с ногами! Это вернуло Рокусу веру в собственные силы. Он был зверенышем, который ненадолго поверил в реальность спасения.
Со всей силы мальчик ударил пяткой туда, где должна была находиться голова чудовища. Принцесса взвыла. В ее вопле было столько ненависти, что Рок едва не отпустил руки. Хайла вновь дернула мальчика и на этот раз он не сумел удержаться. Обдирая ноги и живот, Рокус полетел в объятия смерти, поселившейся на просторах Великой западной равнины.
…В этот миг ему почудился крик петуха. Петрик кричал буднично, словно сидел на насесте и давал знать о начале нового дня. Спящая принцесса разжала пальцы и завертела уродливой шишковатой головой, стараясь понять, откуда идет звук. Тогда мужчины поднялись из травы за пределами зачарованного круга и Берт крикнул:
— Гел, бросай!
У Гелеона в руках уже был чадящий мешочек, от которого шел пряный запах. Клоун размахнулся и бросил снаряд в изломанный силуэт мертвой принцессы. Мешочек прошел над левым плечом умертвия и упал на землю. Травяной сбор внутри начал куриться сильнее, от снаряда поднимался дым.
Рука клоуна метнулась к карману, он достал серебристый цилиндр, сжал его и крутанул. Один конец заискрил, затем там появился язычок огня. Бертольдо, который наблюдал за действиями друга, удивленно вскинул брови, но промолчал. Время для слов вышло. Гелеон запалил еще мешочек и бросил его в том же направлении. Хайла заметалась, ее длинные серые пальцы вцепились в скатавшиеся волосы. Она прерывала бессвязные причитания хриплым подвыванием. Гелеон поднес зажигалку к новому снаряду.
Берт не терял времени, с мотком веревки он по широкой дуге обошел поезд, опасаясь попасть в заколдованный круг. Когда Бертольдо увидел ребенка, он кинул веревку, утяжеленную с одного конца свинцовым грузом. Она упала в нескольких метрах от рук мальчика. Рокус видел, что спасение близко. Мальчик попытался встать, но ноги вновь отказались его слушать. Что хуже, Рокус почувствовал, как слабеют руки и наливается тяжестью голова. Круг вытягивал жизненные силы, обертывал его в невидимый кокон, успокаивал и лишал воли. В сознании мальчика появился образ мухи, которая бьется в паутине. Чем сильнее бьется муха, тем больше запутывается. Значит, надо расслабиться. Перестать сопротивляться. И тогда жирный черный паук, что притаился в углу, не заметит маленькую муху. Веки ребенка стали опускаться.
Рокус чувствовал, как его накрывает медленная волна, которая неизмеримо сильнее, чем он. Куда ему, мальчишке без родителей, тягаться с такой горой. Лучше отдаться на милость этой волне. Сознание уплывало. Далеко, на другом краю Вселенной, кричал петух.
— Рокус, нет! Не слушай ее! Сопротивляйся! — Берт видел, что происходит с мальчиком. И то же самое происходило с ним, когда восемнадцать лет назад Гел и другие парни из Ржавой дивизии вытащили его из пасти людоедки.
Бертольдо припомнил тот день. Зной плавит лоб, делает голову похожей на гудящий улей. Беспамятство и слабость накатывают тошнотворными приступами. Вспомнил он и то, как спасся от морока Спящей красавицы. Тогда он вытащил из кобуры револьвер, только чудом не выронив его и потной ладони, и прострелил себе левую кисть. Но свинец и порох остались в далеком прошлом. Туда им и дорога. Пусть навеки упокоится то, что свело стольких людей в могилу. Гелеон крикнул:
— Берт, снаряды закончились! Я не смогу дальше ее сдерживать!
Бертольдо огляделся и увидел камень возле правого сапога. Нагнулся, подобрал его, прищурил единственный глаз, прикидывая расстояние. Камень удобно лежал в ладони, он хранил тепло уходящего дня. «Пан или пропал…», — прошептал Бертольдо и нервно усмехнулся. После, не оставляя ни секунды на сомнения, бросил камень в мальчика.
Рокус почувствовал, как мир взорвался и окрасился красным. Вспышка боли пронзила бровь. Все стало предельно четким и ясным. Словно он дремал в темной комнате, пропахшей пылью и нафталином, и чья-то сильная рука открыла дверь в солнечный полдень.
— Хватай веревку, мутантский выродок! Хватай ее сейчас же! — проорал Бертольдо.
Рокус, который видел перед собой только конец веревки, сумел проползти эти несколько метров и схватился за него. Убедившись, что мальчик держится крепко, Бертольдо рванул веревку, срывая кожу на ладонях. Людоедка почувствовала, что жертва ускользает. Дым сбора все ещё мешал ей, но долго он не продержится. Гелеон вскинул арбалет к плечу:
— Эй, дохлая сука! — прокричал старик и спустил крючок. Тетива из бычьей жилы выпустила арбалетный болт с сухим хлопком.
Гелеон никогда не был хорошим стрелком. К тому же, с годами его зрение ухудшилось. Болт ударился в железный бок центрального котла и отскочил в траву. Чертыхнувшись, клоун взялся за рычаг, натягивая тетиву на место. Он не жаловал арбалет из-за того, что на перезарядку уходили драгоценные мгновения.
Умертвие развернулось в сторону Гелиона и раскрыло смрадную пасть. Лохмы на голове некогда прекрасной девушки, последней принцессы вольного степного народа, торчали в разные стороны. Чёрные пятна покрывали серую кожу, которая обтянула скелет. На высохшей груди в разрывах плоти желтели старые кости.
— Хасса, гой, карен дор хор. Каммала кор кам, — слова прозвучали в голове клоуна. Перед ним стояло уже не страшное проклятье Западной равнины.
Гелеон увидел девушку, которой едва ли исполнилось семнадцать зим. Грудь ее, не знавшая жадного младенческого рта, бурно вздымалась, словно после неистовой скачки по просторам степи. Карие глаза горели желанием. «Иди ко мне, иди ко мне» — простые слова, которые могли означать одно — эта девушка признала его своим мужчиной, она зовёт его разделить с ней ложе. Хасса, карен дор хун. Каммала кор кам. Взведенный арбалет выпал из руки Гелиона и он сделал шаг к зачарованному кругу.
Бертольдо не дожил бы до своих лет, если бы на поле боя не умел видеть ситуацию в целом. Этот навык не раз спасал ему и боевым товарищам жизнь. Пусть Ржавая дивизия давно ушла во мрак, пусть втоптаны в землю знамёна и закончена война. Он вновь был солдатом, хотелось ему того или нет. Всё произошло меньше, чем за минуту. Хозяин цирка видел, как промахнулся его друг. Заметил он и то, что Гелион медленно, будто какая-то его часть продолжала сопротивляться, пошёл на зов Хайлы. Но Берт не бросил мальчика, потому что знал — если сейчас отпустит веревку, может потерять обоих. Только когда он вытащил Рокуса за пределы магического круга, бросился к Гелеону. Берт повалил клоуна буквально за несколько шагов до незримой границы, за которой друга ждала бы долгая мучительная смерть.
Но на этом все не закончилось. Гелион, одержимый зовом, схватил Берта за шею. Не смотря на годы, узловатые пальцы старика еще были крепкими.
— Она зовёт меня! Пусти, ведь она ждёт! Не тебя, а меня! — глаза Гелеона вылезли из орбит. Извернувшись, он укусил Бертольдо за ухо.
Хватка клоуна на миг ослабла и Берт со всей силы ударил Гелиона лбом в переносицу.
— Гелеон, сын Элмера из дома Кроноса, бывший полевой доктор Ржавой дивизии Флангорта. Вспомни, кто ты такой, сукин сын!
… И Гелеон вспомнил. Кровь струилась из разбитого носа. Старик перевернулся и смачно сплюнул. Бертольдо встал на четвереньки, потрогал укушенное ухо и засмеялся. Умертвие затаилось, отступило в тень поезда. Хайла сливалась с наступающими сумерками, и казалось, что ветер, раскачивающий дверцу дымовой коробки, раз за разом повторяет ее имя. Хай-ла, хай-ла. Берт посмотрел на людоедку и волосы на затылке встали дыбом. Ему почудилось обещание в бельмах умертвия. «Сегодня вам удалось спастись, пусть так. Но однажды ваш день померкнет. И я дождусь вас на той стороне. Я умею ждать».
— Чего ты ржёшь? — гнусаво поинтересовался Гелеон, прижимая руку к разбитому носу.
— Меня укусил клоун! Теперь я буду травить тупые шутки про мутантов до конца своих дней.
— Да пошёл ты в пекло, — вяло отмахнулся клоун, — не такие уж они тупые. Людям нравится.
Гелеон поднялся и на негнущихся ногах подошёл к мальчику, проверил пульс, ощупал шишку над бровью. Рокус был без сознания. Енот сидел неподалёку и умывал мордочку, как ни в чем не бывало. Бертольдо взял шест, который принёс с собой, и подошёл вплотную к границе.
— Нет твоей власти надо мной, — сказал хозяин цирка и воткнул шест острием в землю.
Берт вытащил Петрика из клетки и накинул петуху на ногу кожаную петлю. Другой конец шнурка он привязал к шесту. Петух, почувствовав неладное, принялся метаться, хлопать крыльями и кричать.
Петух выручил их, но обычай был строг — покидая проклятое место, они обязаны оставить жертву. Жизнь птицы в обмен на три человеческих — не самый дурной расклад.
— Гел, запихни енота в клетку. Я возьму мальчонку. Пора возвращаться, — Бертольдо чувствовал себя смертельно уставшим. Он знал, что еще несколько дней его будут мучить тяжелые кошмары.
Гелеон посадил Барта в клетку. Енот не сопротивлялся. Выражение его мордочки говорило: «Когда мне дадут что-нибудь вкусное? Пока вы занимались глупостями, я успел изрядно проголодаться».
— Столько хлопот из-за этой зверюги, — вздохнул клоун.
Бертольдо осторожно поднял мальчика на руки. Рокус дышал неглубоко, но ровно. Мужчина посмотрел на него с отеческим теплом и сочувствием. Он знал, что и его сны будут отравлены колдовством Хайлы, и этот яд не скоро уйдет из сознания. Петух, оставшийся на заклание, истошно кричал. Гелеон пообещал себе не оборачиваться, но не сдержал обещания — когда они отошли на приличное расстояние, он бросил беглый взгляд назад. Туман скрыл всю картину и силуэт поезда виднелся в нем, словно курган.
Мертвая принцесса добралась до Петрика. Птица издала долгий смертный крик. Старый клоун поморщился. Этот звук воскресил в его памяти плохие воспоминания. В былые дни ему довелось услышать немало таких криков. И, будь он проклят, если бы хотел когда-нибудь услышать их снова
***
Мегделла вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Они примкнули к цирку пять лет назад, когда Хо начал терять зрение. В городах Дуги царит жестокий закон — если ты не годишься для работы, становишься балластом для общины. С такими не церемонятся. Если бы синьор Бертольдо не приютил их, страшно подумать, как им с мужем пришлось бы выживать. Война выпустила мир из когтей, но мир перестал быть прежним.
Мальчик застонал, Мегделла смочила в тазу тряпку, обтерла побледневшие щеки и лоб ребенка. Гелеон показал ей, какие травы использовать, чтобы унять лихорадку. Ей нравился мальчуган, такой он был живой и непоседливый. У них с Хо детей не было. Быть может, потому, что оба выросли в зоне Выброса и бежали на Дугу во время первой вспышки язвы, когда появились карантинные патрули. Она до сих пор просыпалась от одного и того же кошмара. Ей снилось, что люди-без-лиц нашли их укрытие. «Не сопротивляйтесь и вам не причиняет вреда!». Обезличенный голос. «Не бойтесь, мы здесь, чтобы помочь вам!». Поначалу жители Зоны, измученные страхом, им верили. Люди выходили из укрытий. Их встречали карантинщики в прорезиненных комбинезонах с огнеметами наперевес. Живьем сжигали всех — стариков, детей, женщин, больных и здоровых. Никто не пытался найти вакцину, указ Императора был простым — зачистить зону, чтобы язва не проникла во внешний мир.
Мегделла поправила одеяло, присела на край лежанки. Рокус ворочался. Казалось, он вот-вот очнется и попросит пить, но мальчик уже много часов не приходил в сознание. Синьор Бертольдо сказал, что лихорадка пройдет, если организм мальчишки выдержит. Когда хозяин цирка вернулся в лагерь с ребёнком на руках, Мегделла первой вызвалась помочь.
Она так погрузилась в мысли, что не заметила, как подошёл муж. Хо осторожно положил на плечо Мегделлы тяжёлую руку:
— Тебе нужно отдохнуть, Мег. Ступай и поспи. Я подежурю.
Мегделла собиралась возразить, но почувствовала, что глаза у неё слипаются, будто к каждому веку подвесили гирю. Она накрыла ладонь мужа собственной и молча сжала, благодаря его за заботу. Хо ощупал пространство, присел на перевернутый короб, собрался скрутить папиросу. Мегделла, увидев это, шикнула на мужа:
— Ты чего удумал, дымить тут? Только попробуй, я тебе энту самую папиросину в ухо засуну.
Хо вздохнул, как будто говоря «ну отчего у меня такая сварливая жена», но мешочек с табаком засунул обратно за пазуху. На боковине фургона раскачивался масляный фонарь, вокруг которого сгущалась степная ночь. Вдалеке завыл одичалый пес. Цирк ехал по Северному тракту в Бондук, последний из городов Дуги. Дальше начинались предгорья, населённые Ворсами.
Мегделла, бормоча под нос, ушла в дальний конец фургона и забралась в гамак. Хо прислушался к темноте. Зрение он потерял не полностью, повар умел различать цветные пятна и контуры предметов, но уже давно перестал полагаться на глаза. Ночь пахла твирью. Хо положил твердую ладонь на лоб мальчику. Его чуткие пальцы разгладили волосы, слипшиеся от пота. Степная людоедка осталась позади, но повар чувствовал присутствие, будто тень Хайлы пряталась в одном из неосвещенных углов фургона. От этих мыслей становилось не по себе. Хо начал тихо напевать кабацкую песню, прихлопывая по колену на каждом похабном куплете.
Свеча в жестянке прогорела наполовину. Глаза Рокуса быстро двигались под веками. Мальчик видел сон.
Рокус брел среди ковылей и стеблей дурмана, касался их кончиками пальцев. Его тело было настолько легким, что его мог развеять налетевший ветер. В волосах проскакивали электрические разряды. Небо над степью было тугим, как барабан. В предгрозовых тучах стучала колотушка нарастающего грома, но дождь не думал начинаться. Это рождало ощущение тревоги. Рокус оглянулся и увидел здание. Во сне он знал, что станция называется «Кольцо». «Как странно», — подумал мальчик. Ведь никакого кольца не было, это была прямая железнодорожная линия на несколько путей, для пассажирских и маневровых составов. Линия соединяла столицу с лесистыми провинциями Раагара.
Станция ещё не была разрушена. Это было приземистое строение из красного кирпича. Над входом возвышалась декоративная башня с часами в латунном ободе, который блестел на солнце. Стрелки показывали пятнадцать минут двенадцатого. Скрипел на ветру орлан с двумя головами — флюгер с символом Империи. Вновь раздался раскат грома, сухой и безрадостный, как ружейный выстрел. Вместе с ним послышался гул, похожий на пчелиный рой. И этот гул приближался.
… Когда Рокус увидел первых всадников, его сердце ухнуло в живот от страха. Это было около пяти десятков загорелых дочерна мужчин и женщин на племенных скакунах. То немногое, что осталось от некогда гордого племени Йени, бывших хозяев Западных пустошей. Лица всадников были сосредоточенными, словно каждый вёл ожесточенный торг с собственной смертью. Впереди остальных скакала юная девушка с раскосыми глазами. Рокус чувствовал кожей их гнев и отчаяние. Отряд направлялся к станции.
Вскоре мальчик увидел преследователей. Больше всего его поразила самоходная гусеничная машина, на которой сидели несколько солдат. Эти пропыленные высохшие фигуры в зелёной униформе походили на оживших мертвецов. Спутанные волосы, грязные лица со впалыми щеками. Один из бойцов на броне навёл чёрный рот пулемёта в спины беглецов и древнее оружие заговорило на отрывистом языке, выплевывая жёлтый огонь. Всадник, который чуть отстал от отряда, упал на загривок лошади, будто невидимый кулак ударил его между лопаток. Лошадь запнулась и с безумным ржанием опрокинулась под гусеницы. Имперская пехота никуда не спешила. Их было втрое больше, чем степняков, и они отлично знали, что исход неизбежен. Так занесенный молоток знает, что вобьет гвоздь в древесную плоть.
Раздался надсадный гудок — это грузовой состав подкатился к перрону и встал железной стеной, отрезая степнякам путь к отступлению. Рокус видел столбы пара, вырвавшиеся из-под колёс локомотива. Он поднёс руку ко лбу и вытер выступивший пот. «Если меня убьют здесь, сумею ли я проснуться?» — подумал мальчик, и решил, что не собирается проверять. Он спрятался в траве за столбом телеграфа.
Хайла приподнялась в стременах:
— Хай-о, Йени кор дарра! Кор ду мортис, дакор ис! Хэй-я!
Крик, казалось, тут же утонул в топоте копыт и выстрелах, но соплеменники её услышали. Отряд слаженно и быстро развернулся по дуге. Пехотинцы не ожидали маневра, они надеялись прижать беглецов к вагонам и перебить, как скот. Йени бросились в атаку.
Всадников от пехоты разделяло полверсты и это расстояние степняки преодолели за несколько минут. Имперцы не успели перегруппироваться. Рокус видел, как конный отряд врезался клином в растянутый строй солдат. Йени рубили из седла наотмашь, орудуя изогнутыми на манер полумесяца саблями. Словно смерч ворвался в имперские ряды. Рокус закрыл уши, чтобы не слышать вопли людей, которых живьем втаптывают в землю. В гуще сражения была Хайла, она умело разила копьём пеших воинов противника. Один из всадников встал на спину лошади и с кличем «кор ду мортис!» перепрыгнул на танк. Пулеметчик обернулся, но опоздал — войн раскроил ему голову, как деревянную колоду.
Остальные солдаты посыпались с брони, не желая разделить участь товарища. Воин бросился к люку и проревел: «Мортис! Дакор ис!». Башня пришла в движение и незадачливого степняка сбросило, как тряпичную куклу. Рокус оглох и почувствовал, как дрогнула земля — это орудие выпустило снаряд. Танкист не успел выполнить верный расчет и часть перрона за спинами степняков утонула в огне и дыму.
В грохоте бойни прорезался крик лошади, насмерть перепуганной выстрелом орудия. Где-то в толчее разорвалась граната, осыпая осколочным дождем бойцов с обеих сторон. Пехотинцы стянули силы на флангах и наконец сумели зайти конному отряду в тыл. Никто из Йени не надеялся покинуть поле боя живым. «Кор ду Мортис, дакор ис». Но куда там ятагану и короткому луку противостоять пулям. Страница в истории народа перевернулась. Оставшиеся в живых имперцы шли по измученной земле и добивали раненых степняков.
Рокус не желал смотреть, но мышцы шеи свело и он не мог повернуть голову. Мальчик прикусил губу и во рту скапливалась горькая, перемешанная с кровью из прокушенной губы слюна. Пехотинцы не желали тратить патроны и расправлялись с дикарями с помощью штыков.
— Смотрите-ка, эта падаль ещё жива! — воскликнул один из солдат, вытаскивая Хайлу за волосы из-под мёртвой лошади.
Принцесса припадала на правую ногу, лицо превратилось в сплошной кровоподтек. Теперь, когда её выбили из седла, стало видно, что она ещё девчонка. Хайла изогнулась и вцепилась зубами в руку солдата, как волчица. Мужчина взвыл и с размаху ударил принцессу по голове свободной рукой. Девушка отлетела на землю, лицо её скривилось, она едва сдерживала слезы.
— Бор дан, дор хор! Дор харра! Дор моргулис! Карра ис ай!
— Что она говорит? — спросил подошедший офицер.
— Солдат, который немного знал язык дикарей, ответил:
— Что-то вроде того, что проклянет навеки каждого, кого видят её глаза. Что боги степи этого не простят. Что она отомстит каждому из нас.
Офицер усмехнулся и раскрыл походный нож:
— Говорит, что проклянет каждого, кого видит? С этим разберемся. Ну-ка, парни, держите крепче эту шлюху!
Хайлу схватили за руки и ноги, растянули на пропитанной кровью земле. Офицер склонился и вспорол ножом полотняную рубаху, откинул в сторону кожаный нагрудник, сжал обнажившуюся девичью грудь. Принцесса продолжала выкрикивать проклятия, тщетно пытаясь вырваться. Лицо насильника с ножом в руке приблизилось и Хайла попыталась укусить мучителя, но офицер успел отдернуть голову.
— Сил тебе не занимать, да? Это хорошо, люблю горячих. Мы не скоро с тобой закончим. Но сначала…
Он проверил лезвие большим пальцем. Нож был острым. Солдаты обступили Хайлу, и мальчик был благодарен хотя бы за то, что ему не придется увидеть пытку. Но через секунду девушка заорала. Мальчик понятия не имел, что люди могут ТАК кричать, даже если им очень больно. Крик этот разорвал барабанные перепонки, перевернул и смешал все внутренности. Хайла кричала. Небо ревело и сворачивалось в нить. Рокус взглянул на руки и увидел, как от них мельчайшими частицами отделяется кожа.
… Мальчик проснулся в раскачивающемся фургоне с воплем на губах. Хо очнулся от полудремы и подхватил Рокуса, прижал его к груди.
— Тише, сынок, тише. Все позади, ты в безопасности.
Но Рокус не слышал повара. Его крики перешли в надсадное рыдание. Он оплакивал принцессу сгинувшего народа, которая стала вечной пленницей станции «Кольцо».
***
Уго встречал рассвет в одиночестве. Лицо его ничего не выражало, он сосредоточенно правил лезвие ножа о полоску кожи. Раз-два, лезвие с сухим шелестом идет вверх, лезвие скользит вниз. Естественное, равномерное движение. Так миллиметр за миллиметром растет трава, так плывут облака по небу. Уго закрыл глаза, но руки продолжали двигаться. Раз-два. Заточка ножа успокаивала. Сквозь закрытые веки силач видел солнце. Раз-два. Прохладный воздух пах догорающим костром. В больших теплых пятнах, похожих на ладони отца, Уго находил покой. Он словно превращался в камень. Последний ветер уходящего лета уносил его воспоминания. Уго затачивал нож. Солнце всходило. Все было на своих местах.
— Много звезд насчитал за ночь? — гаркнула Юна прямо на ухо и хлопнула великана по плечу.
Девушка нарушила движение, нож соскочил и полоснул Уго по большому пальцу.
— Чтоб тебя сожрал земляной червь! Седьмое пекло, Юна! Что ты творишь? Хочешь, чтобы я пальцев лишился?
Гимнастка рассмеялась, как ни в чем не бывало:
— Большой Уго! Уго-Три-Пальца! Вот смеху-то будет! «Вот первый палец, и он означает…», — Юна попыталась скопировать грубый голос силача. — «А вот второй палец… Ой, подождите, у меня пальцы закончились!»
Уго посмотрел на Юну со смесью злобы и нежности. Как на кошку, которая скинула со стола миску с едой. Еда валяется по всему полу, от миски остались черепки, а кошку зашибить жалко.
— Дура ты, Юна, — буркнул он и попытался вытереть кровь о штанину.
— Эй, дай сюда, — Юна подошла и не спрашивая, взяла огромную руку в свои птичьи ладони.
— Ты чего удумала… — изумился Уго, но гимнастка уже засунула кровоточащий палец себе в рот.
Медленно, точно огненный дух пустыни, силач начал наливаться краской. Он выглядел так, будто впервые в бою пропустил удар прямо в голову. Кто-то кашлянул, привлекая к себе внимание, и Уго дернул руку к себе, едва не вырвав Юне передние зубы.
Девушка сплюнула и присела возле костра на корточки. Уго выругался и вытер палец о рубаху. Подошла Мегделла с мальчиком. Рокус дрожал всем телом, несмотря на шерстяную накидку, накинутую на плечи.
— Уго, подкинь дров, ребенку холодно, — попросила жена повара.
Уго покачал головой, нагнулся, пощелкал пальцами перед лицом Рокуса. Мальчик не отреагировал. Он смотрел в одну точку и вздрагивал, будто в этой точке видел нечто мерзкое.
— Холод у него внутри, огонь не поможет. Во всяком случае, не такой, который можно разжечь дровами, — с этими словами Уго отстегнул от пояса фляжку, — раскройте парню рот и придержите его.
Мегделла замешкалась, зато Юна ловко одной рукой схватила Рокуса за волосы, а другой разжала челюсть. Уго щедро влил мальчишке в рот виски. Рокус закашлялся и схватился за живот. Через несколько мгновений все, что парнишка съел днем раньше, вылилось на землю перед его башмаками.
— Что ты сделал с ребенком, бесовское семя? Решил отравить его?
Мегделла кинулась к Уго. Силач примирительно поднял руки:
— Полно тебе, женщина, дочь бесплодной земли! Отрава — не мой метод. Со щенком все будет в порядке, посмотри на него!
Уго оказался прав. Взгляд Рокуса прояснился. Он стоял, согнувшись и уперев ладони в колени, сплевывая под ноги желчь. Вся троица напрягла глаза и уши. Каждый ждал, что скажет парнишка, который вывернулся из когтей смерти. Рокус отдышался и с трудом разогнулся.
— Мы должны вернуться. Вернуться, чтобы освободить ее, — сказал мальчик.
Читать продолжение: https://writing-skills.ru/lost-circus