посвящается мальчику,
который восхищался дверью,
впустившей всех дворовых котов
Гильотина
Я просыпался от шума летящего к горлу ножа гильотины. Каким-то образом изголовье моей кровати каждое утро превращалось в гильотину. Не знаю как, но у меня хватало воображения спастись.
К сожалению, моего воображения хватает на гораздо большее и, зачастую, лишнее.
Я вздрагиваю, просыпаюсь, отрезвленный страхом и ужасом, смотрю на вылетающие из подушки перья.
Звук скользящего к твоей шее лезвия похож на звук смахивания чего-то со стола, как мне кажется. Когда вы сметаете что-то ненужное, при этом делаете это резко, быстро. Просто “вжьюх…” Одной ненужной головой меньше. И все. Ты выбыл из игры.
Мы славно очистились, теперь можно вернуться и к прежней программе.
Мне кажется, что материализацией всего этого сумасбродства явилась вполне отчетливая галлюцинация, которая настигла меня в театре.
Я плохо вижу, сидел в самом конце бельэтажа. Постель главного героя была с настолько высоким изголовьем, что оно показалось мне гильотиной. Это была постановка “Смерти чиновника” по Чехову, и я надеялся на изменение концовки.
Я слышал где-то расхожую теорию о том, что люди с плохим зрением видят забавные искажения объектов, которые порождают в воображении новые причудливые формы и очертания. А в этом я только и нуждаюсь – в новом зрении и очертании.
Один приятель как-то сказал мне:
- Ты не похож на человека с плохим зрением. Твои глаза не вытянуты и не вогнуты. Ты смотришь как тот, кто все видит. Ты, видимо, лжец, забывший о традициях прикрытия.
- Да, я лжец. Говорю невпопад. Мне ничего не остается – только дождаться гильотины. Пускай-пускай похлеще рубит мою голову.
Люди, с которыми можно сердечно говорить. Но нет людей, с которыми можно сердечно жить, любить, есть.
Я могу умереть каждым утром. Каждый раз автоматически перечитываю “хочу”. Думаю, что в некоторой степени это и происходит.
Что будет завтра? Что ты успел сделать за последнюю неделю или что ты планируешь сделать за свой сегодняшний вечер? Все эти вопросы ставят меня в непередаваемый ступор. Я хирею, жирею, тупею, старею и умираю. Но я не останусь под винтовкой добровольно, я буду вскакивать из-под лезвия с упорством дикой лошади, нежелающей примерять уздечку.
Есть люди, с которыми я могу есть, пить, курить и даже разговаривать о фильмах. Но нет тех, с кем я могу жить, кого я могу любить.
Есть люди, которых я люблю, но нет тех, кто верит в это.
Мы остаемся невинными тогда, когда остаемся с одним и тем же человеком. Я вспоминаю погибших любимых, моих возлюбленных и вскакиваю из-под лезвия.
Лица в гробу, лица, закрывающие дверь. Я снова вскакиваю из-под лезвия.
Может, мне последовать их примеру? Однажды отца спасли от самоубийства. Потом спасли меня. Дела с подтверждением семейной статистики шли хорошо. Я снова вскакиваю из-под лезвия.
Мое прошлое снова вспыхнуло этим неприятным комплексом образов. А все из-за очередной неудавшейся влюбленности. Хотя… кто знает насколько неудачной. В этот раз мне удалось стать сильней.
Дверь
Я возвращался домой и увидел нашу… я не знаю, кто она. Может, уборщица? Может, консьержка? Нет, последнее было бы слишком избыточно, вольготно. В общем, я постоянно на нее натыкался.
- Вы постоянно оставляете дверь открытой!
- Я думал, что она закрывается автоматически.
- Нет, она не закрывается… сюда постоянно забегают дворовые коты из-за вас. Знаете, что из этого выходит?
Из этого вышло, что время остановилось. Меня отбросило не просто в прошлое – в самое твое детство, в то детство, которое мне зачитал после нашего расставания твой учитель риторики, полагая, что мы с тобой вовсе не знакомы.
Одна парадная дверь открывалась и раскрывалась по распоряжению людей. И была скучной. А потом дверь распахнулась и впустила внутрь всех дворовых котов. И теперь я восхищаюсь этой дверью. И уважаю ее.
- Из-за вас в подъезд постоянно вбегают дворовые коты, они тут гадят, и из-за вас сюда невозможно зайти!
А я помню, как стонала твоя кошка, когда тобой был совершен последний на тот момент звонок. Тогда в тебе было столько нежности. Но ведь люди не говорят о том, чего не чувствуют? А тобой было заявлено, что любые мои невзгоды вызывают в тебе душевный надлом. Но ведь люди не говорят о том, чего не чувствуют, верно? Ведь парой дней ранее я узнал от тебя, что ты любишь меня. Но ведь ты не из тех, кто будет говорить о том, чего не чувствует? Ты даже представить себе не можешь, как долго в дверях жил твой уход.
Дворы
Каждый вечер я наблюдал за играющими в футбол детьми. Они играли прямо во дворе, который был окружен высокими домами. Их матери могли быть спокойны, потому что из любого окна можно было оглядеть сразу весь двор. Но он, кстати, был совсем не маленьким.
Однажды дети несли мимо меня в белом мешке что-то округлое, на мгновение мне показалось, что пакет протекает. И словно текущей, густой, красной жидкостью. Я присматривался все пристальнее, и пакет уже плыл, он иллюзионировал в моем глазу. Я почувствовал, как меня за рукав дергает один из игравших во дворе детей:
- Почему вы плачете? - спросил он.
Я плачу, потому что каждый раз я успеваю не умереть. Я плачу, потому что теперь мне это удается в совершенно разное время. Но почему я успеваю подняться вовремя? Это ее игра, как только я просыпаюсь, все и происходит. Значит, я могу спать не переживая. А вдруг я умру?
Тащу тебя в каждый день. Впускаю всех дворовых котов. Мной ты теперь тоже восхищаешься?
Сосед нехорошо косится на мои мешки с пухом. Смотрит так, словно я ангелов щиплю каждый день, как уток… уток, головы которых недавно отрубили. Мне как-то довелось ощипывать утку, которая еще дергалась в посмертных конвульсиях. А потом мы съели ее на ужин.
Я поглядел в ответ на соседа и непринужденно улыбнулся. А вдруг он бы помог мне? Я все ему рассказал.
- Слушай, парень, ты пересмотрел Поланского. Там одному чудику тоже всюду грезится его отрубленная голова.
Я понятия не имел, что он имеет в виду, но расспрашивать не стал.
Примечательно, что главный герой на этот момент читает книгу Ролана Топора “100 уважительных причин незамедлительно покончить с собой”. Фильм Романа Полански “Жилец”, на который ссылается его сосед, был снят по одноименной книге Ролана Топора.
Дети снова пинали что-то в пакете, это был мяч. Если мы убиваем, раздираем свои тела сегодня, то почему бы не сыграть в футбол моей отрубленной головой?
“Я дам тебе чудесную игрушку: это шар быстро летучий, иной лучшей забавы ты не добудешь”.
Или это возвращение к истокам? Если подумать, то мы пришли ко многим любимым традициям по совершенно бесчеловечным дорогам. Это несомненная чернуха – мой узаконенный акт освобождения, мы заключили сделку с самим ангелом, который предпочитает называть наше пари моей исповедью. В любом случае, мне от этого нужно только одно – личный катарсис. Предлагает называть наши пари моей исповедью. И подтрунивает надо мной, когда я несу на помойку мешки, набитые отменным пухом. Мягкими белыми перьями птиц. Неудивительно, что человек уносится в мир грез, оставляя свою голову на охапке перьев птиц. Лучше уж уходить в страну грез через этот канал. И уж если это путь смерти, то все вполне объяснимо – ведь и этих птиц давно нет на свете. Тех птиц, пух которых смягчает наше падение в царство грез.
Вспоминаю забулдыжные рассказы элиты русской метафизики. Нет, мне нужен не подобный катарсис.
Устроили сердечный приступ по случаю моего ухода. С Вашей стороны это была самая сердечная милость.
Страшно сегодня не чувствовать Бога, с которым удалось обмолвиться парой слов несколько лет назад. Когда удалось пережить то, что принято называть клинической смертью.
- С вами разговаривает голос с неба.
И вздернуло ж меня сопротивляться… Я идиот.
Бессонница
От тебя пахнет бессонницей в честь Любви.
Я снова вскакиваю из-под лезвия.
Части моей дотошной биографии пусть выйдут, разорвутся, погниют, станут литературой – плевать, лишь бы выгнать всю эту чернуху.
Момент волшебного заточения старого колдуна в его башню, в банку. Хромой бес и лучший поцелуй, который когда-либо со мной случался.
Ох, вы не спали всю ночь. От вас разит очарованием первого влечения. Вы, должно быть, любили всю ночь. Да?
Моя же бессонница не оправдана совершенно. Я шатался в ней как идиот. Я просто не спал. Я продолжаю мерить все, что мне было известно. А Вы так укоризненно вскакиваете с места, залихватски подбадривая меня на проступок.
Похожая на прокаженное чрево, обреченное на бесплодие.
Теперь ты будешь знать, что эксплуатация любви вещь наказуемая. Все очень верно и без прикрас. Все верно, все так, как есть.
А Вы с таким укоризненным взглядом вскакиваете со своего места, залихватски провоцируя меня на необдуманный шаг. Но я на месте. Быть может, я, на самом деле, совсем не увлечен.
Ах, как от Вас соблазнительно пахнет свежей бессонницей! Я вздрагиваю из-под лезвия.
Дети клокочут по углам дворов, выглядывают из-за стен и подворотен, егозят в каждой парадной, пытаются найти новый мяч для игры. Игра головорезов.
Солнце существует. Я в том убежден.
Разлагаюсь в унисон гниющим под землей любимым.
Ах, как завораживает запах этой бессонницы!
А я в Вас влюблен. А Вы не подождали меня. Вы думали, что я над Вами смеюсь.
Пускай теперь так.
Пускай?
Пускай. Я идиот.
Солнце еще существует. Я в том убежден.
Почему было не дождаться меня? Я мог любить сильнее тех, кто сегодня содержал Вашу ночь.
Вы не доверились мне. Вечно косились и не смотрели прямо в глаза. Дело не в том, что это было бы агрессивно, а в том, что Вы перестали быть со мной честными в самом начале.
Я сумасшедший и к тому же весьма голоден, я опускаюсь до традиций всей мировой прозы. Я просто провидец лучших наших судеб.
Неподъемный мяч, облегченная игра не выходит, но, когда выходит, восходит солнце.
Солнце есть – я знаю, и еще я всегда слышу море. К нему ведут все мечты.
Все мечты ведут к морю.
Однажды я был предателем. Это позволило мне увидеть человеческую глупость и познать свою подлость. Оно не стоило того.
Мой ангел называет это исповедью, а я – пари по избавлению от чернухи.
Ах, ну зачем Вы меня не подождали? Снова разбили мне сердце. Вы не поверите, как мало для этого нужно.
Писатель только со стороны кажется выдумщиком. Правда, он все это проживает.
Вскакиваю из-под быстрого и очень стремительного лезвия.
И да – я не люблю поэзии Бродского.
Как бы вымолить у Бога прощения?
Это самое страшное – когда в тебе любят бездарность.
Я читаю книгу “100 уважительных причин незамедлительно покончить с собой” и делаю из нее свои мантры. Она бесконечно меня забавляет.
02:48:43 ночи.
Вскакиваю из-под быстрого и неожиданно участившегося лезвия. Оно хорошо отполировано. Это обращающая на себя привилегия, кстати. Лезвие отменное, чистое. На нем ни следа от прежних казненных.
В моей жизни было два переломных и стоящих момента. Первый – когда мне удалось понять, что лучший источник идей и мыслей – моя жизнь. Второй – лучшие прочитанные авторы.
И ты, ой, простите, Вы – тоже источник моего воодушевления.
Они просто научили меня говорить и правильно использовать слова – те авторы.
Мне кажется, что я пытаюсь насильно влюбиться, но твоя бессонница меня сегодня здорово задела. Бессонница останавливает моя жизнь там, где начинается твоя.
03:01:35 ночи.
Ах, вы ведь сами уверены в том, что любить-то мы должны были сегодня друг друга.
Или вы не уверены?
Да?
А я уже уверяюсь в том, что ничего не чувствую к Вам. Идиот здесь не я. Мы уже не чувствуем друг друга, мы только знаем – должны были бы эту ночь быть вместе, окажись все верным. Лучший замысел.
есть люди, с которыми я могу есть, пить, курить и даже разговаривать о фильмах, но нет тех, с кем я могу жить, кого могу любить.
есть люди, с которыми я могу спать, но не могу с ними есть или говорить о книгах.
а есть люди, с которыми только о книгах и говоришь, а хочешь их любить, что эти слова – ну и пусть живут себе хоть в вечность.
В любом случае, приятней всего уходить на рассвете.
Дети шатались по склочным серым дворам, носили в белом пакете что-то округлое, возможно, и Солнце
так тоже можно посчитать
Оргазм – это Солнце, что внутри. Оно заходит, оставляя память о сотворении всего мира.
Идите проспитесь и дайте мне возможность любить вас.
На рассвете вы увидите то, что видело большинство французских писателей утром – невразумительное и непривлекательное тело рядом. Идите, проспитесь. И дайте мне возможность любить вас.
Уничтожьте свою бессонницу. Ах, почему я опровергаю мысль о том, что она была прекрасна?
“Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием…”
Я придумываю многое, но ни в чем придуманность не видится так фальшиво и явно, как в историях о любви.
Ах, ну зачем вы не дождались меня? Я утром был так влюблен, но бессонница промыла мне мозги так, как Вам она их затуманила. Поэтому я проснусь с уверенностью своего к вам… Вам равнодушия, а вы, а Вы со сладким послевкусием вашего нового увлечения, с приятной судорогой свежих влюбленных.
Утром вы увидите солнце, невольно став моей личной Саломеей. Только поцеловать нам друг друга уже не удастся. В мои пророчества вам верить было не слишком удобно.
а может, даст Бог? Не даст. Надо было тут же мне верить.
В любом случае приятней уходить на рассвете
По крайней мере, все на чистую голову, спокойную. Так что и во мне были достоинства.
Этот ваш контраст стоил мне столько напрасно пролитой крови.
В любом случае на рассвете все куда-то уходят.